Жареные зеленые помидоры в кафе «Полустанок» - Флэгг Фэнни

Мама, едва увидев его, сказала: «Ой, гляди-ка, Иджи, у него твои волосы!» И действительно, волосики у него были совсем белые, белее не бывает. И тогда папа Тредгуд усадил Иджи перед собой и сказал, что с этого момента вся ответственность за Руфь и ребенка лежит на ней, так что пора ей решить, чем заниматься в жизни. И дал ей пятьсот долларов, чтобы начать свое дело. Вот на эти деньги она и купила кафе.

Эвелин спросила, знал ли Фрэнк Беннет, что у него есть ребенок.

— Понятия не имею.

— И он никогда не встречался с ней после того, как она уехала из Джорджии?

— Я в точности не знаю, встречался или нет, но одно скажу наверняка: он приезжал в Полустанок по меньшей мере один раз. Но лучше бы он этого не делал.

— Почему?

— Потому что именно тогда его и убили.

— Убили?

— Да, милочка. Насмерть, мертвее не бывает.

18 сентября 1928 г.

Когда в то лето Руфь вернулась домой, чтобы выйти замуж, Фрэнк Беннет и её мать встречали поезд на станции. Руфь уже успела забить, какой он красавчик и как радуется её мать при мысли о предстоящем событии.

Потом начались бесконечные вечеринки, и она постаралась выкинуть из головы все мысли о Полустанке. Но иногда посреди толпы или в темноте одинокой ночи — это всегда случалось неожиданно — она вспоминала Иджи, и от желания увидеть её и обнять у Руфи до боли перехватывало дыхание.

В такие минуты она молила Бога избавить её от подобных мыслей. Она знала, что должна быть там, где ей надлежит быть, и делать то, что ей положено делать. Она должна забыть Иджи. Конечно, Бог ей поможет… конечно, это чувство со временем пройдет… с Божьей помощью.

Она легла в супружескую постель, поклявшись быть хорошей, любящей женой и вычеркнув из памяти все прошлое. Вот почему для неё было таким ударом, когда Фрэнк взял её со звериной жестокостью — будто наказывал за что-то. Сделав дело, он встал и ушел спать в другую комнату, оставив её лежать в крови. Он никогда не приходил к ней, если не хотел секса. И в девяти случаях из десяти это происходило оттого, что он был пьян или ему не хотелось ради этого ехать в город.

Руфь ничего не могла поделать. Она считала, что в ней есть что-то такое, что вызывает у него ненависть. Что Фрэнк каким-то образом почувствовал сидящую глубоко внутри неё любовь к Иджи, несмотря на все её старания избавиться от этой любви. Должно быть, это как-то проскальзывало в её голосе, в прикосновениях. Она не понимала как, но была уверена, что он обо всем знает и потому презирает её. Руфь все время жила с чувством вины и покорно принимала побои и оскорбления, считая их заслуженными.

Из спальни матери вышел доктор.

— Миссис Беннет, она начала разговаривать, может, вы хотите ненадолго зайти к ней?

Руфь вошла и села подле матери.

Мать не говорила уже неделю. Она открыла глаза и посмотрела на дочь.

— Уходи, беги от него, — зашептала она. — Обещай мне это, Руфь. Он дьявол. Я видела Бога, и он сказал: Фрэнк — дьявол. Я же все вижу, Руфь. Уезжай, обещай, что уедешь…

Впервые за все время эта застенчивая женщина осмелилась что—то сказать о Фрэнке. Руфь кивнула и взяла её за руку. В тот день врач закрыл глаза матери на вечные времена.

Руфь поплакала над ней, а через час пошла наверх в свою комнату, умылась и написала на конверте адрес Иджи.

Отправив письмо, она подошла к окну и посмотрела на голубое небо. Она глубоко вдохнула свежий воздух, и ей показалось, что сердце её взлетело вверх, словно воздушный змей, которого ребенок отпустил в поднебесье.

21 сентября 1928 г.

Перед домом остановились две машины — легковая и грузовая. В грузовике сидели Большой Джордж и Иджи, а в легковой — Клео, Джулиан и два их друга, Уилбур Уимс и Билли Лаймуэй.

Руфь, одетая, с пожитками наготове, ждала их с раннего утра, надеясь, что сегодня они наверняка приедут.

Мужчины вылезли из машин и остались во дворе, а Иджи направилась к дому. Руфь смотрела на неё с крыльца.

— Я готова, — сказала она.

Фрэнк спал после обеда, но, услышав, как подъехали машины, встал. Спустившись вниз, он поглядел сквозь дверь с москитной сеткой и узнал Иджи.

— Какого черта ты здесь делаешь?

Он рывком распахнул дверь и бросился к ней, как вдруг заметил во дворе пятерых мужчин. Иджи, не отрывая взгляда от Руфи, спросила:

— Где твои вещи?

— Наверху.

Иджи крикнула Клео:

— Вещи наверху!

Увидев, что Клео и четверо парней направились на второй этаж, Френк завопил:

— Да что, черт возьми, здесь происходит?

Джулиан, который шел последним, сказал:

— Сдается мне, что от вас уходит жена, мистер.

Руфь забралась с Иджи в грузовик, Фрэнк бросился к ним, но наткнулся на Большого Джорджа, который стоял, облокотившись о багажник. Он медленно вытащил из кармана здоровенный нож, одним движением вырезал сердцевину из яблока, которое держал в руке, и бросил её через плечо.

Джулиан крикнул сверху:

— Я бы на вашем месте, мистер, не стал злить этого ниггера. Он у нас чокнутый!

Чемодан Руфи положили в кузов, и машины отъехали прежде чем Фрэнк успел сообразить, что произошло. Однако, чтобы оставить за собой последнее слово и не выглядеть идиотом перед своим работником Джейком Боксом, который стоял тут же и таращился во все глаза, Фрэнк Беннет крикнул вслед облаку пыли, клубившемуся позади машины:

— И не вздумай возвращаться, ты, сука фригидная! Шлюха! Шлюха бесчувственная!

На следующий день он отправился в город и объявил всем, что после смерти матери Руфь совсем свихнулась с горя, и ему пришлось сдать её в психушку неподалеку от Атланты.

21 сентября 1928 г.

Все утро мама вместе с Сипси прибирали комнату Руфи. Теперь Сипси и Нинни на кухне пекли печенье к ужину, а мама и папа Тредгуды стояли на крыльце и ждали.

— Так вот, Алиса, не набрасывайся на неё и не пугай, стой спокойно. И не уговаривай остаться, не дави на нее.

Мама теребила носовой платок и приглаживала волосы — верный признак того, что она нервничает.

— Хорошо, отец, я только скажу, что рада её видеть. Это ведь можно? Пусть знает, что ей рады! Ты же скажешь, что рад её видеть, скажешь?

— Ну, разумеется, скажу, — ответил папа. — Просто я не хочу, чтобы ты не надеялась понапрасну, вот и все. — Он помолчал с минуту и спросил: — Алиса, как ты думаешь, она останется?

— Молю Бога, чтобы осталась.

В эту секунду грузовичок с Иджи и Руфью выехал из-за угла. Папа воскликнул:

— Вот они! Нинни, Сипси, они приехали!

Мама подпрыгнула и бросилась вниз по ступенькам. Папа за ней. Увидев Руфь — похудевшую, измученную, — они разом позабыли все слова, которые приготовили, и принялись обнимать её и тискать, лопоча наперебой:

— Как славно, что ты дома, милая! Больше мы не позволим тебе удрать от нас.

— Мы приготовили твою старую комнату, а Сипси и Нинни все утро стряпали.

Провожая Руфь наверх, мама оглянулась на Иджи:

— Постарайся вести себя пристойно на этот раз, слышишь?

Иджи пожала плечами и, входя в дом, буркнула себе под нос:

— А чего я такого сделала-то?

После ужина Руфь удалилась с мамой и папой в маленькую гостиную, плотно закрыв за собой дверь. Она села напротив них, сложила руки на коленях и заговорила:

— Денег у меня нет. Если честно, то у меня вообще ничего нет, кроме одежды, но я могу работать. Я хочу, чтобы вы знали: больше я никуда не уеду. Мне и тогда, четыре года назад, не следовало бросать её, теперь я это понимаю. Я постараюсь загладить свою вину и никогда больше не сделаю ей больно. Даю вам слово.

Папа, которого всегда ужасно смущало любое проявление чувств, ерзал в кресле.

— Что ж, я надеюсь, ты понимаешь, что делаешь. Наша Иджи не подарок, сама, наверно, знаешь.

Мама шикнула на него.

— Ох, отец, конечно, Руфь это знает. Правда ведь, дорогая? Просто такой уж у неё характер, диковатая она. Сипси говорит, это из-за того, что я ела дичь, когда носила Иджи. Помнишь, отец, ты с мальчиками в тот год принес домой перепелок и диких индюшек?

— Мать, да ведь ты ешь дичь каждый год.

— И то правда. В общем, речь не об этом. Мы с отцом хотим, чтобы ты знала: теперь ты член нашей семьи, и мы очень счастливы, что у нашей младшей будет такая замечательная подруга.

Руфь встала, поцеловала их обоих и вышла в сад, где её поджидала Иджи. Она лежала на траве, слушала сверчков и гадала, почему это она чувствует себя такой пьяной, хотя не брала в рот ни капли.

Когда Руфь ушла, папа сказал:

— Вот видишь, я же говорил тебе, что незачем беспокоиться.

— Я, что ли, беспокоилась? Только ты один и беспокоился, отец, а я-то как раз нет, — ответила мама и принялась за шитье.

На следующий день Руфь снова поменяла фамилию на Джемисон, а Иджи обошла весь город и объявила всем и каждому, что бедного мужа Руфи раздавил в лепешку бронированный автомобиль, перевозивший деньги из банка, — одно мокрое место осталось.