Комитет Тициана - Йен Пирс

— Постойте-ка. Смотри сюда, Флавия. Неужели вот этот с рубильником тебе никого не напоминает? — Аргайл выхватил пачку фотографий и разложил на столе из красного дерева. Получилось очень убедительно. — Вот: абсолютное доказательство. Или почти абсолютное. Гость — тот же самый человек, что убийца-муж на другой фреске. И, кстати, тот же, что на портрете маркизы. Поэтому Мастерсон не стала искать документальных свидетельств — они ей были не нужны. И поэтому она отправилась в Падую. Не знаю, что вы на это скажете, — продолжал он с неожиданной живостью, повернувшись к синьору Бенедетти. — Я работаю агентом лондонских галерей Бирнеса в Италии. Если вы хотите продать полотно, я его беру. Небольшие комиссионные или процент — и я гарантирую, что картина уйдет за очень хорошую цену. И никаких затрат на установление авторства. Учитывая вот эти материалы, полотно не нуждается в освидетельствовании.

Бенедетти немного подумал и кивнул. Он был хоть и стар, но если дело касалось денег, скор на решения. Недаром в здешних местах говорят: банкир на всю жизнь банкир. Таков уж, наверное, воздух Ломбардии.

— Интересное предложение. Но вам придется взять на себя всю документацию и подготовку. Я пошлю вам письмо, в котором уточню свои требования. А вы направьте моему поверенному предварительный текст договора. Гонорар вы получите только в том случае, если полотно будет выставлено на продажу как подлинник Тициана. Это ясно?

Аргайл кивнул, соображая, не слишком ли далеко он зашел, и вместе с тем удивляясь решительности старика. Он в лучшем случае ожидал несколько недель затянувшихся переговоров. И теперь ощущал редкостную уверенность в себе — хотя это и не относилось к картине.

— Согласен. Я уверен, что получу свой гонорар. Нисколько в этом не сомневаюсь.

Рядом тихонько кашлянула Флавия, напоминая, что она никуда не испарилась.

— Извини, что перебиваю. Но ты, кажется, забыл, что мы приехали расследовать убийство, а не заниматься покупкой картин. И еще, я совсем не уверена, что правильно продавать и покупать то, что может послужить уликой.

— Насчет этого не беспокойся, — радостно улыбнулся Аргайл. — Оформление в наши дни занимает так много времени, что, когда начнутся торги, дело уже будет закрыто.

— Нет-нет, молодой человек, так не пойдет — запротестовал Бенедетти. — Я слишком стар для таких сроков. И должен позаботиться о наследниках.

— Расскажите мне еще о Жорже Бралле. Где он живет? — Флавия решила вернуть разговор в более практическое русло.

— На юге Франции. В своем маленьком доме, куда переехал после того, как ушел в отставку. И почти никогда его не покидает. А почему вы спрашиваете?

— Потому что недавно он все-таки его покинул, — покачала головой она. — Рекомендательное письмо Мастерсон было написано из отеля в Санкт-Галлене — это в Швейцарии — именно в тот день, когда там была сама Мастерсон. Для человека, который оставил комитет, Бралль поддерживает с его членами достаточно тесные контакты. Интересно, поведает он нам что-нибудь или нет. Так сказать, просвещенный взгляд со стороны. У вас есть его телефон?

— Боюсь, что вам будет трудно с ним связаться, — виновато ответил Бенедетти. — У него нет телефона; он их никогда не любил, а после того, как ушел на покой, вовсе дал волю своим странностям. Бралль не одобряет двадцатого столетия. У него прекрасный эпистолярный стиль, однако переписка — медленный способ общения.

Он дал им адрес, и Флавия спросила, готов ли Бенедетти заявить все сказанное им официально. Он согласился: почему бы и нет — с удовольствием. И гости покинули его дом. На улице Флавия опять поймала такси и велела шоферу ехать как можно быстрее в ближайший прокат автомобилей.

— Не нравится мне все это, — буркнул Аргайл. — Куда нас несет?

— Во Францию, — ответила Флавия. — Точнее, в Балазук. Думаю, что это деревня в Лангедоке. Около девяти часов езды. Будем там завтра. А обратно в Венецию полетим из Лиона. Суетно, наживем боль в загривке, но ничего не попишешь.

ГЛАВА 11

Вот уж чего Аргайл хотел избежать всеми силами, так это прогулки в час пик на «альфа-ромео» по итальянскому шоссе с Флавией за рулем. И все же он старался держаться спокойно и собранно — сжался на сиденье и беззвучно читал заупокойную молитву. А Флавия в это время гнала машину с постоянной скоростью сто шестьдесят километров в час, но если не считать ее привычку зажигать бесчисленные сигареты обеими руками, не давала особых поводов для обращения к Господу. Она была очень хорошим водителем. Но Аргайла тревожили другие участники движения.

А еще он радовался тому, как сумел воспользоваться представившейся в Милане возможностью. И Флавия тоже его как будто поддерживала.

— Но ты уверен, что полотно настоящее? — спросила она.

— Печенками чую, — кивнул англичанин.

— Не очень убедительное доказательство.

— Не очень, — согласился он. — Поэтому я рад, что поехал с тобой во Францию. Хочу посмотреть, какие там доказательства накопал Бралль.

— Но отчего он так расхандрился, хотя должен был бы блаженствовать?

Ох уж эти научные баталии.

— Честно скажу, ничего не понимаю. Одни вопросы, вопросы… Известно одно: Мастерсон была убеждена, что полотно подлинное. И я собираюсь сделать ставку на ее суждение. И как теперь выясняется, и на точку зрения Робертса и Бралля. Жаль, что она не сможет нам помочь хотя бы намеком. Меня беспокоит другое: почему Коллман, один из всех, кто занимался картиной, не согласился с мнением остальных. И заявил Бенедетти, будто Робертс считал полотно фальшивкой, хотя сам Робертс говорил и тебе, и хозяину картины другое. И еще: почему Бралль сказал, что Коллман не допустил ошибки?

— А сам-то ты как думаешь?

— Понятия не имею. И наконец: почему Робертс так некрасиво повел себя с Бенедетти?

— Почему? — рассеянно переспросила Флавия, обогнав грузовик и обойдя «БМВ», водителя которого настолько оскорбил ее маневр, что он немедленно пустился в погоню.

— Решил получить куш. Робертс предложил Бенедетти признать подлинность полотна в обмен на процент от продажной цены, когда оно пойдет с молотка. Чудовищно! Разве можно совершать подобные вещи?

— Неужели все настолько серьезно?

— Еще бы! Серьезнее некуда. Настоящая проституция — вот что это такое! Предлагать свое мнение за деньги, притворяясь, что руководствуешься исключительно стремлением отыскать истину! Каково? Что станут думать о комитете, члены которого меняют точку зрения в зависимости от того, сколько готов предложить хозяин полотна. Позор!

Аргайл казался искренне возмущенным, однако, учитывая, чем он сам зарабатывал на жизнь, Флавия решила, что его гнев немного наигранный.

— Это не одно и то же, — натянуто заметил англичанин. — Все понимают, что торговцы картинами занимаются своим ремеслом ради денег. Поэтому им никто не доверяет. Но ученым платит государство за то, чтобы они проявляли беспристрастность. Они не имеют права брать взятки и комиссионные.

— Деньги, — пробормотала Флавия, когда его приступ негодования немного улегся. — Меня постоянно учили: расследуешь убийство — ищи финансовый мотив.

— Не такие уж большие, — предупредил ее Аргайл. — За полотно в лучшем случае могут дать сто пятьдесят тысяч долларов. Не забывай: это всего лишь набросок. Пять процентов от этого — семь с половиной тысяч. Не такая значительная сумма, чтобы из-за нее убивать человека. Видимо, они работали втроем: член-основатель Бралль, Робертс и Коллман.

— А как быть с Мастерсон?

— Коллман выяснил, что она едет в Милан, где может обнаружить свидетельства их махинаций.

— Каким образом?

— Что каким образом?

— Каким образом он выяснил, что она едет в Милан?

— Откуда мне знать? — Аргайл легкомысленно отмахнулся от столь пустячного вопроса. — Я строю догадки. А факты — твоя епархия. Итак, он удрал из оперы, зарезал Мастерсон, а затем незаметно прошмыгнул обратно. Или все то же самое проделал Робертс.

— А кто умыкнул картины у синьоры Пианты? — охладила его пыл Флавия. — Ты рассуждаешь так, словно играешь в угадайку, а не расследуешь убийство.

Аргайл запнулся; и ему стало тем более обидно, потому что он только-только вошел во вкус и начинал сам себе нравиться.

— Ничего, в свое время я найду объяснение.

Поездка была долгой, слишком долгой, чтобы постоянно разговаривать. К тому же они успели намаяться еще до того, как тронулись в путь. Потом им пришлось остановиться на ужин, и к границе Франции путешественники добрались почти в полночь. По другую сторону кордона за руль сел Аргайл и повел машину намного спокойнее, но через некоторое время свернул на обочину и остановился.

— В чем дело? — встрепенулась Флавия, когда он заглушил мотор.

— Надо поспать. Я выдохся. Ехать еще долго, но если мы продолжим путь, то будем на месте в пять, а это слишком рано. Так что лучше выспаться.