Инструмент - Джон O'Xapa

— Я не поэтому на вас уставилась… Простите, — сказала она. — Ваша фамилия Лукас? Правильно?

— Да.

— Значит, вы Янк Лукас?

— Да. Откуда вы меня знаете?

— Я видела несколько ваших фотографий, и мне говорили, что у Анны Фелпс новый жилец по фамилии Лукас, а кроме того, я смотрела вашу пьесу. Как вы очутились в Ист-Хэммонде? До сих пор у нас здесь знаменитостей не бывало, во всяком случае, литературных знаменитостей. Как вы сюда попали?

— По чистой случайности. У меня вышел бензин, и я здесь остановился.

— По-моему, у нас не знают, кто вы. Правда? Я слышала, что у Анны Фелпс живет молодой писатель, но ни слова о том, кто такой. А вы, оказывается, автор пьесы, которая пользуется таким успехом на Бродвее.

— Лукасов на свете много. Когда вы видели мою пьесу?

— С неделю назад, нет, раньше. Да, нас пригласили посмотреть спектакль на другой день после премьеры. Наши друзья, они страшно интересуются театром. Платят за билеты бешеные деньги, но ведь так приятно сказать, что вы видели пьесу, которая гремит. По-моему, ваша страшно интересная.

— Другими словами, она вам не понравилась, — сказал Янк.

— Ну… все зависит от того, как понимать слово «понравилась». Вы, конечно, не собирались развлекать публику в обычном смысле этого слова. Ваша пьеса… вы меня простите… она не возвышает. Но героиня в ней великолепная. Великолепно сыграна, и образ, вероятно, правдивый. Я таких женщин не знаю, так что не мне судить. Я, наверно, не то говорю. Я была знакома только с двумя драматургами. С Филиппом Берри — мы встретились с ним в Хоуб-Саунде, прелестный человек. Ну и, конечно, с Ноэлом Коуардом в Лондоне, еще до войны. А теперь вот вы — и где! На нашей нелепой старой ферме, которую мы просто обожаем. Какой контраст! Самый наш утонченный драматург и Коровий рай, как называет ферму мой муж.

— Контраст не стольуж велик. Я ведь скромный провинциал.

— Ну, это, увы, наверно, уже в прошлом. Какой журнал ни возьмешь, везде о вас пишут.

— Я видел только два: «Тайм» и «Ньюсуик». И в обоих глупости.

— Да, Гарри Люс странный человек. Отрастил себе такие косматые брови и взвалил всю тяжесть мира на свои плечи, — сказала она. — От всего этого вы и убежали сюда? Работаете? Отдыхаете?

— Работаю, — сказал он. — Работа для меня лучший отдых.

— Приезжайте к нам на ленч в воскресенье. Мы будем своей семьей. В час дня. Конечно, если захотите.

— С удовольствием.

— Прекрасно. И вот мое письмо. Вы не забудете его опустить? Женщина, которой оно адресовано… там внутри чек… в отчаянном положении, сидит без денег.

— Это мне знакомо, сам испытал, — сказал Янк.

Миссис Эттербери вышла, и, глядя, как она идет к большому дому, он понял, откуда у ее дочери такая фигура и такая походка.

В воскресенье Янк ничего не сказал Анне Фелпс о приглашении к Эттербери. Ей не понравится, что его пригласили на ленч, но она не подаст виду, а, узнав, куда он ездил, может быть, даже открыто выскажет неудовольствие, что ей ничего не сказали. Но с этими осложнениями он будет разбираться, когда они возникнут. Он рассчитал свой приезд к Эттербери так, чтобы появиться в пять минут второго. Его встретил лакей и провел на застекленную боковую веранду. Миссис Эттербери и ее муж сидели за газетами.

— Мистер Лукас, — сказал лакей.

— А, вот и вы, — сказала миссис Эттербери, снимая очки. — Познакомьтесь с моим мужем.

Эттербери встал и тоже снял очки. Это был крупный человек с гладко прилизанными, редеющими волосами и с довольно большим носом. В рыжеватого цвета куртке с белыми зубчатыми полосками, в рыжеватых спортивных брюках, начищенных до блеска коричневых туфлях и с желто-синим полосатым галстуком.

— Здравствуйте, мистер Лукас. Очень рад, что вы к нам выбрались. Что вы хотите выпить? Мы с женой предпочитаем «Дайкири», и если вы не возражаете…

— «Дайкири» с удовольствием, — сказал Янк.

— Садитесь вот сюда, тут солнце не будет бить вам в глаза, — сказал Эттербери.

Лакей удалился за коктейлями.

— Моя дочь будет позднее. Она с вами не знакома, но видела вас на почте.

— По-моему, я тоже ее видел. Она носит брюки для верховой езды?

— Вернее, бриджи, — сказал Эттербери. — Всегда в них здесь расхаживает. В бриджах или в синих джинсах.

— Сегодня на ней юбка, Сей. Она ходила утром в церковь, не в пример нам с тобой.

— Да. Ну, мистер Лукас, далеко вы заехали от привычных вам мест. И дело даже не в расстоянии, а… гм, в темпе жизни, — сказал Эттербери. — Моя жена говорила, что у вас вышел бензин и вы решили задержаться здесь. Вот и прекрасно.

— Да, я даже получил водительские права в Вермонте.

— Вот как? Это меня обнадеживает, — сказала миссис Эттербери.

— Комплимент со смыслом. Моя жена стала интересоваться политикой, и у нее расчет такой: раз вы получили здесь водительские права, значит, регистрироваться на право голосования будете тоже здесь, и она надеется завербовать вас в демократическую партию.

— В Вермонте?

— Как говорится, надежда вечно питает человека, — сказал Эттербери.

— Я никогда не голосовал, — сказал Янк.

— Никогда? И даже в Спринг-Вэлли, штат Пенсильвания? — сказала миссис Эттербери.

— Вы меня изумляете. Откуда вам известно про Спринг-Вэлли?

— Читала в какой-то статье, а у нас, вернее, у моего мужа, есть там знакомый.

— Попробую догадаться кто, — сказал Янк. — Не Портер Дитсон?

— Он самый, — сказал Эттербери. — Старый хлюст.

— Хлюст? — сказала миссис Эттербери. — Я этого слова не слышала со времени…

— Портеру оно подходит, — сказал Эттербери. — Вы со мной согласны, мистер Лукас?

— Да, пожалуй. Это личность уникальная в Спринг-Вэлли. У нас были и другие хлюсты, но Портер Дитсон — единственный, кто катается на коньках в бриджах для гольфа.

— Да, это в его духе, — сказал Эттербери. — Он один из последышей старой гвардии, и у него, кажется, есть братец, настоящий истукан. Брайс?

— Правильно. Брайс Дитсон. Вы точно его охарактеризовали. Настоящий истукан.

— Такой в демократическую партию не вступит, — сказала миссис Эттербери.

— Портер Дитсон тоже не вступит, — сказал Янк.

— Я очень рад, что он вам нравится, — сказал Эттербери.

— Да, нравится. Я таких больше нигде не встречал.

— И не встретите, разве только поедете в Англию. У нас такие, как Портер Дитсон, редкость. Правда, попадаются кое-где. Но у многих ли хватит силы воли пройти через всю жизнь, устоять? Выдержать напор деловитости без силы воли нельзя. Вы со мной согласны?

— Безусловно. И особенно в таком городе, как Спринг-Вэлли, — сказал Янк.

— Человек палец о палец не ударил, и, по-вашему, в этом сила воли? — сказала миссис Эттербери.

Эттербери и Янк обменялись взглядом.

— Тут важна установка, принцип, — сказал Эттербери.

— Но мистер Лукас…

Вошел лакей с подносом, на котором стояли коктейли.

— Звонила миссис Данем, мэм. Просила передать, что задерживается и чтобы ее не ждали.

— Задерживается? Интересно, на сколько? Не говорила? — сказал Эттербери.

— Нет, сэр.

— И конечно, не доложила, где она? — сказал Эттербери.

— Нет, сэр.

— Минут через десять, Вильям, — сказала миссис Эттербери. Ей не совсем удалось замять неловкость, вызванную раздражением мужа. Досада Эттербери говорила о большем, чем просто неудовольствие из-за того, что Шейла Данем опаздывает. — У нее, наверно, опять аккумулятор сел, — сказала миссис Эттербери.

— И сядет, если оставлять свет в фарах, — сказал Эттербери. — Мистер Лукас, это ваша первая пьеса на Бродвее?

— Да, первая.

— Просто поразительно — первая пьеса и такой успех. Вы, наверно, очень этим довольны.

— Доволен.

— Как же вы можете удержаться — неужели вам не хочется ходить каждый вечер в театр смотреть на эти толпы? — сказала миссис Эттербери.

— Не говоря уж об очередях в кассу, — сказал Эттербери.

— Кое-что я повидал в Бостоне. Но не то мне надо.

— А что вам надо? — сказала миссис Эттербери. — Правда, на такой вопрос ответить очень трудно.

— Не надо мне ни шумихи, ни восторгов, ни ореола. Поэтому я и уехал. Я ушел из театра в день премьеры, после второго акта.

— И исчезли бесследно. Я читала об этом, — сказала миссис Эттербери. — Вот когда требовалась сила воли — уйти, зная, что пьеса пользуется таким успехом.

— Да, в какой-то степени. Но с другой стороны, я проявил полнейшее малодушие. Драматург должен встретить такое не дрогнув, а я побоялся испытать себя. Я убежал.

— И вы работаете здесь, в Ист-Хэммонде? — сказала миссис Эттербери. — Анна Фелпс страшно мила…

— Чертовски мила, — сказал Эттербери.

— Но очутиться совсем в другой обстановке и сразу сесть за машинку! Как это вам удалось? Первую пьесу вы писали в Гринвич-Виллидже…