Куда ведет Нептун - Юрий Крутогоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сон? Глас свыше?
Как я ранее жил, не зная такого ожидания?
Вечером будем в Твери. Буду искать священника, который нас обвенчает.
Прончищев, черт тебя возьми, ты же счастливец! Гадал ли об этом еще месяц назад?
БЕЛ КАМЕНЬ ЛАТАР
В этот час в церкви Святых Первопрестольных была та тишина, когда кажется, даже шепот будет услышан на небесах.
Впервые Таня была здесь несколько лет назад (ее брал отец), в тот памятный день, когда хоронили Петра Великого. Тоже был март. С амвона проповедником Феофаном Прокоповичем были возглашены неутешные слова: «Что се есть? До чего мы дожили, о россияне? Что видим? Что делаем? Петра Великого погребаем».
Таня не случайно пришла сюда. Именно отсюда, считала она, должен начаться ее путь в новую жизнь.
Она стояла перед ликом Богоматери.
Простят ли ее батюшка и матушка?
— Святая дева, благослови. Сними грех с моей души. Я ухожу из дома. Не своеволие мое в этом. По любви иду.
На Тане была теплая шуба, на голове черный платок, повязанный под самые брови.
— Прости, святая Мария. Я пойду навстречу своей судьбе. Ты меня поймешь. Есть девицы, которые уходят в монастырь. Я иду за суженым.
Она встала на колени, коснулась губами иконы.
— Батюшка и матушка потом поймут. Вернусь — простят. Благослови!
Кибитка с ямщиком и Рашидом дожидалась ее за оградой церкви.
Ямщик с любопытством оглядел молодую женщину.
Рашид укутал ноги ее волчьей шкурой.
— Ну что, Татьяна Федоровна, с богом?
Тройка резвых лошадей понеслась к московскому, или, как его называли, посольскому тракту.
Замелькали почтовые станы: София, Любани, Чудово, Спасская полесть, Подберезья, Бронницы, Зайцево…
Талый снег вылетал из-под быстрых конских копыт, полозья увязали в мокром крошеве.
Все ближе Тверь.
Рашид сиял! Каково счастье для Василия Васильевича!
Ночевали в тихих деревеньках, стоящих подле тракта. Таня не хотела оставлять своего имени в книжках станционных смотрителей.
В лесной сторожке, где они остановились в первую ночь, Таня спросила старика объездчика, давно ли на Тверь проходил флотский обоз?
— Матрозы-то? А с неделю будет. В мерзлые места идут. В самоё Сибирь.
Таня лежала на жестком топчане с открытыми глазами. «В самоё Сибирь»! Как неожиданно иногда поворачивается жизнь. Могла ли подумать — «в самоё Сибирь»!
А объездчик не переставал изумляться:
— Много, барышня, чего видал. Гонят ослушников. Купцы со всех заморских держав. Но вот так, чтобы цельным обозом, почитай, до трехсот саней, — такое впервые вижу. Волей идут! Корабли, сказывали, на сибирских реках станут строить. И в море Ледовитое. Зачем оно, море Ледовитое, а, барышня? Ну вразуми ты меня.
— Не знаю, дед.
— Вот и ты не знаешь. А начальник у них какой-то… Мерин.
— Беринг! — поправил Рашид.
— Во-во, не русского происхождения. Командор, кричат, командор! Коменданта знаю, интенданта — знаю. А командора… Что за звание?
— Флотское, — подсказал Рашид.
— Чудно. Вроде как армия перебирается на позиции.
Тане стало зябко. Вспомнила родителей. Прикусила губу.
В красном углу дедовой сторожки при свете крохотной лампады сиял лик Николая Чудотворца. Правую руку держал у груди, осеняя себя трехперстием. Высокий лоб в морщинах, сочувственный взгляд. Покровитель моряков. В православии знаменит тем, что щедр. Бедному отцу трех дочерей, как говорили в церкви, пастырь подбросил три узелка с золотом.
Оставшись одна, Таня подошла к иконе. Разные чувства владели ею: радость, предчувствие неизъяснимо счастливых перемен в жизни и ощущение дочерней вины, жалость к родителям. «Пошли облегчение матушке и батюшке!» — просила она Чудотворца.
Ночь была беспокойной. Таня металась в тревоге, Лушка, заломив руки, кричала свой оберег: «Есть светомореокиян. На том море бел камень. Имя ему Латар. На том камне сидит старый человек, волосами сед, бородою бел. И около колдуна колдунья, и около ведуна ведунья».
«Таня, Таня! — кричала мать. — Что же ты сделала со мною?»
«Прости, матушка! — горько рыдала Таня. — Иду на светомореокиян».
«И ездит на той горе Егорий на своем сивом коне, со златым копьем», — заговаривала то ли Лушка, то ли косматая колдунья.
У Егория было лицо предназначенного ей жениха Михаила Яковлевича. Он кричал: «А небо будет облаковатое…»
Батюшка горестно взывал: «Женское ли дело — идти на светомореокиян?..»
— Татьяна Федоровна, ехать пора, — будил ее Рашид.
Крестцы, Яжелбицы, Валдай, Едрово, Хотилов.
Дорога надолго станет ее жизнью.
Сколько верст до Якутска? Возможно ли сосчитать, когда ехать и плыть больше года.
И они будут вместе…
Но Танина мысль опережала версты, дорогу, время. Краешком сердца она слышала ту тоску, которая ее ждет в Якутске, когда Василий пойдет на Таймыр.
Сколько его ждать там? Год, два? И тут же подумала про себя: «Что год? Я его всю жизнь ждала…»
Неужели она эти слова произнесла вслух?
Рашид сообщил:
— Меня, Татьяна Федоровна, Катюшка ждет. Я на ней женюсь, когда вернусь из Сибири. Василий Васильевич обещали дать вольную.
Тверь, Тверь — скорей бы!
— Погоняй!
Ямщик откликнулся:
— Я ли не стараюсь, барышня? Кнут гудит.
Они сразу обвенчаются. Церковь омоет ее живой водой.
В свет родится Татьяна Прончищева.
И вот уже кибитка, лихо свернув с площади на набережную Волги, вкатывает на постоялый двор.
В расстегнутой шинели, без шапки бежит навстречу Василий.
Глава вторая
ГЕФЕСТ
Беринг поручает Челюскину ехать в Екатеринбургский завод-крепость и оттуда доставить в Тобольск «железную амуницию», нужную для постройки кораблей, — якоря, крепления…
Семену вручены надлежащие бумаги, чертежи.
Штюрман горд оказанным доверием.
Не кого-нибудь — именно его командор выбрал для такого дела! Он так и сказал:
— Семен Иванович, на тебя большая надежда. Без железа в морской поход не поднимемся.
То ли этого он сам не знает?
— Явишься к начальнику горной канцелярии, Татищеву Василь Никитичу. Говори о срочности. Да сам последи, как якоря будут лить. Денег не жалей, когда обоз до Тобольска будешь нанимать. Вся наша выгода во времени.
Прончищев смеется:
— Ну, железный штюрман, до встречи в Тобольске!
Как приехала Таня, Василия не узнать. Скалится, счастливый чертяка! Легкая походка, обалделый взгляд. Что любовь делает с человеком?
— А ведь увезли меня в свой оцеанус глациалиус! — говорит Таня.
— Так штюрмана, курс свой знаем, — подмигивает Челюскин Василию. — Не надо было тогда на ботик «Нептун» с нами садиться. Опасное дело затеяли.
— Ох, опасное, — соглашается лейтенантова жена.
Они прощаются.
Опережая экспедицию, Челюскин мчится на Урал.
Кто не слыхал в те времена о Татищеве? Артиллерии капитан, он храбро воевал со шведами. По просьбе царя составлял атлас «к землемерию всего государства и к сочинению обстоятельной географии». Писал историю России. Семи пядей во лбу человек.
Теперь ведал на Урале горнозаводскими делами. Тоже не случайно. Где нужна твердая рука, ум, обстоятельность, честность — там Татищев.
Через месяц непрерывной гоньбы, скорых переправ через реки, забывши о сне и покое, наш штюрман прибыл в завод-крепость.
Татищев его принял. Беринга он знал по совместной службе. Об экспедиции наслышан. Великие намерения Беринга разделял всей душой.
Вот после какого похода, ежели он достигнет целей поставленных, можно будет заново сочинять обстоятельную географию. Да, кроме того, каким деянием обогатится история государства!
Татищев с нескрываемым интересом рассматривал представленные бумаги. Речь шла о металлической амуниции для семи кораблей. Раньше чугунное литье везли исключительно на запад — Балтика, Каспий, Азов. Теперь восток просит…
Татищев примерно одного возраста с Берингом. Люди петровской выучки! Черный парик до плеч обрамлял крупные черты смуглого лица — загар огнедышащих горнов. Белесые брови. Светлые ресницы.
— Сколько же отрядов пойдет вдоль побережья северного нашего моря?
Семен поясняет. Один — до устья Оби и восточнее, до Енисея. Две команды пойдут по Лене. В устье они разойдутся: один отряд — к Таймыру, второй — к Чукоцкому мысу. Беринг со своими помощниками пойдет открывать западную Америку. В их планах и острова японские.
Татищев глядит на карту, занимающую едва ли не полстены кабинета.
Сибирь, северное ее побережье, восточные окраины… О, сколько же тут забот для моряков, какой простор для обсерваций!