Индия глазами советских друзей - Михаил Облянцев

Наконец нам сообщили, что все улажено. Индийская дирекция предприятия выделила нам проводника — инженера мистера Патро, работавшего ранее на строительстве электростанции Мачкунд, недалеко от тех мест, где обитали племена. Проводник наш был обаятельным человеком, опытным охотником и страстным любителем природы.

Однажды вечером мы (трое советских специалистов и мистер Патро) покинули тихую Сунабеду. Машина быстро миновала Корапут и Джейпур и выехала на основную дорогу, ведущую на Мачкунд. Обычная картина дороги в малонаселенной сельской местности, где нет регулярного автобусного сообщения, а единственный способ передвижения — пеший и на повозках.

Молодые женщины, высокие, стройные идут быстро и как-то удивительно легко. Сельские женщины внешне выглядят несколько проще городских. Их украшения (чаще медные) тяжеловаты, не так изящны, как золотые или серебряные украшения горожанок. Однако и они по-своему хороши.

Если мужчины и женщины идут группой, то, как правило, мужчины — впереди, а женщины — за ними. По каким-то законам жены всегда следуют за мужьями и несут при этом вещи. С базара также первыми важно, с достоинством шествуют мужья, а за ними с покупками — жены. То же самое в городе: мужчины впереди, женщины сзади, даже если они на велосипедах или на мотоциклах.

Дорога вьется среди высоких скалистых гор. Подъезжаем к Мачкунду. Вечереет. Раскаленный огненный шар опускается за горизонт, и на небе начинается волшебная феерия, от которой невозможно оторвать глаз. Небесное сияние кончается мгновенно, и на землю опускается мрак.

К бунгало мы подъезжали в темноте. Жутковато. Вспоминаются предупреждения знакомых об агрессивности племени бондо, о том, что они не всегда дружелюбно относятся к приезжим и что они — «дикари классического типа». Но не возвращаться же?

От нашего бунгало до деревни бондо около 18 километров пути по каменистой крутой тропе. Идти решили пораньше: в четыре часа утра. Проводник хорошо знал язык бондо и ория. На языке ория немного и мы изъяснялись, так что взаимопонимание теоретически было обеспечено. Носильщика долго искать не пришлось. Он был необходим: в условиях труднопроходимой горной дороги и жары на высоте 1500 метров даже тот небольшой груз, без которого не обойтись в нашем путешествии, показался бы нам невыносимо тяжелым.

Не успели расположиться на ночлег, как услышали шум подъезжающих машин. Это наши друзья-индийцы из Сунабеды приехали в горы отдохнуть. Они пригласили нас к себе. Мы не стали отказываться и, отправляясь, взяли с собой все необходимое, чтобы индо-советский ужин прошел в веселой, непринужденной обстановке. Индийская пища! Какая-же она все-таки острая, жгучая. Особенно приправа к рису и овощам с орехами. После первого же блюда казалось, что все внутри обожжено, и хотелось дышать открытым ртом. Облегчение принес стакан кефира, хотя и он, к нашему ужасу, был тоже немного сдобрен перцем.

— Если вы нас пригласили на ужин, то почему не обзавелись огнетушителем? — пошутил кто-то из нас.

— Еще ни один человек в Индии не умер от острой пищи, — парировал доктор из госпиталя в Сунабеде. — А что вы думаете делать завтра? — спросил он.

— Собираемся утром в горы к племенам, — последовал ответ.

И тут мы услышали рассказ об одной русской учительнице, приехавшей из Мадраса и долгое время жившей здесь в горах с племенами. Рассказ был весьма противоречивым, так что мы даже не все поняли. И только много позже выяснилось, что речь шла о лауреате премии имени Джавахарлала Неру за 1967 год, советском индологе Людмиле Васильевне Шапошниковой.

Нам показалось, что доктор и его друзья не очень одобряли нашу идею похода в горы. Они сомневались, сможем ли мы выдержать его без тренировки и достаточной подготовки. Он даже спросил:

— А что передать администрации завода, если вас не будет в понедельник на работе?

— В понедельник до начала работы мы заедем к вам в госпиталь, чтобы передать привет от бондо, — сказал кто-то из нас весьма самоуверенно.

— Вы хотя бы предупредили меня заранее, чтобы я дал вам на дорогу «тоник».

Мы знали об этом хорошем тонизирующем витаминном напитке.

— Ничего! «Тоник» пригодится и после экскурсии.

Расставшись поздно, мы еще долго не могли уснуть. Сон потеряли, зато приобрели друзей.

Наутро, в четыре часа, нас разбудили. Поднялись с трудом. Но утренняя прохлада и душ вернули нам прежнюю бодрость. Наскоро позавтракав, мы были готовы к походу. Мистер Патро с водителем разведали дорогу и решили, что можно подъехать вплотную к горной тропе.

Действительно, шофер сумел проехать по бездорожью еще несколько километров, а дальше — пешком. Утром идти было не так трудно, и вскоре мы достигли поселения, где жили гадаба, один из народов Индии, не знающих ни электричества, ни радио, ни газет. Поселение, обнесенное плетеным забором с калиткой напротив тропинки, словно вымерло. На самом деле за нами уже давно наблюдали. Тишину нарушил визг поросенка. И как по команде, из круглых, обмазанных глиной хижин, не имеющих ни окон, ни дверей (вместо дверей — проемы), выглянули женщины. За ними показались ребятишки. Коротко посовещавшись, мы через калитку вошли в деревню. Наш проводник на местном наречии громко оповестил (так у них принято), кто идет и зачем.

Вскоре на центральную площадь собрались все, кто мог. Мужчин, правда, было мало: вероятно, они работали на полях, удаленных от селения. В основном женщины и дети. Особенно много было детей. Любопытные, доверчивые, чумазые, они мигом окружили нас и, получив львиную долю подарков, убежали в хижины. Через несколько минут они вернулись, но уже со своими нехитрыми игрушками (палочками, камешками, зеркальцами).

Нас приятно удивило то, как ведут себя дети и как относятся к ним взрослые. Видно было, что дети окружены вниманием и заботой. Они пользуются свободой. На них не повышают голоса, их не наказывают. Причем взрослое население одинаково заботится обо всех детях деревни, особенно в тяжелые времена неурожаев или стихийных бедствий. В случае смерти или гибели родителей ребенок становится членом другой семы}. Безнадзорных детей здесь не бывает.

И, как видно, дети не злоупотребляют доверием и любовью взрослых. Они послушны, трудолюбивы, непритязательны. На них ничего нет, кроме украшений. Подростки носят набедренные повязки. У многих детей до семи лет ненормально большие, вздутые животы, как у больных рахитом. В юношеском возрасте следы рахита исчезают. Там немало стройных юношей и девушек.

На женщинах еще больше украшений, чем на детях. На ногах и руках металлические кольца, даже с бубенцами и колокольчиками, чтобы отбивать такт во время танцев. В ушах — огромные кольца, диаметром до двадцати сантиметров, и несколько колец поменьше. У некоторых вся ушная раковина в кольцах и серьгах. На шее мелкие бусы, причем но нескольку десятков ниток. Черные, воронова крыла, волосы перехвачены красными шнурами или бусами. У многих по два-три кольца в носу, иногда с камешками.

В будние дни женщины обычно надевают сари красного цвета, в праздники — сари в полоску. В украшениях женщин также преобладает красный цвет.

Мужчины деревни хорошо сложены. Они высокого роста, физически развиты, худощавы, стройны. Длинные блестящие (от масла) черные волосы иногда вьются. Кожа у гадаба смуглая, нос слегка приплюснут, большие черные глаза и белоснежные зубы. Ни одного толстого мужчины (как и женщины) мы не видели. Наверно, причина тому — постоянное движение, тяжелая физическая работа, охота и весьма скромное питание.

Гадаба приветливы, дружелюбны и немного даже наивны. Их взаимоотношения, построенные на врожденной доверчивости, честности, могли бы служить примером для многих цивилизованных наций. Они никогда ничего не прячут и не запирают, да и не знают, что такое замок.

После непродолжительного взаимного изучения барьер стеснительности был преодолен, и завязалось знакомство. Они показали нам свои танцы. Взяв друг друга за талию, начали пританцовывать. Вначале не очень ритмично, но вот появились мужчины-музыканты, и под звуки барабанов и бубнов танцующие оживились. Танец стал более выразительным. Отдаленно он напомнил нам русский хоровод. Вдруг появился мужчина с полотенцем в руках и встал во главе «хоровода». Под его руководством движения и ритм стали четче, приобрели особую прелесть. То наклоняясь, то откидываясь назад, во все убыстряющемся темпе цепочка танцующих замыкается в круг, а затем круг снова размыкается.

Этот колоритный танец, барабаны, отбивающие такт, звон бубна захватили всех: и танцоров и зрителей. Барабаны забили громче, чаще и внезапно смолкли. Круг разорвался, и женщины группками разошлись.

Нас пригласили заглянуть в хижины. Первое, что бросилось в глаза, это чистота, хотя стены и пол были глинобитные. Никакой мебели, одежды, конечно, нет. Много глиняных горшков разных размеров, плетенных из молодого бамбука и каких-то тонких блестящих прутиков корзин, посуда из высушенных дикорастущих плодов; в углу висят куски ткани — нехитрая одежда женщин. В хижине две комнаты. В передней комнате, служащей как бы кухней, кроме утвари есть очаг. Он сложен из необработанных камней, на нем готовят пищу.