Военно-медицинская акаМЕДия - Михаил Орловский

«Блин, — вспоминаете вдруг вы, но не про них. — Я же ещё Саньку обещал в выходные с переездом помочь. Уже в третий раз. Опять скажет, что отмазываюсь, но тут ведь юбилей, — готовите вы оправдательную речь. — Может, ксерокс маминого паспорта ему принести для пущей убедительности».

Примерно таким образом и происходит ваша выволочка на ковре. Правда, вы настолько увлечены собственными мыслями, что давно забыли не только про ковёр, но и про начальника и даже, как это ни печально, про Акамедию. А что делать? Ничего. Такова защита организма от стресса. Полная абстракция.

С врачебной точки зрения состояние ваше местами, можно даже сказать — весьма близко, похоже на сон. Отличие лишь в открытых глазах. Такой, знаете, сон наподобие дрёмы. Глубокой дрёмы. Единственная разница между ними лишь в том, что в дрёме сюжет вы выбираете сами.

Однако не стоит так уж радоваться, дорогой читатель. Помечтать долго не получится. Вернуть тебя в реальность достаточно легко. Без каких-либо особых усилий и ударов по щекам. Стоит только захотеть.

Вот как раз примерно на пятнадцатой минуте вашего номинального присутствия на ковре начкур, сам того не ведая, и захочет произвести действия, способствующие вашему скорейшему пробуждению. Происходит подобное в тот самый миг, когда ваши размышления беспардонно прерываются довольно призывной интонацией начальника:

— Ну, Павел Васильевич, что думаете по этому поводу?

Вот вы и здесь. Шлёп. С возвращением!

Шок. Большой шок. Куда бежать? Что происходит? В секунду, ниоткуда, перед вами образуется кабинет, люстра, стол и начальник. Его лицо занимает всю комнату, а глаза упираются вам прямо в нос. Они пристально смотрят и ждут, ждут, ждут. Они сверлят вас и готовы пришпандорить к стене или к потолку. Безжалостные, тёмные, холодные глаза. Их два. И они у начальника на голове.

А вы один…

Беззащитный…

И на ковре.

Лекция 29 О БРЮШНОМ ДЫХАНИИ

Если больной хочет жить, то медицина здесь бессильна.

Повстречавшись с ковром и выслушав нравоучения от Игоря Андреевича, мы проникались необходимостью учебных занятий, знакомства с преподавателями, приобретения медицинской практики и бежали всюду. Абсолютно всюду. В основном в близлежащие клиники. Реже — в читальный зал. Кто-то бежал дальше остальных и занимался там, вдалеке. И случалось подобное потому, что вторая база Акамедии находилась в сорок девятом городке, вблизи станции метро «Пушкинская». Мне повезло крупнее остальных: облюбованная мною ещё до поступления клиника военно-пулевой хирургии раскинула свои просторные палаты буквально в трёхстах метрах от нашего Пентагона.

Именно прохождение практики в полюбившейся клинике помогло мне твёрдо уяснить, что не всё так в нашей жизни просто. И конечно же, стал понятен и осознан тот неоспоримый факт, что главный медицинский принцип — он действительно главный! И прав оказался профессор, упреждая нас на лекции: «Таким образом, коллеги, если, несмотря на все ваши усилия, больной остался жив, то это не ваша заслуга».

На календаре гремела пятница. С неба вовсю хлестал промозглый дождь, который, игнорируя пронзительный ветер, висел сплошной вертикальной стеной. Дождь бил по голове, топтал червяков и смывал въевшуюся в автомобили грязь. Сумерки уже опустились на город, одев близлежащие дома и клиники в мантию из светящихся окон. По улицам разбегались вечерние огни и спешащие домой человечки. Последние быстро топали ножками и спешили к трамваю, стараясь поскорее занять свободные места. Самые везучие из них, толкая соседей под рельсы, занимали блатные места «для детей и инвалидов». Жизнь, как и дождь, тоже била ключом. И тоже преимущественно по голове.

В клинике военно-пулевой хирургии текла своя жизнь. Несмотря на двусмысленный лозунг известного поэта Маяковского, висящий в реанимационном блоке:

Нельзя человека            закупорить в ящик,Жилище проветривай            лучше и чаще.

«Скорые» сменяли друг друга необычно вяло, и у дежурной бригады даже появилось время попить чай, лишь отдалённо похожий на тот, знаменитый, индийский. За чаем и разговорами время подкатило к ужину. После ужина больных явно прибавилось. Но нам всем запомнился лишь один случай.

В клинику доставили мужчину, положительно тридцати двух лет, пострадавшего в неравном бою с самосвалом. Несколько переломов и ссадин украшали его ещё тёплое тело. На таком фоне отчётливо ярко выделялась голова. Она оказалась неприлично синюшна и носила оттенок состояния, которое можно обозвать как «чуточки отёкши». Вследствие подобных травм мужчина давно и бесповоротно находился без сознания.

— В операционную! — бодро распорядился ответственный хирург. — Туда же рентген и УЗИ.

— Есть, — козырнул в ответ подчинённый медперсонал и побежал по местам, за рентгеном и УЗИ.

Через три минуты техника наготове. Проведя указанные выше исследования, определили мужчинке перелом правой голени, плеча и пары рёбер, а также приличное сотрясение. Благодаря последнему борец с самосвалом и находился уже в коме.

На скорую руку заинтубировав пациента, ему провели репозицию отломков, воткнули капельницу, заваяли всё в гипс и уложили в палату реанимации. В общем, ближе к полуночи дежурная смена смогла заняться другими поступающими больными. До утра о сбитом больше не тревожились.

В субботу пришла новая смена.

— А, новенький, — воскликнул дежурный реаниматолог, листая свеженькую историю болезни, ещё не испачканную кровью, ликвором и прочими жидкостями. — Лечение есть. Монитор есть. Кислород… Так, так… Дышит. Ну и прекрасно, — закончил он краткий осмотр и перешёл к другому клиенту.

В воскресенье — новый дежурант:

— С пятницы лежит? — спросил он у медсестры.

— Да, — последовал ответ с поста.

— Кома один?

— Да, — не изменился ответ.

— Понятно, — заключил доктор и, проверив монитор и процент газовой смеси, перешёл к следующей койке.

В понедельник — главный рабочий день. Все на местах. Роятся и чего-то ждут. В десять ноль-ноль как раз и появляется это что-то. Заведующий отделением делает обход. Ответственный реаниматолог, заступивший с утра, декламирует очередную историю болезни:

— Больной Нежильцов. Поступил двадцатого числа в девять часов вечера, без сознания. Диагноз при поступлении: «Закрытая черепномозговая травма. Ушиб головного мозга тяжёлой степени. Перелом левой голени, левого предплечья, шестого и седьмого ребра справа». Больной стабилен. Состояние средней тяжести.

— Что ж, — раскатил заведующий и, выхватив наподобие револьвера из кармана фонендоскоп, предложил: — Давайте посмотрим.

Прислонив последний к грудной клетке потерпевшего, он заметил, что лёгкие как-то не так дышат. Это стало понятно сразу, поскольку завотделением словно изменился в лице. Если говорить конкретно, то его лицо исказил в гадкий шрам непонимания: рот приоткрылся, нос затих, а глаза посмотрели сквозь пространство. Заведующий замер, точно ледник, но никто подобного почти не заметил, поскольку выпадение из бытия продолжалось не более секунды пятьдесят семь. Через две секунды завотделением вернулся в реанимацию целиком. Это стало ясно из того, что его рот сомкнулся, вновь появилось дыхание и глаза нашли фокус. Именно глаза и стали искать причину впадения в непонимание: один из глаз заведующего упал на живот, и врач молниеносно осознал, почему именно лёгкие не так дышат.

— Господа! — воскликнул оцепенённый, после чего снизил голос и огласил результаты осмотра: — Да вы же его в пищевод заинтубировали. В пищевод! Максим Владимирович, переинтубируйте, пожалуйста, — ещё мягче попросил заведующий опытного коллегу, старшего ординатора отделения. Максим Владимирович сиюсекундно выхватил ларингоскоп и за короткий промежуток жизненного цикла клиники исправил оплошность пятничного горе-интубатора.

— А вам, коллеги, — заведующий уже обращался к остальным врачам, — могу сказать, что человеческие возможности организма безграничны, несмотря даже на все ваши (и наши) попытки навредить пациенту. Настоятельно прошу, будьте впредь внимательны, иначе придётся тупо отрывать руки.

Все оценили шутку лёгкой ухмылкой, но, перейдя к следующему пациенту, некоторые всё же спрятали на всякий случай свои руки за спину.

Разумеется, заведующий хотел выругаться, закричать, застучать и даже кому-нибудь врезать. Однако уважение, в первую очередь к собственной персоне, не позволило ему сделать ничего подобного. Про себя он отметил, что лежать заинтубированным и так-то удовольствие сомнительное, а уж в желудок когда тебе воздух закачивается.