Император Крисп - Гарри Тертлдав

– Что? – Саркис поковырял пальцем в ухе. – Подчиняться, говорите? Нет, ни разу. Если мир не подчиняется нам, «принцам», то с какой стати мы будем подчиняться ему?

– По той же причине, почему он стремится вернуть фанасиотов к ортодоксии?

– Уловив сомнение в собственном голосе, Фостий понял, что задает вопрос не только Саркису, но и себе. Но ответил на него Саркис:

– Он не преследует «принцев», потому что за исключением веры мы не доставляем ему неприятностей. И, если хотите знать мое мнение, то фанасиоты религией прикрывают откровенный разбой. А это явное зло.

«Нет, если материальный мир сам по себе есть зло», – подумал Фостий, но не высказал свое сомнение вслух, а вместо этого сказал:

– Я знаю нескольких васпуракан, которые ради карьеры стали ортодоксами. На вашем языке вы называете таких «цатами», верно?

– Да, – подтвердил Саркис. – А вы знаете, что означает это слово? – Он подождал, пока Фостий покачает головой, потом ухмыльнулся и гаркнул:

– Это значит «предатели», вот что! Мы, васпуракане, народ упрямый, и память у нас долгая.

– Видессиане во многом такие же, – сказал Фостий. – Когда мой отец отправился заново завоевывать Кубрат, разве не достал он из имперского архива карты, которые лежали там невостребованными триста лет?

Он моргнул, поняв, что привел отца в качестве примера. Если Саркис это и заметил, то вида не подал.

– Да, ваше младшее величество, он это сделал. Когда мы планировали кампанию, я видел эти карты собственными глазами – выцветшие, погрызенные крысами, но тем не менее полезные.

Но триста лет… ваше младшее величество, триста лет есть лишь блошиный укус на заднице времени. Прошло уже триста тысячелетий с того дня, когда Фос сотворил Васпура Перворожденного.

И он взглянул на Фостия бесстыжими глазами, словно подзуживая того закричать о ереси. Фостий не раскрыл рта; стычки с отцом приучили его к сдержанности.

– Для меня триста лет кажутся достаточно долгим сроком.

– А, это потому что вы молоды! – воскликнул Саркис. – Когда я был в вашем возрасте, годы тянулись, как смола, и мне казалось, что каждый из них никогда не кончится. Но сейчас в моих часах осталось совсем немного песка, и я сожалею о каждой упавшей песчинке.

– Да, – отозвался Фостий, хотя едва не перестал слушать, когда Саркис заговорил о своей молодости. Его удивляло, почему пожилые люди так часто ее вспоминают; он же не виноват, что моложе. Но если бы ему давали золотой всякий раз, сказав «Это потому что ты молод», он не сомневался, что смог бы вернуть годовой налог каждому крестьянину в империи.

– Ладно, я и так вас задержал, ваше младшее величество, – сказал Саркис. Когда вам надоедает болтовня, так и скажите.

Знаете, это одно из преимуществ высокой должности: совсем не обязательно выслушивать людей, которых ты считаешь скучными.

«Кроме моего отца», – мелькнуло в голове у Фостия: единственное исключение, но весьма значительное. Но мысль эта была не из тех, которой можно поделиться с Саркисом, да и вообще с кем угодно. Кроме, пожалуй, Дигена. Фостий был почему-то уверен, что священник его поймет, хотя для него любой вопрос, не связанный прямо с Фосом или будущей жизнью становился второстепенным.

Получив повод уйти, он им незамедлительно воспользовался.

Даже теперь, когда прибывшая армия запрудила улицы, Наколея казалась крошечным городком для любого, привыкшего к столичным масштабам. Жалким, унылым, провинциальным… уничижительные определения сами собой всплывали в голове Фостия. Истинны они или нет, но они подходили.

В Наколее все было буквально перевернуто вверх ногами.

Возвращаясь к отцу в сгущающихся сумерках, Фостий с трудом пробирался между запрудившими улицы солдатами. Криспу отвели покои в резиденции эпарха, расположенной на городской площади напротив главного храма Фоса. Как и большинство храмов в империи, он тоже был построен по образцу столичного Собора.

Первое, что пришло при виде его в голову Фостия – жалкая и дешевая копия.

Вторая мысль, противоположная первой – жаль, что на его возведение потратили слишком много золотых.

Фостий резко остановился посреди площади.

– Клянусь благим богом! – воскликнул он, даже не заботясь о том, что его могут услышать. – Еще немного, и я сам стану фанасиотом.

Он даже удивился, почему эта мысль не пришла к нему раньше.

Многие проповеди Дигена не отличались от доктрин еретической секты, за тем лишь исключением, что после слов священника эти доктрины казались добродетелью, а Криспу они представлялись подлыми и злобными. Когда же у Фостия появлялась возможность выбирать между мнением отца и чьим-то другим, он автоматически склонялся к последнему.

Неожиданно его поразила и вся ирония ситуации. Зачем он бросился в бой со злобными еретиками, если сам практически полностью согласен с их учением? Он представил, что сейчас пойдет к Криспу и все это ему скажет. Трудно вообразить более быстрый способ избавления от всех материальных благ.

По крайней мере, наследником престола ему тогда точно не быть.

Это внезапно стало для него очень важным. Автократор обладал большой властью среди духовной иерархии. Если бы он стал Автократором, то распространил бы в Видессе учение Дигена. Но если красные сапоги наденет какой-нибудь зануда и ортодокс – ему сразу представился Эврип, – то преследования будут продолжаться. Значит, нельзя давать Криспу любого повода отодвинуть его в сторону.

Утвердившись в этом решении, он торопливо зашагал по брусчатке к дому эпарха. Халогаи, недавно вставшие на охрану возле входа, подозрительно уставились на него, пока не узнали, потом взмахнули топорами, отдавая честь.

Когда он вошел в комнату Криспа, тот, как обычно, просматривал документы.

Он поднял голову и раздраженно нахмурился:

– Что ты здесь делаешь? Неужели успел вернуться? Я же посылал тебя…

– Я знаю, с каким поручением ты меня посылал, – бросил Фостий. – Все сделано. Вот. – Он достал из мешочка на поясе свиток пергамента и бросил его на стол. – Это подписи офицеров, которым я передал твой приказ.

Крисп откинулся на спинку кресла и просмотрел список. Когда он поднял взгляд на сына, вся его хмурость исчезла:

– Хорошая работа. Спасибо, сын. Можешь заняться чем хочешь; у меня больше нет для тебя поручений.

– Как скажешь, отец, – ответил Фостий и повернулся, собираясь уйти.

– Подожди, – остановил его Автократор. – Не уходи рассерженным. Скажи, как, по-твоему, я задел тебя на сей раз?

Формулировка вопроса лишь еще больше вывела Фостия из себя, и он, позабыв о намерении поддерживать с отцом хорошие отношения, рявкнул:

– Мог бы проявить и побольше радости от того, что я сделал нужное для тебя дело.