Подснежник на бруствере - Константин Лапин

Свежая армейская газета рассказала о том, какими победами встречали наступающий год другие части фронта. Был в ней и рассказ о подвиге наших правых соседей — танкистов, прорывавшихся на выручку тем, кто дрался в Демешкине. Вот он в кратком пересказе.

Рано утром семнадцатого декабря 328-й танковый батальон в районе деревни Гадчино форсировал речку Долысицу — ту самую, которую ниже переходили гвардейцы 21-й дивизии. На западном берегу «тридцатьчетверки» попали под массированный заградительный огонь немецких батарей. Несколько машин сразу загорелось, остальным удалось вырваться из огненного котла. Был среди них и танк лейтенанта Ткаченко.

Осколки вражеских снарядов ранили механика-водителя Соколова, но экипаж понимал: спасти их может лишь одно — стремительный бросок в Демешкино. На предельной скорости боевая машина продолжала мчаться вперед, как орех раздавила противотанковое орудие, стрелявшее из засады, проутюжила группу немецкого боевого охранения на краю деревни. Но тут взрывом противотанковой мины перебило правую гусеницу.

Гитлеровские автоматчики пытались захватить живьем экипаж танка, подбитого на ничейной земле. Их встретил пулеметный огонь. До темноты танкисты отбили несколько атак, а ночью командир танка и башенный стрелок выбрались через люк, чтобы исправить повреждение. Немцы караулили их, автоматные очереди сразили танкистов. Раненый Соколов и радист Чернышев продолжали сражаться. Десятки фашистских солдат и офицеров, два бронетранспортера были уничтожены огнем танкистов. Давно истрачен НЗ, отказала рация, кончаются боеприпасы… Тринадцать дней и ночей продолжалась беспримерная осада подбитого танка, этой маленькой, неприступной советской крепости.

Тридцатого декабря, сломив оборону немцев на правом фланге, наши освободили Демешкино. В новогодней сводке Совинформбюро ее название затерялось среди сотни освобожденных от врага населенных пунктов.

В канун Нового года умер танкист Соколов, доставленный в госпиталь со слабыми признаками жизни. Старший сержант так и не пришел в сознание, не узнал, что за отвагу и мужество, проявленные в бою за Демешкино, ему присвоено звание Героя Советского Союза. На каменном обелиске у деревни Турки-Перевоз рядом с фамилиями писателя Ставского и снайпера Клавы Ивановой навечно высечена и его фамилия.

Высота «Глаз»

Две недели отдыха после боев. Батальон принимал пополнение, среди новичков — жители освобожденных от врага районов. Ветеранов в строю немного: тех, кто возвращался из госпиталей после излечения, направляли в ближние части.

Многих боевых товарищей недосчитался Рыбин, вернувшись в свой батальон. Новые командиры рот и взводов, новые парторг и комсорг. В пулеметной роте, бойцами которой он особо гордился, все новички. Вместо дяди Васи — женщина-повар, но как ей далеко до него!

Больше всего опечалила комбата потеря любимого командира славной первой роты капитана Суркова. Не пел, не плясал, как обычно, Рыбин, хотя мы и стояли на отдыхе. Еще больше привязался он к своему замполиту, а Булавин и так в нем души не чаял.

В торжественной обстановке, перед застывшим по команде «смирно» строем, вручали награды отличившимся в последних боях. Девушки-снайперы тоже были отмечены. Клава Маринкина и Нина Обуховская получили медали «За отвагу», Зоя Бычкова — медаль «За боевые заслуги». За организацию спасения раненых я, первая в роте, была награждена орденом Славы III степени. Правда, орден мне не вручили, только зачитали приказ: в части еще не получили новую солдатскую награду.

Всех награжденных в снайперской роте не запомнила, ведь половина девушек находилась в соседнем полку. Знаю, что Нина Белоброва получила такой же, как у меня, орден. Еще раньше, после ранения в бою за деревню Ведусово, орденом Красной Звезды наградили Сашу Шляхову…

Ночной переход по зимнему проселку, намозолившие глаза холмы, ложбины и снова холмы. На горизонте замаячила безымянная высота, настоящая гора. Такой высокой мы еще не встречали на пути наступления. Бойцы назвали ее: высота «Глаз».

Наши окопы отрыты в снежном поле. Перед нами — ложбина, за нею метрах в 200 по скату высоты проходит первая линия немецкой обороны, по самому верху — вторая. Мы занимаем невыгодную позицию, видны немцам, как на ладошке. Но гвардейцы взламывали и более неприступную оборону.

Мощный артналет по немецким траншеям. Фонтаны черной, вздыбленной земли, дымящиеся воронки. Головные роты заканчивали очищение первой линии, когда из глубины вражеского тыла ударили батареи. Противник начал контратаку.

Несколько раз за день траншеи переходили из рук в руки, пока нашим удалось окончательно закрепиться. Немедленно начался штурм высоты, нельзя было дать врагу опомниться. Группа смельчаков достигла второй линии обороны, уже на самой горе. Было это на исходе короткого январского дня.

Снайперов, отлично показавших себя в прошлом наступательном бою, больше не оставляют сзади, при батальонном КП. Мы находимся в стрелковых ротах, вместе с солдатами, идущими в атаку.

Во время вражеских контратак мы с Клавой слали пулю за пулей по противнику. Особенно точны наши выстрелы, когда гитлеровцы, дрогнув, подставляют спину. Не одного уложили мы на скате той высоты.

Простудившаяся перед боем Клава разговаривала шепотом, но огневого рубежа не оставляла, хотя я и гнала ее в тыл.

— Не уйду без тебя, Любушка! — шептала она. — Где ты, там и я. В бою я не так мерзну…

Успеху нашего наступления мешала вражеская батарея, скрытая за обратным скатом высоты. Сколько снарядов истратили артиллеристы — никак не могут подавить ее. Может, батарея кочующая? Пока не оседлаешь гору, не узнать этого.

Капитан Шор, взяв с собою рацию, где ползком, а где перебежками добрался до гребня высоты. Сверху хорошо был виден обратный скат, по которому змеились немецкие ходы сообщения, разглядел Шор и вражескую батарею, только что вставшую на запасную позицию. Капитан передал точные координаты своим артиллеристам, скомандовал: «Огонь!» Несколько корректирующих выстрелов — и фашистская батарея взята «в вилку». Пушкари перешли на-поражение, гвардейские залпы разметали немецкие орудия вместе с прислугой.

Довольный, возбужденный удачей, капитан повернул обратно. Оступившись, он покатился по снежному склону, держа рацию над головой. Навстречу поднимались бойцы, пулеметчики тащили «максим». Рывок через ложбину — и Шор достиг бы наших окопов, если б не пулеметная очередь с фланга, еще занятого противником.

Санитар видел из окопа, как упал капитан, и по-пластунски добрался до него. Он услышал хриплое, захлебывающееся дыхание смертельно раненного Шора, разобрал последние его слова: