Чёрная лента - Арабель Моро
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Госпожа оплачивала расходы мистера Брауна, но лишь из опасения, что, если она прекратит финансирование подобных трат, он приедет требовать деньги лично. Видеть его в своём доме госпожа не хотела. Впрочем, спустя год жизни в Лондоне его расходы внезапно сократились. Причина этого изменения была неясна, но не могла не радовать госпожу.
С отъездом мистера Брауна жизнь в усадьбе вернулась в привычное русло. Хозяйка проводила своё время за чтением, прогулками по саду и беседами с Джорджем. Регулярно она посещала церковь и изредка принимала гостей. В начале весны мисс Джоан выдали замуж за мистера Марлоу. Молодые были счастливы в браке и время от времени навещали госпожу.
Отец Браун теперь стал редким гостем в усадьбе. Вероятно, старого священника тяготила та жизнь, которую вёл его сын. Ему было совестно входить в дом к госпоже и пользоваться её гостеприимством, но я знаю наверняка, что хозяйка никогда не винила отца Брауна ни в одной из своих бед. Что бы ни творил мистер Оливер, она всегда считала его отца своим преданным другом и была рада любому его визиту.
Резкая перемена в настроении госпожи произошла в день её рождения. В приближении этого дня она вдруг стала раздражительна и нетерпелива. Её будто бы что-то тревожило, но никто не мог разгадать причину этих волнений. Казалось бы, в доме жизнь текла своим обычным чередом, но ни с того, ни с сего хозяйка могла вдруг заплакать или же рассмеяться. То её раздражала любая мелочь, то внезапно на неё накатывала волна щедрости, и она одаривала всех слуг драгоценными подарками. Она то прилипала к молодому Джорджу, едва ли не удушая его жадным вниманием наседки, то вдруг, наоборот, сторонилась его, да и всех, кто оказывался рядом. Меня тревожили эти перемены, но я предполагала, что все беспокойства обусловлены скорым наступлением дня рождения госпожи, который, как знамя приближающейся старости, всегда страшит привлекательных женщин. Ей исполнялось тридцать семь лет.
За день до этой даты приехали мистер и миссис Марлоу. Госпожа встретила их отрешённо и почти холодно. Миссис Марлоу убедила мать дать небольшой праздничный обед и пригласить на него отца Брауна с супругой и нескольких старых друзей. Миссис Браун поначалу воспротивилась, но потом дала себя уговорить, сказав странное: «В общем-то, можно и погулять напоследок». Ни я, ни миссис Марлоу не поняли значения этой фразы, но были обрадованы тем, что сможем на время праздника отвлечь госпожу от неясных нам переживаний.
Обед в честь дня рождения хозяйки прошёл очень тепло. Поначалу чувствовалось смущение отца Брауна и его желание не задерживаться долго на празднике, но вскоре деликатными заботами миссис Марлоу и наивной простотой пожилой супруги священника все участники застолья втянулись в оживлённые беседы. Гости ушли только поздним вечером.
Попрощавшись с ними, госпожа сразу же отправилась в постель. Она отослала Гвен на всю ночь и, будто чего-то страшась, попросила меня не тушить свечи. Я тревожилась за неё, но, очевидно, напрасно.
Ночь прошла спокойно, а наутро хозяйка проснулась в удивительно деятельном настроении. Едва рассвело, она позвала меня к себе и приказала сделать во всём доме генеральную уборку.
– Нужно освежить все гостиные и гостевые комнаты, – твердила она, охваченная непонятным волнением созидания. – Проверь, достаточно ли припасов на кухне. Чисто ли там? Пополни винный погреб, и пусть вычистят все дорожки в саду.
– Мы ждём гостей? – спросила я.
Госпожа не ответила. Она в волнении пересекла комнату. Я видела, что она хочет добавить что-то ещё, но, очевидно, сомневается.
– Вот ещё что, – сказала она после недолгих раздумий, – прикажи приготовить спальню мистера Брауна.
Я с удивлением уставилась на госпожу. В последнее время писем от мистера Брауна не приходило, поэтому объективных причин ожидать его приезда в скором времени я не видела. Заметив моё сомнение, госпожа нервно дёрнула нижней губой и отвернулась.
– Прикажи Гвен собрать мои вещи, – добавила она, вновь вернувшись к взволнованному хождению по комнате. – И пусть мистер Хилл приготовит карету к полудню. Я еду в Лондон.
20 декабря 1858 года. Четыре часа после полудня.
Ни я, ни миссис Марлоу, ни молодой Джордж не могли и предположить, что госпожа вдруг решит отправиться в Лондон. Она никогда не любила городскую жизнь. Её угнетали шум и беспорядочность многолюдных улиц. Сырость и запахи отбросов пробуждали в ней отвращение. Даже в бытность жизни мистера Вильерса госпожа бывала в Лондоне крайне редко. Что уж говорить про последние годы.
И всё же она, отказавшись от всех провожатых, отправилась туда. Её переполнял странный энтузиазм. Казалось, будто, проснувшись на утро своего тридцатисемилетия, она вдруг обрела второе дыхание жизни. Это было столько же удивительно, сколько и странно.
Госпожа отсутствовала больше месяца и, наконец, вернулась. Вернулась вместе с мистером Брауном. Их воссоединение вызвало недоумение и у семьи, и у друзей госпожи, и уж тем более у прислуги. Опережая всеобщее недовольство, едва ступив на порог дома, мистер Браун взял слово.
– Вижу в ваших глазах смущение и недовольство, – сказал он. – Пожалуй, я и сам бы встретил себя с меньшей радостью, но, уверяю, я теперь не тот, что был прежде.
С какой-то непривычной трепетностью он держал в своих ладонях руку госпожи. Словно бы и не было этих лет разлуки и взаимной ненависти. Затем он и госпожа ушли в кабинет и пригласили вместе с собой мистера Джорджа и миссис Марлоу, которая задержалась в усадьбе до приезда матери. Я не знаю, каким был их разговор, но длился он долго. Прошло не меньше полутора часов, прежде чем дверь кабинета снова распахнулась. Оттуда вышли миссис Марлоу и мистер Джордж. Оба были задумчивы и молчаливы. Вслед за ними вышла и миссис Браун. В отличие от собственных детей она выглядела
