Тайна семи - Линдси Фэй
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я тоже остановился. Утреннее солнце ярко освещало улицу, и каждая деталь была видна особенно отчетливо – от просторного пальто на пуговицах до еле заметного коричневатого пятнышка в уголке его рта, признак того, что он жевал табак. Прямо руки чесались стереть это пятнышко. Я видел все, с почти болезненной ясностью и четкостью. И от внимания моего не укрылось, что мистер Малквин носит три золотых кольца на разных пальцах и что цепочка от часов у него дорогого светлого золота.
Довольно странно, с учетом зарплаты полицейского. И это еще мягко говоря.
– А что случилось с той негритянкой? – вдруг спросил он. – Ну, жертвой вчерашнего преступления?
– Понятия не имею. Я вывел ее из клетки, как вы наверняка слышали. А что было после, не знаю. Она ушла.
– Жаль, – холодно усмехнувшись, заметил он. – Она – важный свидетель.
И вот мы распрощались еще раз, и я помчался по улице.
Меня охватило нечто, похожее на панику. Словно в напоминание о том, что я взволнован сверх всякой меры, вдруг задергался шрам, и я потер его кончиками пальцев, стараясь снять напряжение, от которого непременно начнет пульсировать боль в висках. Мне нужен был брат. Нужен был хоть какой-то план действий. Нужно было раздробить этот день на мелкие обломки и затопить их в морских волнах, как захваченную пиратами шхуну. Мне нужно было укрытие, хотя бы маленькая пещерка, в которую можно заползти и спокойно обдумать все прежде, чем паника окончательно возьмет за горло и я задохнусь в ней, как в петле.
Зато ей не холодно, подумал я, пытаясь побороть охвативший меня страх. Ей уже никогда больше не будет холодно. Впрочем, и тепло тоже уже никогда не будет.
Соображал я долго и трудно, и вот ноги сами понесли меня к дому. И я тут же решил, что это правильно. Что мне следует отсидеться дома – по крайней мере, до тех пор, пока не удастся отринуть от себя всю эту историю, превратить ее в прах и пепел и развеять его на углу какой-нибудь улицы. И нечего тут дискутировать с самим собой. Я отворил входную дверь, и меня обдало теплой волной приятного запаха апельсиновой кожуры и корицы.
Я повесил шляпу, глянул сверху вниз и увидел маленькую девочку лет десяти-одиннадцати. Точно известно нам не было. Никто не знал даты ее рождения. И лично я считал, что она должна сама себе ее выбрать, по примеру Жан-Батиста. Как и этот художник, Птичка Дейли была весьма проницательным и независимо мыслящим существом.
– Привет, мистер Уайлд.
Улыбочка какая-то кривоватая, как мыс на Гудзоне, останавливающий корабли, не дающий им затеряться в бурных водах. Нет, когда хотела, она могла улыбаться и по-другому, ослепительно ярко и весело, и делала это все чаще. От этой улыбки сразу менялось все лицо – бледный и мрачный его квадратик смягчался, обретал более плавные очертания. Темно-рыжие волосы Птички были аккуратно заплетены в толстую косу, и одета она была в теплое шерстяное платье ярко-красного цвета, который ничуть не шел к рыжей косе, и добыто оно было, по всей видимости, в ящике для благотворительных пожертвований при католической церкви. Проживала она в католическом приюте для сирот, там же ходила в школу. Посещала ее, видимо, лишь с одной целью – только ученикам разрешалось брать из пожертвований все, что понравится.
Она подняла на меня серые глаза, взгляды наши встретились, и веселое выражение тотчас исчезло.
– Мистер Уайлд?..
– Все в порядке. Рад тебя видеть. Просто в данный момент… как-то нечему особенно радоваться.
– Что случилось?
– Чай есть? – спросил я миссис Боэм. Собственный голос показался каким-то чужим, прозвучал словно издали. – Если нет, тогда, может, передадите мне бутылку виски из моего шкафчика?
Миссис Боэм неодобрительно прищелкнула языком – весьма характерный для нее звук, означающий, что в этот момент она занята каким-то страшно важным делом, однако пошла навстречу: плеснула воды из графина в чайник. Я подошел к столу, уселся и пригладил грязные светлые волосы.
Пальчики Птички коснулись моего плеча. Секунду спустя на столе передо мной возникла бутылка виски.
На столе для выпечки разворачивался кулинарный проект поистине вселенских масштабов. Результатом, судя по всему, должны были стать кексы к чаю. Заготовки из жидкого теста уже красовались на небольших подносах, щедро сдобренные специями, изюмом и сахарной пудрой. И тут я вспомнил, что сегодня понедельник, что Птичка пропустила занятия и нанесла нам визит с милостивого разрешения отца Коннора Ши, и все понял.
– Это угощение для твоих одноклассниц? – спросил я, даже не потрудившись изобразить улыбку. Все равно Птичка видела меня насквозь и читала легко, как какой-нибудь плакат демократической партии.
Она, слегка наморщив курносый носик, видно соображала, как найти ко мне самый оптимальный подход. В голове у нее разворачивалась нешуточная война между стремлением расспросить и узнать обо всем и терпением. Прежде девчушка занималась проституцией и прекрасно умела манипулировать людьми. Птенчикам, зарабатывающим на жизнь в борделях, приходится иметь дело с взрослыми мужчинами, а потому они знают, как с ними обращаться. Но моя подружка Птичка была настоящей мастерицей по части разных уловок.
– Да, надумала сделать всем сюрприз, и миссис Боэм не возражала, – она сощурилась, на щеках появились ямочки.
Я облегченно выдохнул. Даже не осознавал до этого, что задерживаю дыхание. Очевидно, Птичка решила дать мне возможность притвориться, что все нормально, хотя бы минут на пять. Между бровями прорезалась морщинка озабоченности, однако она храбро запустила деревянную ложку в миску с жидким тестом и протянула мне попробовать. Я от всей души желал Птичке Дейли только добра, чтобы она никогда не сидела в тюрьме, чтобы ее никогда не использовали в роли куклы для развлечения мужчин. При одной только мысли об этом мне становилось плохо. Но ее спасала – и, наверное, не раз – какая-то совершенно взрослая серьезность или устойчивость, и я ощутил нечто сродни благодарности к ней. Хотя в других обстоятельствах счел бы такое поведение проявлением чисто детского каприза.
И потому я покорно попробовал тесто из ложки, заметив:
– Или ты, или же миссис Боэм лучший в мире пекарь, которого я только видел.
Моя маленькая подружка заулыбалась во весь рот. Вторая, та, что повыше и постарше, озабоченно покосилась на меня.
– Позже, – беззвучно шевеля губами, произнес я.
Она кивнула и поставила чайник на плиту.
Я задумался: каково это, быть ребенком, но не таким, как Птичка, а с родителями. Каким я сам некогда был. Беспомощным, но, к счастью, не осознающим этого факта, поскольку рядом всегда была защита. А потом подумал о Джонасе Адамсе. Его флотилии из деревянных корабликов, его застенчивой улыбке и круглых синих глазах. О его внезапном исчезновении.
Я глубоко вздохнул и заставил себя переключиться. Решил продемонстрировать наблюдательность.
– А вас в школе учат шить, верно?
Птичка поджала губки.
– Откуда знаете?
– На пальцах левой руки у тебя два следа от уколов булавками. Но никто не успел сказать тебе, что, пришивая пуговицу, надобно сделать маленький узелок с внутренней стороны ткани, а не поверх рукава.
– И что с того? Все шпионите, вынюхиваете, везде суете свой любопытный нос, да? – фыркнула она.
– Зачем ты так? Какого черта?
– Вот что, мистер Уайлд. Это платье из благотворительных шмоток. И учиться шить на нем мог кто угодно. А в прошлую пятницу вы прошли мимо классной комнаты и заглянули в окно. Я заметила, узнала вас по шляпе. Да, я латала в нем дырки, – грубо добавила она. – Но швея из меня никакая.
Тут я вдруг заулыбался. Оказалось, что это совсем несложно, хоть я и понимал: улыбке долго не продержаться.
– Лучше расскажи мне о школе, – попросил я.
Она поняла, что тему я сменил от отчаяния, а потому повиновалась. Птичке были свойственны проявления благородства.
Спустя какое-то время, когда противни с кексами уже достали из плиты и поставили остывать – теперь их оставалось только украсить, – я продолжал слушать ее байки о земляных червях, грамматике и каком-то ужасном мальчишке, который обзывал ее лисицей с жучьими глазками, и вдруг понял, что почти пришел в себя. Миссис Боэм тоже слушала внимательно и одобрительно закивала, когда я посоветовал безжалостно дразнить негодного мальчишку за то, что он проявляет к Птичке особое внимание, и допросить, причем в присутствии его приятелей, почему это он все время пялится на нее. Очевидно, бутылка виски у локтя и пара внимательных слушательниц все же удержали меня от полного безумия, на грани которого я находился. Приятно знать об этом. Утешает.
– Скажи, а ты счастлива там? – спросил я.
Прошло секунды две, прежде чем Птичка вдернула подбородок, а затем нехотя кивнула.