Венеция – это рыба. Новый путеводитель - Тициано Скарпа
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы часто задаемся вопросом, видят ли животные сны? Мучают ли их кошмары, подобные нашим, вроде тех, что кончаются падением в пустоту? Проваливаются ли они в сны, пока те не оборвутся утешительным пробуждением на подушке? Вернемся к случаю с хайдеггеровским котом: из состояния сладостной дремы он с вытаращенными глазами переходит в состояние свободного падения. В те же годы философ Мартин Хайдеггер объяснял, что появление на свет сродни броску, падению Бытия, ныряющего во Время. Жизнь – это кот, уснувший на подоконнике. Нежданно-негаданно он просыпается, падая с четвертого этажа.
Кожа
Ты прошла по Венеции, но тебе чего-то не хватает. Хочется впитать ее, слиться с ней, стать ее частью, целиком завернуться в нее. Тебя так и подмывает броситься в воду.
Не делай этого. Нарвешься на крупный штраф и высылку из города. Ныряют туристы довольно часто. Разумеется, летом, когда стоит немилосердная жара. Две норвежские девушки ночью прыгнули в воду возле моста Трех Арок. Уже в воде они заметили, что аналогичная мысль посетила еще кое-кого: вокруг них весело плескались серые крысы.
Возле моего дома, жгучим июльским днем, я услышал громкие всплески. Трое юных канадцев поснимали майки и штаны и прыгнули с перил моста в воду. Затем они вылезли на риву и уселись выпить в баре, истекая каплями воды, спирохетами и кишечными палочками. Не знаю, как только это им пришло в голову. Вечно оно так: чужаков, увидевших что-то впервые, осеняют самые обескураживающие идеи; они содержат смесь из очевидного, запретного, бескультурного, наглого, наивного, трусливого, глупого, гениального, дерзкого. То же самое можно сказать о пижонистых туристах, которые позволяют себе фотографироваться на Сан-Марко во время особенно сильных приливов. Туристы садятся за столики кафе на площади и делают вид, словно пьют аперитив, по пояс погрузившись в ледяную воду. Все на той же площади Сан-Марко иные напяливают на себя гидрокостюм и ласты, чтобы поплавать между базиликой, колокольней и Прокурациями.
Друг рассказывал мне, что однажды летней ночью, устав ждать вапоретто, на котором должен был перебраться на другой берег, он прыгнул в канал Джудекки и пересек его вплавь.
Я никогда не окунался в воды Венеции. За ее пределами, в лагуну, – да, но в городе точно нет: здоровьем я дорожу. Зато первый из запомнившихся мне снов был кошмар; он кончался прыжком в воду: мне доверили везти коляску с моим новорожденным братом, а на мосту Пападополи не было парапетов, и я свалился в рио Ново. Венецианцам часто снится, что они падают в воду, это заметили психоаналитики.
Подростком я пережил жуткую зиму. Мы часто разгуливали с друзьями по калле и фондамента и с увлечением болтали. И бывало кто-то ни с того ни с сего толкал тебя в воду. Просто так, ради хохмы. В тот год это была такая фишка. Ты оказывался в канале в пальто и шарфе в середине января. Меня это обошло стороной.
Наши деды, наши отцы купались в акватории Сан-Марко. Утверждают, что и тогда вода была не больно чистой. Может, другими были санитарные нормы. В детстве я возвращался на вапоретто с Лидо после купания и видел, как ребята из Кастелло сигали в воду с рив и мостов, ныряли ласточкой с брикол потолще. Живи я двумя веками раньше, наблюдал бы с моста Риальто, как вечером лорд Байрон плавает себе по Большому каналу. В 1818 году он бросил вызов своему английскому другу и еще одному венецианскому пловцу: они стартовали с Лидо и одолели весь Большой канал. У Байрона ушло на это больше четырех часов, и он победил в заплыве.
Героиня новеллы Камилло Бойто «Чувство» приезжает в Венецию с мужем. Она вышла за богатого и влиятельного старика, чтобы жить обеспеченной жизнью и свободно заводить молодых любовников. Идет 1865 год, Венеция все еще под австрийским владычеством. Героине двадцать два года, ее зовут Ливия. Ее мало интересует искусство, она предпочитает узнавать город иначе – погружаясь в воду. Во время плавания на гондоле «я по локоть опускала в воду голую руку, давала намокнуть кружевным краям короткого рукава, потом наблюдала, как капли по одной падают с моих ногтей как чистейшей воды бриллианты»[120]. Итак, в середине девятнадцатого века лагуна, вероятно, была довольно чистой. Но Ливии недостаточно опускать в воду только руку. Она купается между Сан-Марко и базиликой делла Салюте: «Каждое утро я имела обыкновение посещать плавучую купальню, расположенную между садом королевского дворца и мысом Таможни. С семи до восьми я снимала на час Сирену, один из двух отсеков купальни для женщин, достаточно большой, чтобы в ней можно было немного поплавать. Моя служанка приходила раздеть и одеть меня, и, поскольку никто из посторонних не мог туда войти, я не утруждала себя и не надевала купального костюма». Ливия плавает нагишом в самом центре города. Из всех встречавшихся мне людей и персонажей она – единственная, кто познал Венецию и насладился ею в полной мере. Она заслуживает еще одной страницы цитаты: «О, как прекрасна изумрудная прозрачность воды, в которой я видела мои плавно покачивающиеся формы до кончиков маленьких ступней! Крошечная серебристая рыбка вилась вокруг меня. Я плавала по всей длине Сирены, била по воде руками до тех пор, пока белоснежная пена не покрывала прозрачную зелень, я вытягивалась на спине, позволяя намокать моим длинным волосам, и пыталась остаться на плаву неподвижно; я брызгала водой на служанку, убегавшую подальше, и смеялась как ребенок. Множество отверстий ниже уровня воды позволяли воде свободно входить и выходить, а плохо пригнанные стены давали возможность, приложив глаз, увидеть сквозь щель то, что было снаружи: красную колокольню Сан-Джорджо, линию лагуны, по которой быстро бежали лодки, небольшой кусок военной купальни, которая покачивалась недалеко от моей Сирены».
Этот рукотворный бассейн представляет собой плавающий короб; он закрыт красно-голубым шатром; стенки и дно деревянные; но между досками проделаны большие отверстия. Однажды утром через эти проемы проплыл под водой в бассейн Сирены красавец Ремиджио. Так начинается история их любви, в «прозрачной зелени» Венеции, в «изумрудной прозрачности воды».
В наши дни в полдень первого января разудалые шестидесятилетние моржи окунаются на Лидо в ледяную
