Психологический тезаурус - Сергей Степанов

Известный физиолог У. Кеннон в своей статье «Роль случая в открытии» приводит длинный список открытий, сделанных, по его мнению, благодаря счастливой случайности: открытие Колумбом Нового Света, открытие Клодом Бернаром нервной регуляции кровообращения, открытие Эрстедом магнитного действия электрического тока.

Когда Луиджи Гальвани у себя дома в Болонье увидел, что лягушачьи лапки, висевшие в ожидании поджаривания на железной проволоке, периодически сокращаются, он после внимательного наблюдения сделал вывод, что сокращение мышц происходит в том случае, когда лапка одной своей частью касается железной проволоки, а другой – куска медной проволоки, случайно прикрученного к концу железной. Именно это наблюдение привело его к конструированию так называемой металлической дуги, что в итоге выразилось в понимании природы электричества и последующем изобретении элемента Вольта.

Немецкий физик В. Рентген экспериментировал с электрическими разрядами в высоком вакууме, используя платиноцианид бария, чтобы обнаружить невидимые лучи. Ему и в голову не приходило, что эти лучи способны проникать сквозь непрозрачные материалы. Случайно он заметил, что платиноцианид бария, оставленный вблизи вакуумной трубки, начинает флуоресцировать, даже если его отделить от трубки черной бумагой. Позднее он скромно объяснил: «По воле случая я обнаружил, что лучи проникают сквозь черную бумагу». На самом же деле нужна была величайшая сила воображения, чтобы не только увидеть этот факт, но и осознать его огромные последствия для науки.

К подобным явлениям У. Кеннон относит свое открытие взаимозависимости между эмоциональными состояниями и функционированием некоторых внутренних органов. Однако он подчеркивает, что счастливого случая удостаивается ум, прежним опытом уже подготовленный к открытию. Перечень фактов из области серендипити можно продолжить.

Сторонники этого взгляда прямо заявляют, что подобные случаи – результат того, что человек, сделавший открытие, «просто оказался в нужном месте в нужное время». Иногда ученые или экспериментаторы открывают вовсе не то, что искали; например, Шееле работал над выделением магнезия, но неожиданно для самого себя открыл хлор, о существовании которого он даже не подозревал. Клод Бернар ставил опыты с целью доказать, что сахар разрушается печенью, и вдруг открыл обратное.

Хотя случайность и выступает у некоторых авторов в качестве объяснительного принципа, сторонники «серендипити» сознают, что их теория в практическом плане может быть истолкована пассивное ожидание благоприятного случая. Поэтому они подчеркивают необходимость идти навстречу случайности и принимать соответствующие меры для увеличения вероятности благоприятного случая.

Французский математик Ж. Адамар в своей книге, посвященной математическому творчеству, настойчиво подчеркивает, что «объяснение чистой случайностью равносильно отказу от какого бы то ни было объяснения и признанию того, что существует действие без причин». Против ссылок на случайность в качестве объяснительного принципа выступает и Дж. Гилфорд, усматривающий в таком подходе отрицание науки, поскольку подобное объяснение «прекращает постановку вопросов и проведение исследований».

Судя по всему серендпити определяется способностью обращать внимание не на любые детали окружающей действительности, а именно на те, которые каким-то неожиданным образом могут способствовать решению некоей важной проблемы. И упоминавшееся суждение Джемса нисколько не противоречит этой идее – отвергая «ненужное», продуктивный ум оказывается способен в огромном массиве поступающей извне информации выделить по-настоящему «нужное» даже вопреки тому, что оно может и не казаться таковым обыденному взгляду. По определению Джемса, «гений на самом деле – это лишь немногим более чем способность к нестандартному восприятию».

В наши дни неожиданному развитию этих идей послужили исследования английского психолога Р. Вайзмана, сумевшего наглядно доказать: люди, обладающие способностью подмечать ценные «подсказки» в окружающей их будничной обстановке, оказывается более удачливы в житейском смысле этого слова, тогда как хронических неудачников отличает «зашоренность», узость восприятия, приверженность стандартным нормам и правилам. По мнению английского психолога, удача – это не удачное стечение обстоятельств, а наша готовность им воспользоваться; первое случается в жизни практически каждого, и не раз, а вот второе отличает далеко не всякого. Впрочем, о том же говорили и писали многие, в частности Луи Пастер: «Случай только помогает уму, готовому им воспользоваться»

Практические выводы из этих опытов и суждений исключительно важны. Ведь жизнь – это непрерывная череда проблем, требующих решения. Многие жизненные проблемы успешно решаются по шаблону, с помощью стандартных заученных приемов. Но есть и такие, для которых шаблона не существует либо он оказывается малоэффективен. Но любая проблема дается нам вместе со средствами ее решения. Просто мы, «зациклившись» на привычных шаблонах, воспринимая мир сквозь фильтр не всегда продуктивных установок, оказываемся неспособны распознать эти средства и воспользоваться ими. К сожалению, этому способствует традиционное школьное обучение, ориентированное прежде всего на решение стандартных задач по заданному алгоритму. Поискам решения при этом внимания уделяется недостаточно – зачем думать, когда можно просто запомнить правильный ответ?

Неудовлетворенность таким подходом порождает поиски новых путей интеллектуального совершенствования, среди которых одним из наиболее популярных выступает учение Э. Де Боно о так называемом латеральном мышлении (т. е. «боковом», предусматривающим рассмотрение проблемы под непривычными углами зрения). Во многих учебных заведениях по всему миру, в том числе и в России, используются приемы формирования продуктивного мышления, основанные на этом учении.

Разумеется, этот подход – далеко не единственный. Многие современные концепции обучения ориентированы не на то, чтобы научить исполнению инструкций, а на то, чтобы развить способность различать в многообразном потоке информации ценные «подсказки» и продуктивно пользоваться ими. В формировании таких способностей, вероятно, и состоит подлинное интеллектуальное развитие.

К кому приходит успех

[28]

…Всякому имущему дастся и приумножится,

а у неимущего отнимется и то,

что имеет.

ЭФФЕКТ МАТФЕЯ — социальный феномен, состоящий в том, что преимущества как правило получает тот, кто уже ими обладает, а изначально обделенный оказывается обделен еще больше.

На существование данного феномена впервые обратил внимание американский социолог Роберт К. Мертон, который и присвоил ему название, навеянное строками из евангельского текста, процитированного в эпиграфе (более широко известна «житейская» версия этого стиха: «Богатому – прибавится, у бедного – отнимется последнее»). Закономерность, отмеченную еще в Новом Завете, Мертон усмотрел в социальной политике государства: от всевозможных социальных льгот, пособий и дотаций более выигрывают представители среднего класса, которые и так достаточно обеспечены и не очень нуждаются в социальной помощи, – по сравнению с неимущими слоями населения, ради которых эти начинания осуществляются.

Специфическое проявление эффекта Матфея Мертон усмотрел в области науки. По его наблюдениям, при успешном осуществлении исследовательского проекта все лавры достаются его титулованному руководителю, хотя большая часть работы реально проделывается его подчиненными, пока не заслужившими высоких степеней и званий. Формулировка оригинальной гипотезы и ее опытная проверка могут принадлежать вовсе не мэтру, однако именно ему в итоге оказывается приписана главная заслуга. В тех же случаях, когда одно и то же открытие почти одновременно делается разными учеными, приоритет обычно отдается более известному и титулованному, хотя объективно его первенство и можно оспорить, и не столь знаменитый соперник мог провести даже более тщательное и детальное исследование. В качестве примера Мертон приводит знаменитого американского математика Джона фон Неймана, почитаемого «отцом теории игр» и даже «отцом компьютерных технологий», хотя большинство его сочинений являются не более чем пересказом исследований его сотрудников. Другой пример – открытие антибиотика стрептомицина, за которое в 1943 году Селману Уоксману была присвоена Нобелевская премия по медицине – при том, что в действительности препарат был синтезирован его аспирантом Альбертом Шварцем, о котором при раздаче премий даже не вспомнили.

В области психологии, точнее психоанализа (при всей спорности выдвигаемых этой школой постулатов), подобный пример можно усмотреть в «открытии» З. Фрейдом человеческой бисексуальности, хотя эта идея со всей очевидностью заимствована им у ныне прочно забытого Отто Вейнингера. Аналогично приоритет в «открытии» деструктивного влечения Танатос следовало бы отдать нашей соотечественнице Сабине Шпильрейн – ее статья «Разрушение как причина становления» написана задолго до первого упоминания этого явления Фрейдом. Фрейд, ограничившись беглым упоминанием о Шпильрейн, фактически присвоил себе приоритет в этой области. А про Шпильрейн до сего дня если и вспоминают, то как про первую психоаналитическую пациентку и интимную подругу К. Г. Юнга. Ее собственный вклад в развитие психоаналитических идей совершенно затерялся в тени именитых фигур.