Путь в Обитель Бога - Юрий Соколов

— Это в подарок. Чтоб ты понял, как я тебя ценю. Может, всё же пригласишь на свидание.

— Не надейся! — оборвал её я, передавая капусту Бобелу. — Я дал обет безбрачия.

Белянка откинула голову назад, заржав как стадо пегасов.

— Ты!.. Ты!.. — Её телеса колыхались и дрожали, словно мехран во время землетрясения. — Боже, Элф, я ради тебя и вправду похудею! Хочешь ещё капусты? Бесплатно!

— Одной капустой сыт не будешь! — философски рассудил я. — Грибочков тогда дай, что ли…

— Наглец! — рявкнула Белянка, выуживая из-под прилавка банку солёных опят. — Ну и наглец! Бери и помни, что эти грибы при теперешнем климате на вес золота!

— То есть ничего не стоят, — заключил я. — Кому сейчас нужно золото?

— Ты понял, что я хотела сказать!.. Да не забудь банки вернуть! — крикнула Белянка нам в спину, когда мы уже выходили. — Скоро совсем без тары останусь! Ты вот когда последние банки приносил с города?

— Очень надо мне оттуда с банками таскаться… — пробормотал я, очутившись в коридоре, и обратился к Бобелу: — А ты не хочешь нашей стройняшке свидание назначить? До конца дней сможешь купаться в квашеной капусте.

— Ей кентавра нужно, — трезво оценил потребности Белянки Бобел. — А лучше нескольких сразу.

— Но соленья у неё замечательные, — сказал я. — Ни у кого таких больше нет. Разве что у Лики.

— Это — да, — согласился Бобел.

Остальное оружие мы сбыли Кривому Дуплету. Его так прозвали за характерное увечье и непревзойдённое умение моментально поразить любые две цели из своей двустволки, которую он повсюду с собой таскает. Так как левого глаза у него нет, то его и не приходится зажмуривать при стрельбе. Но всё происходящее вокруг он замечает так хорошо, словно у него не один глаз, а по меньшей мере десять.

— Откуда ты всё время таскаешь автоматы? — спросил Дуплет, внимательно разглядывая разложенное на прилавке. — Совсем новенькие… Ты что — наткнулся на военный склад?.. Нет-нет, дело не моё, — быстро ввернул он, выставив перед собой руки ладонями вперёд. — Но учти, что об этом твоём месте давно ходят слухи — сколько там всего, — и кое-кто не прочь отловить тебя в мехране и пощекотать пятки на предмет выяснения деталей.

— Не советовал бы им, — сказал я. — Жутко боюсь щекотки. Если не ограничатся пятками и доберутся до подмышек, могу не выдержать и всех перестреляю.

— А разрядники что? — Дуплету пришлось перегнуться через прилавок, поскольку разрядники я оставил на полу. Он только мазнул по ним взглядом, и ему хватило. — Э-э-э, да у них батареи почти пустые.

— А я их и не продаю. Придержу пока.

— На кой тебе пустые разрядники? — поинтересовался Дуплет, уставившись на меня своей единственной гляделкой. — Зачем они нужны?

— Выколачивать дурь из особо любопытных.

Мы снова вышли в коридор, намереваясь теперь зайти к Джонни Уокеру — опрокинуть по стаканчику, и тут нас едва не сбил с ног летевший по коридору Тотигай.

— Я вижу, ты нашёл больше, чем искал, — сказал я. — Что стряслось?

— Ничего плохого для нас, прозорливец, — ответил Тотигай, когда мы с ним распутались.— И с чего ты взял, что стряслось? Ещё нет — скоро стрясётся. Генка здесь, причём один. Он, как всегда, распустил язык, и несколько парней решили, что такой длинный язычище человеку ни к чему. Хотят отрезать.

— Вот даже как? — хмыкнул я. — Не могу судить их строго. Пойдём посмотрим.

Бобел кинул мой рюкзак и разрядники обратно в лавку Кривого Дуплета, наказав, чтоб тот присмотрел за вещами, и мы тронулись в сторону общего зала.

— Не туда, — подсказал Тотигай, оставаясь на месте и осторожно трогая лапой ушибленный при столкновении нос. — Генку взяли в оборот ребята Прыгуна. У них тут второй день потеха. Когда Генка попал им под руку, кто-то подал идею не торопиться и оформить экзекуцию в старинном стиле, поэтому резать язык прямо на месте они ему не стали. Повели в кузницу Дрона Кувалды — хотят рвать раскалёнными щипцами.

Бобел тут же развернулся в сторону южных врат. Я замешкался, вспомнив про оставленную в рюкзаке Книгу, хотел было попросить Тотигая вернуться и покараулить, но раздумал. Кривой Дуплет, несмотря на свою любознательность и пройдошливость, копаться в чужих вещах не станет. В Харчевне за такие дела можно лишиться и более важной части тела, чем язык, или там левый глаз. Книгу я при нём не вынимал, и кербер-часовой только наведёт Дуплета на всякие ненужные мысли.

— Вчера в Харчевне объявился очередной проповедник, — рассказывал по дороге Тотигай. — Не знаю, какого толка, но он заворачивал что-то на счёт любви к ближним.

— Христианин, что ли? — уточнил Бобел.

— Нет, он скорее вроде философа или учителя праведности. Парень, как я понял, всё собрал в кучу: и Будду, и Христа, и Обруч миров вместе с Предвечным Нуком.

— Старая песня, — заметил я равнодушно. — И до него находилось немало желающих приплюсовать дюжину к вопросительному знаку. Но в сумме всегда получается невнятная хрень.

— Вчера утром проповедник влез на подиум в общем зале и для начала призвал стриптизёрш не танцевать раздетыми, — сказал Тотигай. — А потом обратился с речью к присутствующему сброду, называя всех образами.

— Может, образинами? — уточнил я.

— Нет, образами, и ещё индивидуумами. Он говорил, что каждое разумное существо есть образ сверхразумной Вселенной, что истина едина, только её понимание у разных народов различно. Ещё он говорил, что все мы братья, должны жить мирно, и что ибогалы наши братья тоже.

— Яйцеголовые — наши братья? — изумился шедший позади Бобел. Он продолжал идти, а я от удивления остановился; привело это к тому, что меня второй раз за последние три минуты чуть не уронили на пол, что для человека моей комплекции просто позор.

Больше всего я поразился, конечно, не заявлению проповедника, поскольку и это не ново. Но не очень верилось в существование идиота, способного высказать такую идею в общем зале Харчевни.

— Народ возмутился, — продолжал Тотигай, — и все уже было решили растолковать оратору своё понимание истины, предварительно окунув его в выгребную яму, но тут вмешались головорезы Прыгуна и предложили отдать проповедника им. Мол, раз он такой Иисус Христос, то нужно ему как следует пострадать за свою веру, чтоб впредь было неповадно. Парень стал уверять, что он не христианин и вообще не верун; что он как раз против любых однобоких толкований, тем более религиозных; что если уж зашла речь о религии, то ему ближе всего нукуманская, но не помогло. Ребята Прыгуна слишком увлеклись задумкой сделать из него Иисуса. Вчера проповедника отколотили палками, отстегали плетьми, раздобыли даже терновые ветки для настоящего колючего венца и хотели распять. Но, поразмыслив, решили перенести казнь на сегодня. Проповедник здорово сдал, но от своих слов не отрёкся, что всех только раззадорило, иначе они уже плюнули бы на него и дали пинка под зад. Тут Генка не выдержал — ну ты же знаешь этих умников, Элф — и вступился за проповедника. Ему сказали, чтоб не лез, а он распалился и тоже двинул речь. Мол, нельзя человека убивать за одни разговоры, а кто поступает по-другому, тот вовсе никакой не образ, а самая настоящая образина.