Будапештская миссия - Лев Безыменский

Но версия отпала, так как американцы и англичане согласились со списком Вышинского и столкновения не произошло. Валленберг, следовательно, здесь не понадобился.

Лишь в 1947 году наступает третий период. Он был ознаменован возвращением Валленберга на Лубянку, причем в привилегированный "второй блок".

Что же произошло?

Утверждение о том, что Валленберг был для Москвы вообще не нужен, наталкивается ещё на одно обстоятельство, которое выясняется при разборе тех немногих свидетельств, которые удалось собрать.

Первое из них принадлежит советнику советского посольства в Швеции Евгению Тарабрину, бывшему в свое время в числе тех, кому приходилось оправдываться и изворачиваться в беседах со шведами, как-то объясняя судьбу Валленберга - ведь до 1957 года, напомню, вообще не признавался факт его пребывания в Москве. В одну из поездок в Москву посол Чернышов решил пробиться к человеку, который, по мнению посла, мог не только знать, но и решать судьбу Валленберга. Чернышов попросился на прием к министру госбезопасности Виктору Абакумову. Тот охотно выслушал рассказ о том, какие сложности испытывает Чернышов и его коллеги, когда речь заходит о Валленберге. Абакумов вроде как бы соглашался и вдруг заявил:

- Я вообще отпустил бы его домой.

Сделал паузу и добавил:

- Но товарищ Сталин иного мнения. Он считает, что этот человек ещё может нам пригодиться!

Это же мнение вождя Абакумов повторил в других обстоятельствах и в другой беседе. Евгений Питовранов быстро проделал большой путь от рядового оперуполномоченного до заместителя министра госбезопасности. Он попал в поле зрения самого Сталина, явно благоволившего ему. Вождь даже приглашал Питовранова в компанию избранных, провожавших его на Курском вокзале при отъезде в отпуск. Рассказывал мне Евгений Питовранов об одном ночном вызове к Сталину, когда генсек потребовал доклад о секретной агентуре, которой располагало МГБ. Сталин критически оценил сообщение Питовранова о числе его информаторов и поделился своим опытом:

- Количество ничего не решает. У нас, большевиков, был один (!), только один человек в руководстве меньшевиков. Зато мы знали все...

Сталин настойчиво требовал не количественного, а качественного подхода к вербовке агентуры и отдавал предпочтение тем, кто работал на СССР по идейным соображениям, а не из-за денег. Правда, словоохотливость Евгения Питовранова в нашем разговоре резко сократилась, когда речь зашла о щекотливых делах, в которых он принимал участие - "ленинградском деле", "деле врачей", Валленберге. Он утверждал, что дело Валленберга находилось в ведении лично Абакумова. Абакумову же - рассказал Питовранов - Сталин однажды сказал:

- Ждите. Держите его наготове. Может быть, он и пригодится.

Питовранов (в 1947 году он был заместителем министра) приказал создать для Валленберга особые условия. Он был переведен из Лефортова во внутреннюю тюрьму, причем в её специальный блок. Было приказано давать ему улучшенное питание, особо следить за состоянием здоровья заключенного. О причинах такого внимания Питовранов предпочел умолчать, ссылаясь на то, что лишь выполнял приказ. Но зафиксируем безусловное совпадение указания Сталина в передаче Абакумова и Питовранова: ждите, может пригодиться...

Особое внимание Сталина к фигуре Рауля Валленберга безусловно. Не случайно при осмотре сейфа Сталина после его смерти были обнаружены допросы Рауля Валленберга (об этом сообщил тогдашний секретарь ЦК КПСС Л. Ф. Ильичев). Даже если Абакумов в январе 1945 года не доложил о том, что Валленберг в Москве (что очень мало вероятно), в июне 1946 года Сталин лично выслушал вопрос уезжавшего посла Сёдерблюма о Валленберге.

Иными словами, как и все в советском государстве, дело Рауля замыкалось на Иосифе Сталине. Валленберга не могли держать в тюрьме без ведома и согласия Сталина, его не могли использовать без личного указания Сталина. Зная почти биологическую покорность Абакумова любому желанию вождя, можно исключить любую "самодеятельность" министра в решении судьбы шведского заключенного. Это мое убеждение, с одной стороны, упрощает дело, с другой - его усложняет. Тайных желаний и замыслов Сталина никому не дано было знать. Он их не доверял ни бумаге, ни подчиненным, ни соратникам.

Можно - задним числом - не завидовать Виктору Абакумову и его ведомству, когда они старались догадаться: для чего же Сталину может понадобиться Рауль Валленберг? Для шантажа банкиров Валленбергов? Для улучшения (или ухудшения) отношений со Швецией, страной с таким международным авторитетом? Для разоблачения происков международного сионизма? Или для налаживания связей с этой влиятельной всемирной силой? Представить только, какие варианты могли предложить своему начальнику чины контрразведки, понаторевшие в создании дел, которые никогда не существовали, и измышлении криминалов, которых и в помине не бывало. Но существовала одна тема, которая сразу после войны считалась "верняком" происки мирового империализма и его верного слуги - сионизма. "Верняк"? Не забудем: ещё не шел год "борьбы с космополитизмом" или год "процесса врачей". Антиеврейская карта в 1945 - 1946 годах разыгрывалась не так открыто. А вдруг Сталину она не нужна?

Сталин всегда был великим прагматиком. Во имя политической целесообразности он был готов пожертвовать любыми идеологическими догмами достаточно напомнить о головокружительном повороте советской политики в 1939 году от антифашизма к союзу с Гитлером. Поэтому и линию Сталина в многострадальном "еврейском вопросе" нельзя искать лишь в противопоставлении великодержавного антисемитизма пролетарскому интернационализму.

Валленберг и Михоэлс

...Отношение Страны Советов к созданию еврейского государства, в том числе в Палестине, не однозначно, как и отношение большевиков к сионизму. Известны определенно антисионистские резолюции большевистских форумов дореволюционных лет. Однако и в те годы Ленин сомневался в обоснованности безоговорочной борьбы против идей Теодора Герцля. Так, Ленин не мог понять, почему лидеры созданных после революции "еврейских секций" РКП(б) вели войну против иврита. Скорее солидаризировался не с лидером "евсекции" Семеном Диманштейном, а с Максимом Горьким и Наумом Бяликом, защищавшими иврит. "Эти сволочи, - в сердцах говорил Горький о лидерах "евсекции", сами способствуют антисемитизму". Когда же ВЧК в апреле 1920 года арестовала группу сионистов, то Горький добился от Ленина и Дзержинского их освобождения.

Тогдашняя большевистская линия не отвергала в принципе идеи еврейской государственности. "Всесоюзный староста" Михаил Калинин даже позволил себе сожаление по поводу того, что 3 миллиона советских евреев представляют собой "единственную нацию без государства", а на XII съезде РКП(б) шла речь о "коренизации" еврейского населения. За создание некой еврейской государственности выступала и тогдашняя "евсекция" РКП(б) (в 1927 году в ней было 2 - 3 тысячи евреев - членов партии при общей численности партии 80 тысяч человек). Другое дело, что РКП(б) хотела бы видеть еврейское государство не в Палестине, а на всемирной "родине трудящихся", то есть в СССР. Речь шла сначала о Крыме и даже о "еврейской республике от Бессарабии через Крым до Абхазии" (проект одного из деятелей "евсекции" Брагина). Затем появилась роковая идея о Биробиджане, ставшая с 1928 года партийным лозунгом - не в последнюю очередь как отвлечение от палестинской идеи сионистов.

Когда грянула великая война, ничто не помешало Сталину вынуть еврейскую карту. Во мнимом противоречии с уже определившимся поворотом к русской великодержавности он решил использовать - и правильно сделал! огромный потенциал международного еврейства (включая сионизм) в интересах ведшего войну Советского Союза. На знаменитых радиомитингах еврейской советской общественности ей было позволено вспомнить о своих корнях, было позволено громко сказать миру о чудовищных злодеяниях германского расизма. Созданный в 1942 году Еврейский антифашистский комитет (ЕАК) под председательством великого артиста Соломона Михоэлса помог обеспечить материальную помощь Советской армии со стороны американских еврейских организаций, и во имя этого Михоэлсу было дозволено установить контакты с самыми "реакционными" из них. Триумфальное турне Михоэлса и его заместителя Ицика Фефера по США принесло свои плоды.

Но предусмотрительный вождь советских народов не собирался пустить "на самотек" внезапное возрождение еврейства в СССР.

Роль Лубянки в этом процессе была особенной. Начать с того, что появление ЕАК было плодом инициативы ведомства Берия и разрабатывалось в нем задолго до официального создания комитета. Вся деятельность ЕАК проходила под строжайшим контролем НКВД. Практически аппаратом руководили штатные офицеры НКВД, которые регулярно информировали Берия и Сталина обо всем, что, по мнению НКВД, могло их заинтересовать. На их стол лег и доклад о том, что весной 1944 года после возвращения из поездки в США Соломон Михоэлс и Фефер изложили Молотову идею создания в Крыму после войны поселения для евреев, ныне эвакуированных в глубь страны. Идея эта, заметили Михоэлс и Фефер, нашла бы поддержку в Соединенных Штатах у богатых еврейских организаций.