Император Крисп - Гарри Тертлдав

Крисп ехал во главе армии. Фостий приблизился и пересказал ему оба послания Ноэтия. Услышав второе, Крисп рассмеялся:

– Он воистину старый лис, клянусь благим богом. Однако я не справился бы со своими обязанностями, если бы не отдал ему этот приказ, – серьезно добавил он. – Это урок, который ты должен запомнить, сын: Автократор не имеет права полагаться на то, что все будет делаться само собой. Он обязан обеспечить это сам.

– Да, отец, – отозвался Фостий, надеясь, что голос его звучит по-деловому.

Он знал, что Крисп живет по собственным принципам.

Его отец подарил империи Видесс два десятилетия стабильного правления, но стал при этом раздражительным, вспыльчивым и подозрительным.

А заодно приобрел пугающее умение угадывать мысли Фостия.

– Ты, конечно, думаешь, что станешь делать все иначе, как только усядешься на трон. Тогда запомни, что я тебе скажу, парень: есть два пути – мой и Анфима.

И будет лучше, если ты взвалишь ношу правления на свои плечи, чем позволишь ей свалиться на империю.

– Ты уже говорил это, и не раз, – согласился Фостий, подразумевая, что слышал эти слова не меньше тысячи раз.

Уловив в его голосе смирение, Крисп вздохнул и обратил внимание на дорогу.

Фостий уже собрался было продолжить спор, но передумал. Он хотел выдвинуть другой вариант правления: небольшую группу доверенных советников, способную снять с Автократора достаточную часть ошеломляюще тяжкого административного груза.

Но не успев заговорить, он вспомнил своих фальшивых друзей и подхалимов, с которыми уже пришлось расстаться, потому что они стремились использовать его в собственных интересах. То, что советнику можно доверять, вовсе не означает, что он не станет продажным или корыстным.

Он дернул поводья; лошадь обиженно фыркнула, когда Фостий отвернул ее голову от головы отцовского коня. Но Фостий всегда раздражался, когда ему приходилось признавать правоту отца. И если он отъедет в сторону, ему никому не придется уступать – ни отцу, ни себе.

К концу дня имперская армия отошла от побережья достаточно далеко, и закат оказался для Фостия весьма непривычным зрелищем. Окруженный со всем сторон сушей, он ощущал себя словно в заточении, лишившись привычного для столичного жителя морского простора. Даже звуки показались ему странными: неизвестные в столице ночные птицы объявляли о своем присутствии трелями и странными рокочущими звуками.

Шатер Криспа, хотя и матерчатый, а не каменный, максимально воспроизводил великолепие императорского дворца. От факелов и костров было светло как днем; обычных просителей сменил поток входящих и выходящих офицеров. Так же, как и в городе, кто-то выходил хмурый, кто-то довольный.

Опять-таки, у Фостия не оказалось другого выбора, кроме как устраиваться на ночь в неуютной для него близости от отца. И вновь, как и в столице, он решил отыскать себе местечко как можно дальше от него. Слуги, которым поручили установить его шатер, не стали удивленно поднимать брови, когда он приказал разместить его сзади за большим и величественным шатром Криспа и как можно дальше сбоку от него.

Фостий поужинал из одного котла с халогаями возле шатра Криспа. Здесь он не рисковал наткнуться на отца: во время кампаний Крисп по привычке столовался вместе с простыми солдатами, так что он наверняка стоял сейчас где-нибудь в очереди к котлу с миской и ложкой в руках, словно рядовой кавалерист.

Он вряд ли остался бы доволен ужином своих телохранителей, если бы попробовал в тот вечер их еду – она имела резкий горьковатый привкус, от которого у Фостия даже сводило язык.

Халогаям он понравился не больше, и они, не сдерживаясь, заговорили о достойном возмездии.

– Ежели повар и завтра подсунет нам такую дрянь, мы порубим его на куски и бросим в котел, – сказал один из них. Остальные северяне кивнули, причем настолько серьезно, что Фостий, который сперва улыбнулся, стал гадать – может, халогаи и не шутят вовсе?

Не успел он доесть ужин, как кишки его завязались узлом, а желудок свело судорогой. Фостий сломя голову помчался к отхожему месту и едва успел задрать тунику и присесть над узкой канавой, как из него шумно извергся обед. Наморщив из-за вони нос, он выпрямился на подгибающиеся от внезапной слабости ногах. В паре шагов от него уже сидел на корточках халогай, через несколько секунд прибежал второй, но ему повезло меньше.

Не успев спустить штаны, воин с отвращением воскликнул:

– О боги севера, я наложил себе в штаны!

Несколько раз за вечер он повторял пробежку к отхожей канаве и начал считать себя везунчиком, потому что ему не пришлось повторять горестное восклицание неудачливого халогая. Всякий раз несколько халогаев составляли ему компанию.

Наконец, уже после полуночи, он оказался один во мраке возле канавы.

Фостий отмахал немалое расстояние от шатра в поисках еще незагаженного клочка земли – к канаве из-за вони было не подойти. Он уже собрался присесть, как кто-то невидимый в темноте окликнул его:

– Ваше младшее величество!

Фостий с тревогой поднял голову – голос был женским. Но то, что он собрался сделать, оказалось настолько срочным, что пересилило смущение.

Закончив, он утер со лба холодный пот и медленно зашагал к своему шатру.

– Ваше младшее величество! – услышал он тот же голос.

На сей раз он узнал его: Оливрия.

– Что тебе от меня надо? – прорычал он. – Неужели ты меня мало унизила еще там, в городе?

– Вы меня не поняли, ваше младшее величество, – обиженно отозвалась она.

Оливрия что-то держала в руке, но из-за темноты Фостий не мог разобрать, что именно. – У меня с собой настойка дикой сливы и черного перца. Она облегчит ваши страдания.

Если бы она предложила ему свое тело, он рассмеялся бы девушке в лицо. Он ведь уже отверг его однажды, будучи в полном здравии. Но в тот момент он без колебаний сделал бы ее императрицей в обмен на что-нибудь, что не дало бы его внутренностям вывернуться наизнанку.

Он заторопился к Оливрии, перепрыгнув по пути через канаву.

Она протянула ему стеклянный пузырек; на его стенке слабо отражался огонек далекого факела. Фостий выдернул пробку, поднес пузырек к губам и выпил содержимое.

– Спасибо, – сказал он… вернее, захотел сказать. Непонятно почему, но язык отказался ему повиноваться. Фостий уставился на пузырек, который все еще держал в руке. Ему почему-то показалось, что он находится очень далеко и с каждой секундой быстро удаляется. А в голове мучительно медленно проползла мысль: «Меня обманули». Повернувшись, он попытался бежать, но почувствовал, что падает. «Я вел себя, как…» И он потерял сознание, не успев произнести слово «болван».