Здесь был Хопджой - Колин Уотсон

Пербрайт поджал губы.

— Поведение, могущее повлечь за собой…

— …нарушение общественного спокойствия? — с грустным отвращением закончил фразу Чабб. — Вы, я смотрю, все еще наивно полагаете, что коллеги Хопджоя свободно позволят нам привлекать его к ответу, не правда ли? Да ведь с этой организацией иметь дело хуже, чем с трижды чертовым Дипломатическим Корпусом. Хопджои всплывет вскоре где-нибудь, расскажет им новую сказку про белого бычка и начнет подбирать себе других кредиторов, дайте только срок.

— Дело не исчерпывается, — медленно произнес Пербрайт, — попыткой уклониться от уплаты долгов. Человек может обставлять свое исчезновение без того, чтобы кому-то приходилось представать перед судом по обвинению в убийстве. В данном случае Хопджои не пожалел труда и проявил дьявольскую изобретательность, подставляя под удар конкретно Периама. Но осталась одна единственная вещь, которой несчастного старину Периама забыли снабдить, — это мотив. Почему он должен был желать смерти Хопджоя? Уж если у кого и были мотивы для убийства, так это у самого Хопджоя, коль скоро Периаму досталась его девушка.

Мистер Чабб задумался.

— Я понимаю, что вы хотите сказать. Но Хопджои, судя по всему, был изрядным мерзавцем во всем, что касалось женщин. Стал ли бы он так сильно расстраиваться из-за какой-то одной?

— Развращенность и ревность вполне совместимы, сэр. — Главный констебль вскинул брови. — Фактически, чем больше распущен человек в отношении секса, тем сильнее он, как правило, бывает возмущен, когда кто-то охотится в его собственных владениях.

— О, — коротко обронил мистер Чабб. — Вы, следовательно, считаете, что…— он повернулся и посмотрел, как далеко продвинулась уховертка,—…мы будем неправы, если спустим это дело на тормозах? Пербрайт поднялся.

— Я совершенно с вами согласен, сэр; нам нужно еще немного понаблюдать за развитием событий. Хопджоя определенно необходимо найти, даже если майор Росс попытается противостоять вашему мнению.

Мистер Чабб решительно снял уховертку с изгороди и раздавил ее каблуком.

— В конце концов, — заметил Пербрайт, — мы вправе считать, что одно, в некотором смысле, покушение на жизнь Периама уже было совершено. Когда станет ясно, что эта попытка не удалась, кто знает, может быть, будет предпринята другая — более ортодоксальная по замыслу.

Список находящихся по разным поводам в бегах людей, которых неустанно высматривают в толпе компетентные работники британских портов, аэропортов и железнодорожных вокзалов, пополнился именем Брайана Хопджоя. Циркуляр предписывал при обнаружении просто попросить этого человека снестись с главным констеблем Флаксборо. Возникли трудности с формулированием запроса на розыск. «Что мы им скажем, зачем он нам нужен?» — спрашивал мистер Чабб, — «…забрать забытую им шляпу?» Он соблюдал крайнюю осторожность, чтобы Росс и Памфри ничего не узнали об этом его распоряжении; хотя он все-таки, по предложению Пербрайта, обратился к ним с просьбой дать ему на время фотографию Хопджоя, которой они располагали и которая, насколько удалось выяснить, была единственной существующей. Памфри, с таким видом, будто его между делом попросили выстрелить в премьер-министра, когда он опять окажется в Лондоне, с некоторой резкостью подчеркнул совершенную секретность данного материала и попросил главного констебля впредь быть более осмотрительным.

Отказ в предоставлении снимка значительно затруднил и местное расследование. Пербрайт подготовил резюме словесных описаний Хопджоя, предложенных соседями, мистером Тоцером и директором отеля «Нептун» — последний проявил в этом деле особый энтузиазм — и раздал его двум полицейским в штатской одежде, которых местное управление смогло выделить для визитов на железнодорожные станции, в автобусные гаражи, таксомоторные фирмы в радиусе трех-четырех миль от города. В управление поступали обычные в таких случаях «я — вдруг — вспомнил» от друзей и знакомых: Хопджои садились в поезда до Лондона, Бирмингема и Ньюкасла одновременно с их же поездками на машине в Линкольн, Кембридж, Суиндон и Кесуик.

Сержант Лав, последовательно и безуспешно побуждавший жителей Посонз-Лейн вспомнить шум злобных пререканий в доме «на задах», нашел время, чтобы познакомить инспектора с версией, которую он самостоятельно разработал.

— Судя по словам Билли Маллея, этот парень относительно недавно лежал в больнице, так?

— Лежал. Насколько известно, пострадал в схватке мужа с любовником в роли последнего.

— Так вот, если там было что-нибудь серьезное, ему, возможно, и сейчас еще требуется лечение. Знаете, бывают же случаи, когда разыскиваемые преступники вынуждены обращаться к врачу, потому что у них, например, кончились какие-нибудь особенные таблетки.

— Слишком специфическое поле деятельности, Сид. Если бы Хопджой был диабетиком, мы бы о нем уже наверняка услышали. Хотя, в общем, попробовать стоит; словесный портрет у нас есть, и выразительнее его уже не сделаешь, разве что добавив шрам-другой.

Сержант Лав, чьи тайные мечты включали и такую, где Редактор Лав, в жилете, очень собранный и деловитый, просматривает свежий оттиск первой полосы, вновь отправился на Посонз-Лейн; в голове своей он, как знамя, уносил заголовок «Плейбой со шрамом найден в палате десять: преступник проник в больницу за упаковкой чудодейственного лекарства».

Никакие столь интригующие и полезные обществу варианты, казалось, не приходили в голову сестре Хауэлл, старшей в мужской палате хирургического отделения городской больницы Флаксборо. Это была сдержанная, гладкая, туго накрахмаленная женщина с неразрушимой улыбкой на подступах к розово-сахарному бастиону ее лица, глаза которого жили своей собственной, отдельной жизнью, беспрестанно перескакивая с предмета на предмет в поиске недостатков. Пербрайт изложил свою просьбу, чувствуя, что имеет в этих глазах не больше веса, чем ничтожная пылинка, которая покорно опускалась в луче солнечного света до уровня сверхчувствительных туфель сестры Хауэлл.

Она выслушала его, не прерывая. Вслед за этим ее улыбка претерпела незначительные изменения (глаза по-прежнему не желали отвлекаться, даже для мимолетного знакомства с собеседником), и сестра сказала, что, как бы ни хотелось ей помочь ему, инспектор, несомненно, поймет, что невозможно, совершенно невозможно нарушить конфиденциальность записей в истории болезни, даже для инспектора полиции.

Пербрайт заверил ее в своем понимании и преклонении перед ее верностью своему долгу, но вежливо поинтересовался, не согласится ли она хотя бы частично пересмотреть свои взгляды в более широких интересах правосудия. Полиция, к сожалению, получила задание разыскать одного из ее бывших пациентов, который бесследно исчез, и любые сведения о недавних повреждениях и заболеваниях его организма могли бы оказать неоценимую помощь в этом розыске.

— Мне искренне жаль, — ответила сестра Хауэлл, преданно сложив пальцы на переднике.

— В таком случае, возможно, если бы я смог обратиться к мистеру Хартону лично…

Глаза, готовые сразу же подчиниться, если того требовали обстоятельства, были, наконец, в упор наведены на него.

— Мистер Хартон очень занятый человек. Он, вероятно, в операционной. Я в самом деле никак не…

Дверь в конце коридора резко распахнулась. На них двинулась процессия людей в белых халатах. Сестра Хауэлл схватила Пербрайта за рукав и буквально оттащила его к стене.

— Вот и сам мистер Хартон, — взволнованно прошептала она. Пербрайту показалось, от него ждут, что он тут же преклонит колена.

Хирург продвигался вперед медленной свободной походкой. Удерживаясь на одном с ним уровне, быстро переступала короткими толстыми ногами Старшая сестра; в такт этой тяжелой рыси подпрыгивал и опускался ее красный, как сутана, двойной подбородок. Вслед за Хартоном и его спутницей шла молодая сестра со стопкой папок в руках, затуманенными в экстазе глазами солнцепоклонника она смотрела на затылок хирурга. Далее следовали два врача, живущие при больнице. Их белые халаты были расстегнуты, из карманов свисали черные трубки. Замыкали шествие человек семь-восемь студентов, которые вполголоса переговаривались между собой и постоянно посматривали на свои руки. Довольно часто весь парад останавливался и ждал, пока мистер Хартон, наклонив голову, с подчеркнутым вниманием выслушивал комментарии Старшей сестры и вознаграждал ее всплесками медоточивого смеха.

Когда процессия была уже готова исчезнуть за дверями палаты, Пербрайт вежливо, но твердо отвел удерживающую его руку сестры Хауэлл и шагнул вперед. Он виновато улыбнулся Старшей сестре и представился Хартону. Хирург с невозмутимым великодушием отвел его в сторону, в дежурную комнату. Через закрывшуюся за ними стеклянную дверь Пербрайт увидел, что остальные застыли в позах почтительного терпеливого ожидания.