ПОСЛЕДНЯЯ ГРАНИЦА - ХОВАРД ФАСТ

Когда железные дороги впервые пересекли континент, поездам, иногда приходилось простаивать: целый день, ожидая, чтобы бизонье стадо перешло через рельсы. Спустя пять дет бизоны стали редкостью, а через десять. Они фактически уже не существовали, и только как памяти они лежали повсюду груды скелетов, выбеленных солнцем.

В глазах индейцев это было одним из многочисленных преступлений, которым они не находили оправданий. Оно имело самые тяжёлые для них, самые трагические последствия. С незапамятных времен бизоны давали им всё необходимое для жизни; мясо было пищей индейцев; из шкур они шили одежду, меховые полости, доспехи, палатки; из костей делали оружие и иглы; из зубов – украшения; сухожилия использовались как нитки; внутренности шли на мешки и утварь, копыта – на клей; даже навоз – он, служил превосходным топливом и давал ровное жаркое пламя. Отходов не было – всё до последней капли крови бизона, шло на службу кочующим племенам.

Поэтому индейцы рассматривали стада бизонов как вечный источник своего существования. Но они убивали только такое количество животных, какое им было нужно. Когда индейцы увидели, что стада исчезают и прерии завалены гниющим мясом, они почувствовали жгучую ненависть к охотникам. По непонятным для индейцев причинам эти люди обрекали их на гибель, уничтожая то, что: питало их. Они смогли бы понять охоту за мясом, даже в крупном масштабе, но полное, бессмысленное истребление бизонов было в их глазах величайшим преступлением. С бизонами из прерий уходило всё, что давало средства к жизни индейским племенам.

Вот как обстояло дело с бизонами, когда шестеро охотников явились в форт Додж. Эти шестеро заросших бородами людей, грязных, зловонных – в силу своей профессии и по неопрятности, – представляли собой малоприятное зрелище. Выпросив табаку, жуя его и сплёвывая, они рассказали следующую историю.

Рассказывали её охотники медленно, с перерывами, взвешивая слова» точно всё ещё сомневались, что остались живыми.

Они охотились на север от реки Арканзас, имея с собой всего два фургона. Дело обстоит ведь теперь не так, как в добрые старые времена: животные почти истреблены. Чтобы найти стадо, приходится тщательно прочесывать прерии; даже в случае удачи в стаде всего каких-нибудь сорок-пятьдесят голов. Теперь не разбогатеешь от этого дела. Заработка хватает только на порох, пули да, может быть, на ночёвку в Додже.

Но на этот раз им посчастливилось. Они нагнали стадо к югу от Поунийского Притока. Двое из них, сделав круг в поисках животных, наконец обнаружили стадо и погнали его к стоянке, стреляя и крича изо всех сил. Остальные четверо тут же запрягли фургоны, вскочили в них и перехватили стадо. Ни один бизон не ускользнул; в стаде оказалось семнадцать коров и один бык, и охотники всех убили. По теперешним временам это была крупная добыча. Да и стрелки действовали здорово. Им повезло: все животные лежали по кругу, диаметр которого не превышал и полумили. Распив поэтому случаю кварту виски, они принялись сдирать шкуры, даже не перезарядив ружей. У них был с собой значительный запас муки и бекона. Подобно большинству охотников за шкурами, они испытывали отвращение к бизоньему мясу и потому решили использовать только два бизоньих языка. Они не дали себе даже труда закопать туши.

Об индейцах они не думали: им было известно, что их здесь нет и на сто миль в окружности. Они развели костры из бизоньего помёта, поставили тушить языки и, замесив тесто, предоставили ему закисать на солнце. Было около трёх часов дня, и они, лежа у костра, курили, допивая вторую бутылку виски. Разговор шёл о разном, главным образом о недавней удаче. Об индейцах они даже не упоминали. Не думали они об индейцах и тогда, когда послышался конский топот. Они решили, что это какой-нибудь фермер возвращается домой.

Вдруг на гребне холма, покрытого сушёной травой, появились индейцы. Они возникли, как пена. Здесь было целое племя – около трёхсот мужчин, женщин и детей. Опомнившись, охотники схватились за ружья, чтобы зарядить их и действовать. Но человеческий поток захлестнул их, окружил со всех сторон. Ружья были выхвачены у них из рук, и они беспомощно стояли среди этого водоворота. Воины соскакивали со своих пони, дети скатывались с них, пробирались между ног мужчин; женщины теснились вокруг, стараясь разглядеть, что происходит. Быстрые лошадки возбуждённо рыли копытами землю, собаки заливались лаем. А шестеро охотников стояли в центре шумевшей, взволнованной толпы. Андерсон, крупный, медлительный и глуповатый человек, немного понимал по-шайенски; понимал и Мак-Кейб, который когда-то имел склад товаров и вел торговлю с Арапахами. Оба уверяли, что никогда ещё они не были так близки к смерти, как в эти несколько жутких минут. Восемнадцать туш убитых животных лежали у всех на виду, служа немым свидетельством, так же как и их набитый шкурами фургон. Индейцы изголодались, они были страшно худы и изнурены. Их ярость рвалась наружу, как вода через разрушенную плотину. С Андерсона сорвали рубаху, женщины царапали его; так же поступили и с остальными. Дети проклинали их и кусали за ноги. А когда наконец мужчины стали вокруг них плотным кольцом, оттеснив женщин и детей, то охотники решили, что это только передышка, только подготовка к каким-нибудь ужасным пыткам.

Уорд немного захмелел, и его нервы сразу же сдали. Он расплакался, как ребёнок. Андерсон крикнул ему:

– Чёрт тебя побери, Уорд, заткнись!

Позднее Мак-Кейб уверял, что Уорд только ухудшил этим положение. Индейцы начали громко смеяться – кто презрительно, кто забавляясь его страхом. Они, видимо, совсем не понимали английского языка. Уорд начал было умолять их, но они, наверно, ничего не поняли из того, что он говорил, а может быть, не желали понимать. – Воины слегка отступили, оставив свободное пространство, в центре которого находились шестеро охотников. Как только женщины увидели, что мужчины собираются действовать, они направились к тушам, чтобы разделать их.

– Они, вероятно, были очень голодны, просто умирали с голоду, – заметил Мак-Кейб. – Доказательством этому служила жадность, с какой они набросились на мясо. Разломав фургон на топливо, женщины принялись печь мясо тонкими ломтями, чтобы оно скорее было готово. Первыми получили пищу дети. Когда они жевали мясо, то стонали и плакали. Сколько же надо голодать, чтобы пища могла причинять страдания!

Между тем вожди Шайенов решили взять дело в свои руки.

Рассказывая в форте Додж о происшедшем, Мак-Кейб так описал Маленького Волка.

– Невысокий человек, – говорил он, мысленно сравнивая его с рослыми Шайенами. – Нет, невысокий, но какой-то особенный… Да, особенный, – подчеркнул он. – Я уже не боялся, что нас будут пытать. Убьют – да, но пытать не будут.

Маленький Волк выступил вперёд, и индейцы глядели на него так, как глядят на отца.

Но, кроме него, там был человек ещё старше Маленького Волка, сморщенный, как сушёное яблоко. Маленький Волк стоял рядом с ним, и старик выглядел его отцом.

– Может быть, это был Тупой Нож, – продолжал Мак-Кейб. – Он, вероятно, у них главный вождь, потому что они ни разу не назвали его по имени, тогда как Маленького Волка называли. Я думаю, что это и был Тупой Нож.

Мак-Кейб понимал кое-что по-шайенски, когда говорили медленно и не горячась.

В словах индейцев чувствовались накопившаяся горечь и ненависть. Андерсон подтвердил, что остальные охотники, совсем не знавшие по-шайенски, просто ждали смерти.

Мак-Кейб и Андерсон догадывались, какая судьба их ожидала.

Молодые индейцы выказывали беспощадную ненависть к ним. Они не горячились, не теряли самообладания, как этого можно было ожидать от индейцев. Их ненависть была сдержанной, глубоко сознательной.

Шестеро охотников за шкурами знали об этих индейцах только то, что они появились из-за холма и что это было какое-то племя, перекочевывавшее со всем своим скарбом на новое место. Но откуда они и почему очутились здесь, никто из охотников не представлял себе.

И вожди удержали молодёжь. Ни Андерсон, ни Мак-Кейб не знали, как и почему их оставили в живых. Старый вождь, по имени Маленький Волк, вынул свою трубку и, набив её до отказа крепким табаком, подошёл к костру взять уголёк, прикурил и, попыхивая ею, вернулся. И тогда охотники, даже Уорд, поняли, что пока старик прохаживается по кругу, попыхивая трубкой, они будут жить. Он одним своим присутствием воздвигал как бы преграду между Шайенами и их добычей.

– И трубка у него была смешная – не какая-нибудь проклятая языческая штучка, а обыкновенная десятицентовая трубочка, – сказал Мак-Кейб.

Маленький Волк курил и напряжённо думал; его широкое, худое, всё в морщинах лицо было глубоко озабоченно. Закутавшись в старое, изношенное одеяло, он продолжал ходить покуривая – в его руках была жизнь шестерых людей – и не отзывался на гневные крики своего ожесточившегося племени. Они требовали смерти охотников. Стоя кольцом вокруг пленников, воины жадно жевали полусырое мясо и требовали их смерти. Они твердили о том, что свыше миллиона бизонов было перебито в прериях вот такими людьми, как эти охотники за шкурами.