Акулы шоу-бизнеса - Сергей Александрович Ермаков

— О-о-о-о, — тоненько запел Арсений Львович, — я тут ни при чем, я не знаю никаких хохлов, я никого не сдавал…

— Опять двадцать пять, — всплеснул руками Веня, — слушай, Львович, а железный Феликс Эдмундович Дзержинский случайно не твой дедушка? Я в школе читал, что ему расплавленный свинец в рот заливали, а он кричал: «Да здравствует революция!» Тебя что, прижечь надо паяльничком, чтобы ты перестал нам тут фуфло гнать? Откуда хохлы могли знать, что Петруччо — морпех? Скажи мне это, придурок, откуда, если не ты им об этом сообщил?

— А почему я? — взвизгнул Львович. — С ними Гоша Граммофон общался, он их язык знает, он, наверное, им и насвистел про Краба!

— Ах ты, мразь! — вскочил с места возмущенный Гоша. — Да меня избили эти бендеровцы во главе с Тарасом, порвали одежду!

— Вижу я, как тебя избили! — возразил ему Львович. — На роже ни синяка, ни царапины!

— Заткнулись оба! — скомандовал Веня, спорщики моментально замолчали, а он продолжил: — Так-то оно так, Львович, да только Гоше незачем перед хохлами прогибаться, у него все о'кей. А вот ты лишился своих складов и доли бизнеса, злой на нас всех, вот и решил нам отомстить, а сам с хохлами работать. Что, нет возражений? Видишь, как я тебя разделал, как босяк тушку кролика, потому что мне знакома наука такая — логика! Ну, что молчишь, куда ты смотришь?

Львович, отвлекшийся от речи злого Вени, таращился куда-то ему за спину, где была дверь офиса. Туда же глядели и все присутствующие в комнате. Веня обернулся и увидел Краба, да не одного, а с каким-то бородатым мужиком, который сильно походил бы на сказочного царя Берендея, если бы не синий фингал под глазом.

— Во всем ты прав, Веня, — сказал Краб, — логика-то она логикой, да вот факты говорят об обратном. Вот смотри — этот бородатый «лесовик», который со мной в Москву приехал, правда, против своей воли, и есть Тарас, тот самый, с которым ты в основном посредством факсов общался. Я так решил: чем нам к нему в гости ездить да получать по рогам, лучше его сюда притащить да поговорить с ним.

Тарас, который во все глаза смотрел на избитого и примотанного скотчем к стулу Львовича, очень заволновался, замычал, попятился, стал тыкать в избитого Арсения пальцами и показывать всем какие-то знаки, пытаясь что-то сказать, но выдавал только нечленораздельные звуки. Гоша Граммофон сразу оживился, выскочил на середину комнаты и закричал: мол, знаю, что он говорит, понимаю я, это он показывает на языке жестов, что Львович — его сообщник! Краб попросил слова, и Веня кивнул, приказав Гоше заткнуться.

— По этому поводу у меня есть один хороший анекдот, — сказал Краб. — Как-то поймали красноармейцы богатого бая и спрашивают — куда сокровища спрятал, говори, а то расстреляем. А бай по-русски ни бум-бум. Тогда красные позвали одного местного, который русский знал, и приказали, мол, переводи. Бай видит — деваться некуда, и говорит: клад спрятал под таким-то деревом в саду. А местный переводит: мол, расстреливайте, все равно не скажет. Так вот ты, Гоша, нам тут мозги не парь. Это ведь ты с Тарасом работал, тебе же по всем статьям с украинцами выгоднее было дело иметь — ни с кем делиться не приходилось, сам себе кум и король. Сначала шансон на Украине выпускал, а потом уже с опозданием на пару недель и в Москве.

Повисла тяжелая пауза. Обвинение было слишком серьезным и слишком неожиданным, чтобы воспринять его сразу. Гоша завертел головой, как попугай, и стал что-то говорить в свое оправдание, но, видимо, то, что сказал Краб, было истиной, поэтому его никто не слушал.

— А я смотрю — как хохлы раньше нас могут наши диски на рынок выкидывать? — покачал головой Рома Валидол. — Вроде бы «болванки» с исходниками сразу от Магнита к Гоше прямиком попадают, он первый, кто их в руках держит. А он, значит, их первым делом хохлам отправлял, на общее наше дело забил и только о себе заботился. На хохлов работал.

— Да нет, — покачал головой Краб, — на себя он работал. Ведь выяснилось, что это не Тарас владеет тем заводиком под Львовом, а сам Гоша. Он специально и работников себе таких подобрал, с которыми общаться на языке жестов может, а все мы, например, нет. То есть сидел ты, Гоша, в гнезде со своими товарищами и им же под нос и гадил.

— Это ложь, это клевета! — воскликнул Граммофон. — Веня, кому ты веришь? Ты мне веришь или этому отставшему от поезда мичману, который в нашей команде без году неделя? Я этого глухонемого Тараса и знать не знаю! Меня эти бендеровцы били, одежду мою порвали.

— Я же говорил вам, — вмешался в разговор избитый Львович, — на роже у него, сволочи усатой, ни синяка, ни царапинки, а говорит — били его! Вон Петруччо, крутой мужик, и то вся рожа в ссадинах!

Веня неспешно подошел к сидящему за столом Граммофону, наклонился к нему, поставив локти на стол, и пронзил его своим холодным взглядом, словно рентгеном.

— Меня по почкам били, я писаю кровью, — истерично воскликнул Гоша, с опаской косясь на Веню, — могу справку из больницы принести!

— Ты уже одной справкой от армии откупился, — сказал Краб, — как будто у тебя пиелонефрит и плоскостопие, вторая «липа» у тебя не прокатит! Лучше честно все расскажи, авось простят тебя люди, хотя бы не убьют.

— П-правда это… Гоша… хозяин завода… — выдавил из себя Тарас, который, как оказалось, чуток говорил. — Он мне… диски… пересылал…

— Ты в глубоком дерьме, чувак, — неспешно произнес Веня прямо в самые глаза Граммофону, — и притом акваланга у тебя нет.

Гошины плечи затряслись, голова его поникла, и всем стало ясно, что все, что сказал Краб, — это правда. Веня схватил Граммофона за затылок и несколько раз с силой стукнул носом о стол.

Краб не мог уехать с Украины так просто. Он довольно болезненно получил сапогами по ребрам да по загривку кулаками и своей задачи по охране Гоши Граммофона не выполнил. Он вернулся на привокзальную площадь и подошел к тому самому таксисту, что подвозил их утром до склада Тараса. Таксист даже сразу не узнал в оборванном и побитом типе своего утреннего пассажира, а когда узнал, сразу же запихал его в салон своей машины и сел за руль сам.

— Ну, блин, ну предлагал же тебе русско-украинский разговорник купить за пять гривен, — раздосадованно произнес он, — а вы уперлись, как два барана, — не надо, не надо.

— Давай, поехали уже, — сказал ему Краб, — едем туда же, куда и утром ездили, за ту же таксу.

Водитель кивнул, завел мотор и рванул с места. По пути он еще раз настойчиво предлагал купить разговорник, но Краб показал ему свои познания украинского языка в несложной фразе, которая означала, что лучше бы водитель от него отстал, и в машине воцарилось молчание.

Приехав на место, Краб расплатился и вышел из машины. Такси уехало в сторону города, а Краб пошел вдоль забора. Он еще днем заметил место, где по верху ограды не было колючей проволоки. Дойдя до нужного места, Краб подпрыгнул, уцепился руками за забор, подтянулся и посмотрел на территорию. Он увидел стоящий возле офиса «Шевроле-Нива», значит, Тарас был еще на месте. Краб перелез через забор, прижался к нему, и вдруг из-за угла склада прямо на него выскочила маленькая дворняжка и стала бешено лаять. Краб кинулся на нее, ловко схватив за загривок, подмял под себя, зажал рукой пасть, а потом броском отправил дворнягу через забор. Она с противным визгом вылетела наружу, плюхнулась о землю и, скуля, помчалась куда подальше от места, где ее так обидели.

— Москаль, Москаль, — раздался из-за склада встревоженный мужской голос, — що ти отут гавкаэш?

Из-за того же угла, откуда только что выскочила собака, осторожно вышел охранник в серой униформе с двустволкой наперевес. Он не сразу заметил прижавшегося к стене в густой тени Краба, а когда заметил, то предпринимать что-либо было уже поздно — Краб выдернул у него из рук оружие и проворно заехал основанием приклада прямо ему в лоб. Охранник пошатнулся, голова его завертелась, как застрявший у самой лузы бильярдный шар, и он рухнул на землю. Краб перехватил двустволку, разломил ее, проверил — заряжено ли ружье, или так, для виду, сторож носит с собой оружие. Оказалось, что два патрона есть в стволах, и этих зарядов Крабу вполне хватит.

Он выглянул из-за угла склада и увидел, как на крыльцо офиса вышел с пистолетом в руке тот самый мужик, что спрашивал у него закурить, перед тем, как появилась женщина с коробкой, брызнула ему в лицо из перцового баллончика, а после этого его начали бить ногами. Мужик тревожно огляделся и крикнул:

— Микола, що случилося? Чого пес гавкав, як скажений?

— Усі добре, — ответил ему Краб из темноты. — Москаль кішку побачив і за нею погнався!

Мужик на крыльце успокоился, кивнул, спрятал пистолет за пояс и зашел обратно в здание конторы. Жена Краба была украинкой, потому этот язык он кое-как знал. Хоть и очень давно это было — прогулки по киевским улицам, попытки говорить на украинском. Он узнал голос того мужика, именно он произнес фразу: «Бийти-бийти, хлопцы, гэтого морпеха, покуль саусем не гыкнется», когда его дубасили ногами. Стало быть, у Тараса этот мужик — и уши, и голос. И скорее всего — личный телохранитель.