Военные рассказы - Юрий Олиферович Збанацкий

Ехали молча. Неля больше не поворачивалась в мою сторону. Андрей недовольно сопел, даже Микола погонял лошадей молча. Я думал о том, что беспокоило всех нас в эти дни.

Вот уже сколько недель, как наши отряды в разных концах партизанского края вели ожесточенные сражения с несметными силами фашистов. Ночью в штаб примчался верховой с севера и сообщил, что четвертый батальон ведет тяжелый бой с врагом. Требовалось во что бы то ни стало послать ему подкрепление, но его у нас не было. Я дал приказ отозвать на этот участок фронта несколько рот из других батальонов, а сам, прихватив врача, ибо в четвертом батальоне врач был ранен и некому было оказать даже первую помощь, мчался теперь в четвертый батальон. Нам оставалось покрыть еще сорок — пятьдесят километров.

Избегая встречаться глазами с девушкой, я упорно всматривался вперед, стараясь разглядеть что-нибудь приметное. Впереди вилась пыльная дорога, на ней не видно было ни человека, ни повозки — ничего.

Мы ехали возле самого леса. И лес жил, полный весеннего гомона. По-праздничному принарядились березки, сосны терпко пахли молодыми смолистыми почками. Только дубы стояли задумчивые — никак не могли решиться сбросить с себя прошлогодние меднотемные листья и одеться в молодые, зеленые. В кронах деревьев стрекотали сороки, звонко выстукивали разряженные в пестрое дятлы.

Неожиданно из-за дерева вырвался всадник. Он мчался галопом, низко припав к шее коня, время от времени выбрасывая в сторону руку с нагайкой. Даже издали можно было понять, что загнанный конь выбивается из последних сил.

Я догадался, что батальону трудно. Встречный резко осадил коня. На лице у всадника я прочел радость. Он, вероятно, не рассчитывал так повстречаться со мной. Конь стоял как вкопанный, часто сжимая и раздувая потные бока, с морды падали клочья пузырчатой пены.

— Товарищ командир! Беда! Враг прорвался, — докладывал возбужденный связной. — Батальон отошел в лес, наш командир убит. По шляху идут танки, они уже в селе…

Я встревожился. Село, которое назвал связной, отстояло километрах в двадцати от места, где мы задержались.

Как бы ни торопился конник, танки могли отстать от него ненамного, и я с беспокойством посмотрел вперед— они должны вот-вот появиться перед нами.

За лесом село. По селу вьется узенькая речушка, и я подумал, что вот на ней-то, даже с незначительными силами, можно задержать врага.

— Вперед! — приказал я Миколе, и наша тройка рванула с такой силой, что Андрей, который на минуту зазевался, опрокинулся на спину, задрав кверху ноги.

Через несколько минут мы были в селе. Тройка остановилась. К нам подбегали вооруженные люди — жители партизанского села. Минут через пять их собралось, наверное, с полсотни. Они уже знали от нашего связного об опасности и очень обрадовались нашему прибытию. Только что перед этим командир и политрук сельской группы самообороны советовались, как быть.

На вышке сидели два партизана, наблюдавшие за дорогой и соседним селом, откуда могли появиться фашисты. Пока никаких признаков врага наблюдатели не обнаруживали. Мы взошли на мост. Речушка была узкой, неглубокой, воды — всего по грудь, а местами даже до колена. Летом она и вовсе пересыхала. Все же препятствие, хотя и незначительное, притом я был уверен, что даже при наличии здешних скудных сил нам удастся задержать врага до подхода кадровых рот. Одно меня беспокоило: маловато у сельских самооборонцев патронов, да к тому же часть людей вооружена охотничьими ружьями. У нас, правда, имелось два пулемета: один «максим» на нашей тачанке, да у самооборонцев какой-то трофейный, с немецкого танка. Стрелял он, как говорил молодой белявенький пулеметчик, остервенело, но частенько отказывал.

Во всяком случае, я решил дать бой, невзирая даже на то, что враг вел наступление танками и механизированной пехотой.

Я приказал внимательно следить за дорогой. Затем мы с Проценко сели на коней и в сопровождении командира группы самообороны и Андрея поехали вдоль речонки, чтобы наметить точки нашей обороны. На мост партизаны натаскали целую копну соломы, принесли две бутылки бензина. Двое часовых только и ждали команды, чтобы поджечь мост.

За всеми этими хлопотами я совсем позабыл про Нелю. Направляясь к пожарной вышке, я вдруг заметил ее одинокую фигурку на берегу речки. Девушка смотрела туда, где притаились за бугром Андрей и Микола. Я хотел подойти к ней, но тут как раз послышался крик с вышки:

— Идут!

Издалека донеслись звуки перестрелки, разом залились пулеметы, разорвался снаряд, потом еще один… Я поднялся на вышку и осмотрел местность. В задымленной дали ничего не было видно. Посмотрел вниз — там стояла Неля и широко раскрытыми глазами глядела на меня.

— Неля, — обратился я к ней, — передай хлопцам — пусть поджигают мост.

На вышке сидели два парня. Один лет восемнадцати, с винтовкой и лентой поблескивавших начищенными гильзами патронов через плечо, в вытертой кубанке, с широкой красной лентой наискосок. Видимо, ему нравилась эта партизанская форма. Другой — совсем подросток, в большой отцовской фуражке. Ребята наперебой бросились рассказывать, как они заметили в соседнем селе вражеские автомашины и танки, причем младший все время подкидывал налезавшую ему на глаза фуражку и громко шмурыгал остреньким носом. Он с горделивым видом сжимал в руках увесистый самопал.

В соседнем селе уже хозяйничали немцы. Их не было видно за домами и деревьями, но они выдавали свое присутствие одиночными выстрелами и автоматными очередями. То тут, то там вздымались к небу столбы черного дыма с языками пламени.

Я отослал старшего парня с приказом к Проценко, который расположился с партизанами за селом, а сам с младшим остался наблюдать.

Завязался разговор. Я смотрел в бинокль, а парнишка на бинокль и на меня. Ему, наверное, здорово хотелось взглянуть в чудесные стеклышки.

— Тебя как зовут? — спросил я.

— Степаном, — с достоинством отвечал он.

— А сколько лет тебе?

— Шестнадцать. Ну, видно что-нибудь? — поинтересовался он в свою очередь.

— Видно. Ты что — тоже в самообороне?

— С первого дня. Я шесть винтовок и сорок гранат хлопцам раздобыл.

— А у самого такое допотопное оружие.

— Почему допотопное? Стреляет не плоше винтовки.

И Степан воинственно потряс своим самопалом.

— Ты пробовал?