ПОСЛЕДНЯЯ ГРАНИЦА - ХОВАРД ФАСТ

Вероятно, Уинт отдал горнисту команду, но тонкие звуки сигнала затерялись среди треска выстрелов. Солдаты низко пригибались и бежали вперёд; и тогда Шайены дали залп – всего один. Старый вождь не шевельнулся.

Мэррей остался один на ногах. Уинт что-то громко кричал ему, но он не понимал слов, если вообще это были слова.

Теперь Мэррей находился всего в двадцати ярдах от траншей Шайенов; его солдаты залегли в траве. Вождь вынул трубку изо рта. Мэррей, точно на прогулке, медленно пошёл обратно, удивляясь, что всё ещё жив.

– Сумасшедший! – крикнул ему Уинт. – Ложитесь! Мэррей, внезапно придя в себя, как человек, очнувшийся от наркотического сна, бросился в траву и, перевернувшись несколько раз, докатился до солдата, который лежал, изогнувшись, точно лук. Лицо солдата было обращено к небу; на нём так и застыла напряженная улыбка. Мэррей коснулся лежащего и убедился, что тот мёртв; затем пополз в траве мимо стрелявших солдат и дополз до Уинта. Уинт, согнувшись, неуклюже пытался забинтовать носовым платком свою раненую руку.

– Давайте-ка я, – сказал Мэррей.

Уинт насвистывал какой-то мотив, пока Мэррей закручивал платок.

Где-то неподалёку скрывавшийся в траве Кембрен крикнул, покрывая треск выстрелов:

– Капитан! Капитан!

– Да?

– Не атаковать ли их?

– Вести огонь.

– Идем в атаку?

– Нет!

Мэррей осторожно приподнялся. Над траншеей плыл пороховой дым. Старый вождь исчез.

– Капитан Мэррей! – крикнул Гатлоу.

– Ну?

– Капитан Траск прислал связного. Он говорит, что ополченцы уехали.

– Ну и ладно. Уинт встал:

– Вот дураки!

Мэррей приподнялся на колени, его голова едва возвышалась над травой. Он увидел, как конные ополченцы переправляются через ручей в полумиле к востоку. Их силуэты резко вырисовывались на сияющем небе. Он видел, как они вскарабкались на высокий берег, столпились, а затем рассыпались и поскакали в обход индейского лагеря. Очевидно, индейцы также заметили их маневр. Из-за выступа отвесного берега, на котором они разместились, появилась группа всадников; Шайены двигались широкой дугой. Ополченцы помчались на них во весь опор.

Всё смешалось, как в разбитом калейдоскопе. Закипела яростная схватка. Только индейцы в конном строю способны придать кавалерийской атаке такой всесокрушающий напор. Ополченцы отступили. Устремившись за ними, Шайены врезались в их ряды, точно острые вертящиеся ножи.

– Прикажите людям отступать к лошадям! – закричал Мэррей.-Я иду на поддержку ополчения! Чем больше Шайенов вам удастся выманить, тем скорее всё кончится!

Они встретили пехоту Траска внизу, в русле ручья.

– Не давайте индейцам передышки, – сказал Траску капитан.

Когда Мэррей со своими солдатами очутился под защитой фургонов, Траск бегом повёл своих людей в атаку на траншею индейцев. При виде того, как залп из траншеи подкосил пехотинцев, Мэрреем овладело чувство горечи и беспомощности.

Его люди садились на коней, когда мулы, запряженные в фургоны, понесли. Остатки роты Траска бросились ловить мулов.

Ополченцы также были разбиты. Они отступали, оставляя убитых и раненых, и память об их поражении осталась на долгие годы в Додж-Сити.

Мэррей повел свою кавалерию прямо на траншею Шайенов, но на этот раз индейцы оказались уже верхом;

они с невероятной быстротой вскочили на своих пони. Они кружились перед отрядом, то приближаясь, то удаляясь, испускали воинственные крики, насмехались над солдатами.

Поднявшись на вершину холма, Мэррей увидел, что индейский лагерь уже снялся с места, оставив заслон от преследования – редкую цепь всадников.

Один из фургонов, в котором находились боеприпасы, опрокинулся в полумиле от ручья. Небольшая группа индейцев, рассеявшая ополченцев, – бросилась к нему, захватила патроны и умчалась прочь.

Траск пытался перестроить своих солдат. Мастерсон с небольшой группой уцелевших ополченцев приплелся обратно и теперь выслушивал горькие упреки Траска.

Упряжки мулов переловили одну за другой и привели обратно.

Траск подъехал к траншее и угрюмо созерцал двух мёртвых индейцев, лежавших в ней.

Кавалеристы преследовали индейцев до полудня. На коне индейцы превращались в сущих дьяволов. Они кружили вокруг солдат и ускользали; дрались, как волки, когда враг угрожал их племени, и легко уходили от тяжёлых серых кавалерийских лошадей, когда племя было в безопасности. Убить их было так же трудно, как птицу на лету.

В полдень Мэррей остановил своих лошадей. Шайены расположились на холме, усеянном валунами. Солдаты спешились, потные, усталые. Повязка слетела с раненой руки Уинта, и он был весь в крови. Гатлоу потерял кепи, а копье распороло ему бриджи от бедра до колена. У солдата Бейли, парня из Охайо, стрела застряла в лёгком; каким-то образом удерживаясь в седле и не отставая от своих, он медленно умирал. Его положили на траву и затем похоронили здесь, в безыменной могиле.

Солдаты атаковали индейский лагерь, но опять были отброшены. Они преследовали индейцев, растянувшихся широкой дугой, и двигались на запад. Серые кони измотались, им не хватало выносливости жилистых, крепких пони. Иногда между отрядом и Шайенами оставалась миля, иногда немного больше или меньше. Но догнать индейцев отряд не мог.

Погоня продолжалась до вечера. Угрюмые, ожесточившиеся солдаты всё ещё держались следа, как старая гончая, которую перехитрил зверь. По временам они останавливались и в бессильной ярости разряжали свои карабины. Пришпоривая взмыленных коней, они ругали их и умоляли идти быстрее.

Солнце закатилось, и Шайены опять остановились.

Кавалеристы, спешившись, бросились на землю, растирая онемевшие ноги. Запаленные лошади дышали тяжело и хрипло.

– Это не люди, в них нет ничего человеческого, – сказал Мэррей Уинту.

– Мы ещё раз атакуем их?

– Да, завтра утром.

– Их не будет здесь завтра утром, – со странной уверенностью заявил Уинт.

И Мэррей молча кивнул.

Уже прошла половина ночи, когда Шайены снялись. Сигнал поднял отряд. Полусонные солдаты, спотыкаясь в темноте, оседлали коней и тронулись в путь. Однако ехали медленно, без прежней уверенности. Когда Мэррей снова дал приказ остановиться, они ничего не услышали, кроме хриплого дыхания лошадей и лая одинокого койота.

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ

Сентябрь – октябрь 1878 года

Шестеро мужчин пришли пешком в форт Додж. Это были охотники за бизонами, вернее – за шкурами бизонов, а не за их мясом.

Следует разобраться в этом различии. Охотники за мясом убивали бизонов для того, чтобы доставить пищу людям. Об огромном числе животных, убитых некоторыми охотниками, ходили целые легенды. Одним из таких охотников был Баффало Билл Коди, снабжавший мясом железнодорожников. Его работа, если не принимать во внимание орудий, которые он употреблял, не отличалась от работы любого мясника на любой скотобойне. Она не была ни более похвальной или героической, ни более достойной порицания. Коди отличался от других мясников-профессионалов тем, что бродил по свету, изображая в лицах сцены из жизни на «диком Западе», заряжал свои пистолеты крупной картечью и заслужил себе славу великого рубаки, великого стрелка и великого вруна.

Однако ни он, ни другие охотники за мясом не были повинны в истреблении слишком большого числа бизонов, когда-то громадными стадами бродивших по прериям. Бизоны были уничтожены в невероятно короткий срок охотниками за бизоньими шкурами, ставившими себе целью добывать только шкуры – и ничего больше. Мясо и кости убитых животных не представляли для них интереса. В своём стремлении разбогатеть они оставляли за собой страшные следы уничтожения. Они следовали за стадами в огромных, зелёных фургонах и из своих крупнокалиберных ружей убивали, убивали и убивали. Обычно они работали, объединившись в группы по шесть человек: двое убивали, четверо снимали шкуры. Это требовало мастерства. Надо было знать, как распороть кожу на брюхе животного, как на ногах, и снять не повредив. Искусники могли освежевать самку в семь минут. Снятые с бизонов шкуры кучами складывались в огромные фургоны.

В шестидесятые годы, в годы процветания страны, охота за шкурами приносила богатство. Составлялись целые компании из крепких, выносливых людей, занимавшихся убийством животных, и из ещё более выносливых – сдиравших шкуры. За стадами следовало сорок, шестьдесят, а то и сто фургонов. Ружья охотников гремели днём и ночью. На сотни миль разносилось в прериях зловоние от гниющего мяса, и сытые по горло койоты отворачивались от него. Такого избиения Америка ещё не видывала, и сомнительно, чтобы когда-нибудь в истории человечества миллионы фунтов съедобного мяса бесполезно гнили и разлагались под знойным солнцем. Даже неисчислимые стада бизонов не могли устоять перед таким массовым уничтожением.