Фердинанд Врангель. След на земле - Аркадий Кудря

Однако Врангель опасался, что поездки на север в поисках terra incognita доктор не выдержит. Да и что там ему изучать среди льдов?

В феврале Врангель изложил коллегам свой план:

— Для начала с удовлетворением сообщаю, что общими усилиями собрано количество потребных нам нарт с ездовыми упряжками, и это позволяет сразу разделить экспедицию на два отряда. Решены и другие проблемы. В конце этого месяца, после двадцатого числа, я отправляюсь с Прокопием Тарасовичем к Шелагскому мысу и верст на восемьдесят к востоку от него. Далее повернем на север и сделаем еще одну попытку отыскать в море землю. Тебе, Федор Федорович, — взглянул он на Матюшкина, — надо будет выехать в путь несколько позже, примерно в середине марта. Будешь со своим отрядом делать береговую опись до Северного мыса[20]. Но, вероятно, туда мы отправимся вместе. Я хотел бы, Федор, чтобы в начале апреля ты ждал нас на берегу, в восьмидесяти ста верстах к востоку от Шелагского мыса. Не исключено, что нам понадобится помощь в продуктах питания, и тебе надо иметь запас и для нас. После соединения отрядов вместе отправимся на восток, до Северного мыса, а еще лучше — до Колючинской губы, чтобы довести береговую опись до той точки, где завершилась опись берегов Берингова пролива экспедицией Биллингса.

— Получается, — угрюмо подытожил Матюшкин, — что я опять отстранен от поисков «Северной земли». Я понимаю, береговая опись дело нужное, и все же... — В глазах мичмана сверкала досада.

— Позволь, Федор, — напомнил товарищу Врангель, — не ты ли жаловался мне, вернувшись осенью с Анюя, что тебя разбил ревматизм, болят суставы? Я не могу подвергать твое здоровье новому риску.

— Сейчас я чувствую себя нормально, — упрямо выдавил мичман.

— Кто-то все равно должен выполнить эту опись, и, я думаю, у тебя это получится хорошо, — заключая перепалку, примирительно сказал Врангель. Чтобы окончательно успокоить Матюшкина, добавил: — Ежели наши с Прокопием Тарасовичем поиски опять окажутся безуспешными, я, возможно, дам тебе шанс попытать удачу и тоже съездить на север. Но лишь после того, как мы встретимся на берегу.

За окнами полутемной избы бушевала метель. В свист ветра вплетался заунывный собачий вой. В последние дни стрелка термометра опускалась за тридцать градусов мороза, и пока не было надежд, что в ближайшее время потеплеет.

В Сухарном набирались сил лучшие ездовые собаки, а с ними офицеров поджидал и сотник Татаринов. Двинувшийся на восток караван состоял из двадцати одной нарты.

Странно, но Врангель как будто уже истосковался по быстрому бегу собак, энергично погоняемых Татариновым. Он не думал о неизбежных тяготах пути. Почему-то была уверенность в том, что на этот раз повезет.

Во время привала на устье реки Березовой, на расстоянии дневного перехода до стана на Большой Баранихе, путешественников неожиданно нагнал ехавший налегке нарочный, нижнеколымский казак, с подписанной Сперанским срочной депешей. Вскрыв пакет, Врангель прочитал инструкцию сибирского генерал-губернатора.

— Что там? — спросил подошедший к нему Козьмин.

Не отрывая глаз от бумаги, Врангель ответил:

— Михаил Михайлович считает бесполезным продолжать в этом году поиски «Северной земли» и рекомендует ограничить наши работы описью берегов между Шелагским и Северным мысами.

— Что вы ответите ему?

— А то, что наши возможности позволяют нам сделать этой весной и то, и другое, — без раздумий ответил Врангель. — Неужели мы должны отказаться от нашей мечты?

Не мешкая, Врангель написал отчет об уже проделанной работе, заключив его собственным мнением по поводу целесообразности дальнейших поисков этой весной земли. Вручив ответ казаку, решил отправить вместе с ним в Нижнеколымск и две нарты с упряжками: среди этих собак обнаружились признаки болезни.

В стане на Большой Баранихе застигла снежная буря, и пришлось переждать до ее окончания несколько дней.

К Шелагскому мысу за Чаунской губой Врангель и Козьмин подъехали на двух нартах, оторвавшись от основного каравана, чтобы заранее подыскать место для ночлега. Пока они собирали выброшенный на берег наносный лес, кто-то вдруг выехал из-за торосов на нарте, запряженной парой оленей. На оленьих упряжках в этих краях ездили только чукчи, и уже само по себе безбоязненное появление здесь одинокого оленевода было приятным сюрпризом. Чукча остановил нарты на некотором расстоянии. Козьмин и Врангель подошли к нему. Он был среднего возраста, тридцати пяти — сорока лет. Его небольшая черная бородка заиндевела от дыхания. Вытащив короткую трубку, гамзу, оленевод выразительно постучал по ней пальцем и обескураженно развел руками. Смысл жеста был ясен: его трубка пуста, и он ждет, что пришельцы угостят его табаком.

Козьмин достал и протянул чукче свой кисет. Набив трубку, тот вытащил мешочек для табака и показал, что в нем ничего нет. Козьмин, взяв мешочек, пересыпал в него содержимое кисета. Поскольку переводчик остался вместе с караваном, Врангель с помощью знаков попытался удержать чукчу от отъезда и донести до него, что у них будет важный разговор. Надо лишь немного подождать. Лейтенант так и остался в неведении, насколько понял его одинокий странник. Докурив трубку, чукча ткнул рукой в землю и сказал:

— Камакай! Камакай!

И тут же, сев в нарты, подстегнул оленей и помчался в распадок меж гор.

Прибывший с караваном толмач на вопрос Врангеля о слове «камакай» пояснил, что это значит старшина, или вождь, чукотского племени.

Камакай явился к лагерю под вечер в сопровождении двух спутников. Лет шестидесяти, он был крепок сложением, и взгляд его выражал достоинство и уверенность в себе. Поприветствовав русских, старшина вручил им подарки — медвежье мясо и жирный тюлений бок.

Беседовали в большой палатке, уросе, с помощью толмача.

— Зачем вы пришли на нашу землю? Много ль у вас оружия? — спросил камакай.

— У нас нет никаких враждебных намерений, — ответил Врангель. — Наше оружие лишь для охоты. Мы исследуем эти берега, чтобы узнать путь, каким русским купцам удобнее всего доставлять товары для вашего народа.

Ответ как будто удовлетворил и успокоил чукотского старейшину. Врангель тоже имел к нему вопросы и спросил, видели ли чукчи деревянный крест, который его отряд поставил на Шелагском мысу два года назад.

— Мы закололи в жертву кресту белого оленя, — ответил камакай, — потому что он принес нам охотничью удачу. Но другой крест, который ставил раньше русский священник на берегу Чаунской реки, мы сожгли, потому что с некоторых пор в реке стало ловиться мало рыбы.

Довольный полученными взамен мяса подарками, на следующий день камакай приехал уже со своими домочадцами — женой, детьми и племянником. Пока шла неторопливая беседа, малолетний сын камакайского племянника очень ловко припрятал в своей кухлянке приглянувшуюся ему пару ножей и нитку бисера. Делая вид, что не замечает ребячьих проказ, Врангель выпытывал старейшину, нет ли каких островов в районе Чаунской губы и к востоку отсюда.

Старшина нарисовал углем расположение губы, Шелагского мыса, назвав его Ерри, и двух островов в заливе и в море. Один из них, остров Араутан, путешественникам был уже известен.

— А дальше, за мысом Ерри? — продолжал расспрашивать Врангель.

Старик, выслушав перевод, продолжил карту и нарисовал на ней еще один заметный выступ.

— Это Ир-Кайпио, — сказал он, и по очертанию берега Врангель понял, что так он называет Северный мыс.

Обозначив точку в море между Шелагским и Северным мысами, камакай добавил:

— Это земля в море, на север от берега. Ее горы всегда покрыты снегом. Летом, в ясные дни, ее видно со скал. Иногда оттуда приходили по льдам олени. В апреле они возвращались. Однажды я пытался догнать их на лодке, но льды не пустили меня.

Это важное сообщение заслуживало поощрения, и Врангель сказал:

— Мы будем искать эту землю, и, если найдем ее там, Белый царь щедро наградит вас.

— Я бы хотел получить от Белого царя большой железный котел и мешок табаку, — конкретизировал камакай.

— Вы будете иметь все это и еще два больших железных котла, — пообещал Врангель, провожая старика и его родичей.

Чтобы проверить слова камакая, Козьмин и Врангель отправились на нартах на восток от Шелагского мыса и на расстоянии в несколько десятков верст действительно приметили в море скалистый островок, который первоначально изображал на своей карте чукотский старейшина вместе с известным им островом Араутан. В память об отважном купце, когда-то погибшем у этих берегов с полвека назад, Врангель назвал остров именем Шалаурова.

Уже несколько дней Врангель и Козьмин, покинув матерый берег, двигались на север. Чтобы не обременять себя лишним грузом, заложили во льдах основной провиантский склад и восемь нарт с проводниками отослали обратно. Теперь в отряде осталось лишь четыре нарты и вместе с Татариновым пять проводников. Провизии и дров должно было хватить на пять дней пути.