Фальшивая графиня. Она обманула нацистов и спасла тысячи человек из лагеря смерти - Элизабет Уайт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Янина узнала и про евреев, недавно прибывших в Майданек. Мужчины, женщины и дети порой по несколько дней, сидя и стоя на голой земле, без воды и пищи дожидались в «палисаднике» – так заключенные называли небольшой огороженный участок возле душевой. Пройдя, наконец, краткий осмотр, некоторые отправлялись в душевые и камеры дезинфекции, в то время как остальных – преимущественно это были дети и взрослые старше сорока – заставляли раздеваться догола и гнали в газовые камеры. Обычно газовые камеры работали по ночам, и гул тракторных моторов заглушал крики жертв. Но теперь, когда евреи прибывали постоянно, эсэсовцы начали убивать их даже днем. Каждую ночь в лагере строгого надзора раздавались рыдания – евреи оплакивали утрату своих детей, родителей, жен и мужей.
Заключенные, выпущенные из женского отделения на Поле 5, сообщили Янине, что две тысячи белорусских женщин и детей, схваченных при антипартизанских рейдах, с марта находятся в лагере. Старших детей держат отдельно от матерей в бараках за колючей проволокой. После их прибытия там началась эпидемия тифа, бушующая до сих пор[149]. Заключенные были потрясены вмешательством польского врача, доктора Стефании Перцановской, которой удалось убедить эсэсовцев выделить один барак для лазарета; теперь она оказывала в нем медицинскую помощь заключенным. Поскольку медиков среди узников-женщин было немного, Перцановская начала программу обучения для волонтеров. Однако у нее был лишь стетоскоп да пара термометров – ни лекарств, ни средств дезинфекции, ни перевязочных материалов. Янина узнала, что в женском отделении столько больных, что их невозможно изолировать для карантина[150]. От бывших узников мужского отделения Янина услышала, что тиф распространился и на другие части лагеря.
У Янины появилась идея. До сих пор ей никак не удавалось встретиться с главным врачом Майданека, хотя Флорштедт разрешил ГОС консультироваться с ним по вопросам поставки медикаментов польским заключенным. Теперь она решила воспользоваться эпидемией тифа как предлогом, чтобы привлечь внимание доктора. В середине мая она добилась встречи с немцем, возглавлявшим департамент здравоохранения Люблинского округа. Обращение к нему было рискованным шагом, но Янина решила, что он может дать согласие – если не из простого человеческого сочувствия, то ради собственных интересов.
Как обычно, ее заставили ждать и приняли гораздо позже назначенного времени. Когда она вошла к суперинтенданту, тот стоял, глядя в окно, и не повернулся к ней. Янина решила воспользоваться своим обычным приемом.
– В Майданеке эпидемия тифа, – заявила она. – Наш комитет просит разрешения на поставки вакцины.
Доктор отреагировал предсказуемо: начал сыпать оскорблениями в адрес бесполезных польских общественных организаций, которые досаждают немцам, помогают предателям и покрывают преступников. Она подождала, пока он выдохнется.
– Я пришла к вам, потому что вы врач, хотя сейчас мне кажется, что с тем же успехом можно было пойти в СС. Но я обратилась к вам, потому что вы вроде как должны были давать клятву облегчать страдания. Я была уверена, что врач захочет помочь.
Он развернулся от окна и уставился на миниатюрную женщину, только что ответившую ему со скрытым вызовом. Потом суперинтендант предложил ей сесть.
– Я подумаю об этом, – сказал он совсем другим тоном, – но как вы завезете вакцину туда?
– Мы можем передать ее вам, – ответила Янина, – а вы передадите администрации Майданека.
Он начал мерять кабинет шагами. Янина тем временем рассказывала ему, что знала: про тифозных пациентов в лазаретах и бараках, лежавших на общих нарах с еще не заразившимися заключенными.
Суперинтендант ее перебил:
– Я поеду в лагерь и сам посмотрю, что можно сделать. Но, – пригрозил он, – если начнете распространять свои страшные истории, вам не поздоровится!
Он подошел к телефону и позвонил главному врачу округа, который был не в курсе сложившейся ситуации. Потом дозвонился до главы департамента БюФ, но тот все отрицал. Тем не менее суперинтендант договорился о совместной поездке в лагерный госпиталь на следующий день и пригласил Янину сопровождать его. Естественно, Янина ухватилась за это предложение, позволявшее проникнуть на территорию лагеря строгого надзора.
К моменту инспекции ее успели уведомить, что бараки лазарета отмывают и проветривают, а заключенных перемещают. Янина встретилась со свитой суперинтенданта возле здания администрации и увидела справа несколько строений, сверху закрытых огромным деревянным навесом. Основываясь на схемах лагеря, набросанных участниками Сопротивления, она поняла, что где-то под навесом находятся газовые камеры.
Обогнув деревянную будку охраны, они прошли в ворота и двинулись между двух оград из колючей проволоки. Янину поразили клумбы, засаженные пестрыми цветами. По обеим сторонам от дороги длинные ряды деревянных бараков тянулись на сотни метров вдаль. Янина мало что смогла разглядеть на территории лагеря строгого надзора, кроме высокой трубы, поднимавшейся в небо справа от нее. Невозможно было не заметить запах и дым, поднимавшийся из нее, а также с участка в сотне метров оттуда, но никто ничего не сказал.
Бараки, отведенные под лазарет, выглядели примитивными, но не были переполнены; им показали пациентов, которых лечили заключенные, на свободе работавшие врачами. Эсэсовцы признавали, что случаи тифа в лагере встречаются, но распространение болезни удается держать под контролем. Врачи-заключенные, выглядевшие перепуганными и пристыженными, хранили молчание. Однако в ходе инспекции один из них проболтался, что, хотя в карантинных бараках двести коек, днем раньше тиф был диагностирован у четырехсот человек.
Суперинтендант признал, что в Майданеке снова эпидемия тифа, которая может распространиться на Люблин и немецких солдат. Он пообещал Янине переговорить с комендантом и попросил зайти к нему на следующий день. Она явилась точно в назначенное время и – после мучительного ожидания – услышала желанные новости: во второй половине дня у нее назначена встреча с доктором Бланке в Майданеке.
Гауптштурмфюрер СС доктор Макс Бланке с самого прибытия в Майданек из концентрационного лагеря Нацвейлер в апреле 1943 года был постоянно занят. Большую часть времени он проводил, осматривая заключенных и решая, кто из них нетрудоспособен и навряд ли поправится. Тех, кого он отбирал, помещали в Gammelblock, барак за колючей проволокой, где узников держали без пищи и воды; они лежали в собственных испражнениях на земляном полу, пока не умирали сами или их не уводили на казнь. Из-за тифа в женском отделении он придумал метод осмотра заключенных без необходимости приближаться к ним: он заставлял проводить людей мимо него с обнаженными ногами и приговаривал к смерти тех, у кого были язвы и болячки. Помимо этого, с тех пор как в
