Галльская война Цезаря - Оливия Кулидж

Удаляясь, и отступающие, и преследователи скрылись из глаз, потому что равнина в этом месте шла слегка под уклон. Тем временем Красс, освободившись от давления, начал медленно продвигать свою армию к склону, где местность была выгоднее для нее. Но вскоре Публий увидел, что внезапно парфянские лучники повернули одни направо, другие налево, а между ними выдвинулась вперед тяжелая конница, к которой они подводили его все это время. Два конных войска сошлись вплотную, но доспехи и оружие у галлов были гораздо слабее, чем у парфян. Воины Публия сражались геройски, но погибли. Он посылал своему отцу просьбы поспешить ему на помощь как можно скорее. Двое друзей Публия умоляли его бежать вместе с ними: быстрота их коней давала им возможность спастись. Но Публий ответил им, что никакой страх смерти не заставит его оставить своих солдат погибать одних.

Тем временем Красс-старший пошел на помощь сыну. На середине пути его встретили парфяне. Они кричали, били в барабаны и потрясали в воздухе своими штандартами. Они подъехали ближе – и по рядам римлян пронесся негромкий шепот, а те, кто стоял возле Красса, попытались предупредить его, чтобы он не смотрел вперед. Ближайшим штандартом была голова Публия, надетая на копье.

В Марке Крассе, несмотря на все его недостатки, было старинное римское благородство. Он проехал на коне вдоль рядов своих солдат со словами: «Мои соотечественники! Это моя личная потеря, и она значит мало. Судьба и слава Рима в безопасности, пока существуете вы!» Говорят, что его голос при этом звучал твердо, но лицо было бледно, и он выглядел старым. Когда несколько дней спустя Красс ехал в своем красном плаще сдаваться и умирать, ему было все равно, что с ним станет.

Так погиб Красс – именно так, как увидел наш солдат. Его смерть разорвала всю прогнившую ткань римской политики. Три правителя своим сотрудничеством долгие годы поддерживали в римском обществе равновесие. Теперь на весах власти остались только двое. Либо Цезарь, либо Помпей должен был перетянуть чашу весов в свою сторону. После смерти Юлии и конца своих общих надежд полководцы-соперники уже ни в каком отношении не были союзниками. Теперь Помпей мог формировать свои войска в Испании, мог набирать легионы под тем предлогом, что отправляется в Парфию мстить за Красса, но не ехать туда. Теперь каждый наместник какой-либо римской провинции должен был принять сторону либо Цезаря, либо Помпея. Помпей накапливал силы в Риме, и его мощь и власть росли.

Анализируя цепь этих событий, можно было предположить, что видение нашего рядового было послано Цезарю как предупреждение о будущих трудностях. Но оно не достигло своей цели. Амбиорикс кружил и петлял по эбуронским лесам, заметая следы, а Цезарь сзывал своих охотничьих псов. Даже одно германское племя поспешило переправиться через Рейн на плотах, чтобы урвать свою долю в добыче. Но вскоре германцы выяснили, что Цезарь далеко, а все имущество его армии оставлено в лагере на попечении Цицерона и под охраной легиона солдат, которые недостаточно сильны и потому не рискуют выходить за стены. И германцы сделали вывод: разграбить это место будет гораздо выгоднее, чем соперничать с соседними племенами бельгов за то, что можно взять с эбуронов.

Тем временем Цицерон провел утомительную неделю. В лагере было много вьючных животных, и теперь им не хватало корма. Солдаты четырнадцатого легиона жаловались на жару, мух и на то, что им нечего делать. За это время выздоровело много ветеранов из тех, кто числился в списках больных, и они заявляли, что, когда девять легионов размещаются на одном небольшом участке, где противника не видно, а все соседние галлы ушли охотиться за Амбиориксом, нет никаких причин вести себя как в осаде. Цицерон вначале твердо соблюдал приказ, но когда прошло семь дней, а Цезарь не возвратился, Цицерон посчитал, что поступит разумно, если будет действовать по своему усмотрению. Поэтому он позволил половине легиона выйти из лагеря, чтобы сжать хлеб, который, как нам было известно, рос на дальнем, не видном из лагеря склоне одного из холмов. Вьючные животные были выпущены из лагеря пощипать свежую траву, и отдельная команда из трехсот выздоровевших ветеранов вышла помогать новичкам на уборке урожая.

Именно в этот спокойный момент германские конники галопом подскакали к лагерю и попытались ворваться через задние ворота. В этом месте к лагерю близко подступал лес, поэтому, когда германцев заметили, они уже почти добрались до торгового ряда, который ставят за воротами лагеря вдоль его стен.

Дежурная когорта у нас была, но неопытность и неловкость солдат четырнадцатого легиона осложнили положение. Сигнал тревоги был подан нечетко. Все были в панике. Секстий Бакул – тот, кого не брала никакая смерть, – был теперь первым центурионом в двенадцатом легионе. Излечившись от тяжелейших ран, которые были бы смертельными для большинства людей, он вновь заболел, на этот раз дизентерией: эта болезнь – беда всех армий. Теперь он, еще далеко не выздоровевший, лежал в своей палатке и не ел уже пять дней. Но, услышав тревожный шум, он заставил себя встать на ноги и, шатаясь, вышел из палатки.

Положение было отчаянным: варвары сражались в воротах с охранявшими вход часовыми, и те отступали. Бакул выхватил оружие у ближайшего к нему перепуганного дурака и, что-то крича хриплым голосом, бросился на выручку охране. Его пример побудил других сделать то же самое. Многие знали Бакула, поскольку в таком маленьком лагере первый центурион, герой многих боев, не мог остаться неизвестным. Если он, больной, смог подняться с постели и сражаться, то и они могут пойти за ним. Бакул вскоре упал, пробитый германским копьем, но теперь для тех, кто защищал вход, стало делом чести спасти ему жизнь. Они яростно рванулись вперед, напрягая все свои силы, и вытащили Бакула из-под конских копыт, а затем одним ударом отбросили германцев назад настолько, что смогли запереть ворота.

В это время сборщики урожая услышали шум и пошли через холм обратно. Но когда они увидали лагерь и разглядели германцев, то не смогли сразу понять, что им теперь делать. Они в общих чертах знали, как выглядят их боевые порядки, но не умели в эти порядки построиться. Тем временем погонщики мулов и конюхи прорвались через их ряды и усилили неразбериху. Офицеры и центурионы уборочной команды, хотя и были опытными солдатами, переведенными из других легионов, еще не привыкли к своим новым должностям и не были уверены в своих подчиненных. Они не знали, то ли им построить отряд клином и спешить к лагерю, то ли встать на вершине одного из холмов и сопротивляться там, где их застало нападение. Выздоровевшие ветераны, которые были вместе с уборщиками, не сомневались. Хотя их было немного, они пошли в атаку на врага и добрались до лагеря, не потеряв ни одного человека. Конюхи во время этого броска прошли следом за ними. Но солдаты четырнадцатого легиона были не в состоянии ни на что решиться. Скоро они оказались в окружении, но не атаковали и не оборонялись. Некоторые из центурионов, геройски сражаясь, увели часть солдат. Остальные легионеры этого отряда были убиты германцами на глазах своих товарищей, в ужасе смотревших со стены.

К счастью, после этого германцы отступили. Они не догадались, что могли захватить лагерь, потому что четырнадцатый легион был в панике. Вскоре снова возникли слухи о том, что Цезарь потерпел поражение и убит. Даже появление конницы Цезаря, которая прибыла к нам поздним вечером того же дня, с трудом рассеяло эти страхи.

Цезарь, озабоченный очередной бедой, был не в том настроении, чтобы его можно было беспокоить видениями, да и Цицерон, который чувствовал себя виноватым, не хотел с ним встречаться. Кроме того, Цезарь еще не завершил свою месть. В эту дождливую осень солдаты топтали землю эбуронов, жгли их деревни, ели их зерно и превращали их страну в пустыню, где уцелевшие наверняка должны были умереть от голода. Но Амбиорикс по-прежнему ускользал от римлян, скрываясь в диких лесах.

Наконец Цезарь покинул этот край и встал лагерем в Реймсе. Совет Галлии был вынужден собраться снова и продолжить судебное преследование тех вождей бельгов, которые подстрекали к восстанию. Глава их заговора, вождь по имени Акко из племени карнутов, был казнен старинным римским способом – забит насмерть плетьми. Преподав бельгам урок, Цезарь расквартировал свои легионы на зимних квартирах в городе Сансе, а сам отправился в Италийскую Галлию – решать судебные дела.

Перед бурей. 53–52 годы до н. э.

Хотя мы страшно отомстили за Сабина, пролив кровь эбуронов, в Галлии по-прежнему было неспокойно. В ту зиму Цезарь не был с нашей армией: политическая ситуация в Риме привела к расколу правительства, и по просьбе Сената, который провозгласил военное положение, Помпей вооружался. Цезарь в своей провинции Ближняя Галлия на севере Италии тоже вербовал себе солдат. Если бы он решил, что Помпей поступает с его сторонниками несправедливо, то имел бы возможность перейти границу во главе своих войск. А это означало бы гражданскую войну. Наша армия ждала, что будет, и жадно впитывала любые слухи. Галлы невероятно преувеличивали каждую новость из-за Альп, и считали, что перед ними открываются великие возможности.