Боги мёртвого мира - Darknessia

раскаиваться, его будет мучить приставучий голосок всепрощающей совести, но не сейчас. Сейчас он запихнул свою человечность куда подальше, направился к следующей двери и пинком открыл ее.

И отшатнулся.

Монах расхаживал по комнате со спущенными штанами и затвердевшим членом в руке. Увидел незваных гостей и удивленно застыл, не понимая, что происходит. Премерзкое зрелище. Кегглар тут же преисполнился отвращения к этому существу и вытянул руку, прежде чем тот успел что-нибудь сказать или сделать. Мгновение спустя вспыхнула одежда монаха, пламя нещадно устремилось к его до сих пор напряженному достоинству, которое тот даже не соизволил прикрыть рукой. Келью наполнил отчаянный крик боли и смрад горящей плоти.

Келлу понравилось сжигать людей. Смотреть, как они просыпались от боли, подскакивали с дикими воплями и поджигали все вокруг, как из-за жара лопались их глаза, как кровь, не успевая вытечь из тела, вскипала и шипела. Он наслаждался с каждым разом, затаив дыхание наблюдал за схваткой жизни и пламени, в которой лишь слегка подбадривал одну из сторон.

Бессмертную, казалось, совершенно не интересует происходящее. Она бросала скучающие взгляды на мечущихся в агонии людей, но пристально вглядывалась куда-то в область груди Келла, туда, где он представлял средоточие своей духовной энергии. Неужели, она может ее видеть?

Около часа спустя со всеми спящими монахами было покончено. Пожар понемногу разгорался, но еще не представлял особой опасности из-за сырых каменных стен старого монастыря. К седьмому монаху Келл начал уставать. Кружилась голова от дыма, запаха жареного мяса, упоения и истощения. Материализация пламени по-прежнему забирала у него слишком много сил, но нужно закончить начатое, и Келл уверенно зашагал вслед за Бессмертной к зале для вознесения молитв.

За двустворчатой резной дверью братья бормотали молитвы, и это напоминало низкое гудение пчелиного роя. Келл без особых колебаний совершил очередное за эту ночь богохульство: прервал богослужение громким хлопком дверей.

Братья стояли на коленях как рабы, пальцами одной руки касаясь лба, другой — груди, а наполненные благоговением и трепетом лица были обращены к восьмифутовой мраморной статуе Великого Единого Бога. Этот трехглазый каменный идол в рваной хламиде и с босыми ногами, то ли мужчина, то ли женщина, надменно глядел на рабов своих сверху вниз, а в ладонях держал раскрытую книгу со своими столь противоречивыми законами.

Монахи вздрогнули и удивленно прервали свои молитвы, повернув возмущенные головы к нарушителю спокойствия. Келл в несколько быстрых шагов пересек зал.

— Что вы себе позволяете? — грозно начал один, возможно, брат Химма, при свете пары свечей сложно было различить лица, но вся его спесь, как и конец фразы, потонули в испуганном стоне, когда меч Келла погрузился в его бедро.

Под крики брата монахи пришли в движение. Оружия у них с собой не было, но они бесстрашно накинулись на Келла с кулаками, пока брат Химма судорожно глотал ртом воздух и зажимал распоротую артерию.

Первому подошедшему Келл отрубил половину кисти, три пальца разлетелись по полу, а из обрубка хлынула кровь. Монах пережал запястье другой рукой и завопил. Двое других служителей в страхе отступили, на их лбах заблестел пот, а глаза забегали по зале в поисках чего-нибудь, способного их защитить.

— Где же ваш бог и почему он не защитит рабов своих, когда я убиваю их прямо в его храме? — с усмешкой развел руками Келлгар. Монахи скрипели зубами от злости, но в бой не рвались. — Или, может быть, ему угодно, чтобы я покарал врагов его? На все воля Единого Бога!

С этими словами он рубанул по ногам одного из братьев, но тот успел отскочить назад, и лезвие лишь слегка порезало его голени. Келл с упоением замахнулся вновь, особо никуда не целясь, ведь он забавлялся со своими жертвами, как когда-то черные всадники забавлялись с его матерью. Монах снова отскочил, но остался без кончика носа. Он скосил глаза на обрубок и пропустил следующий удар. Меч попал в плечо, застрял в кости и с чавканьем вышел, а Келл уже, будто помешанный, с диким видом приближался к последнему монаху. Тот поднял руки и попятился, за ним по полу потянулась мокрая дорожка.

Келл воткнул меч в его живот и медленно провел снизу вверх до ребер, вытащил клинок и позволил монаху забиться в корчах на полу. Оглядел залу, остановил взгляд на Химме, затем на мужчине с обрубком кисти. Жалкие, запуганные, хнычущие черные всадники, которые даже смерть свою не могут встретить достойно. Сейчас он собственноручно победил свои ночные кошмары, которые на деле оказались и вполовину не такими страшными. Обычные люди, возомнившие себя карающей дланью господней.

Головокружение усилилось, вместе с тем прошла эйфория, и Келл устало опустился на пол посреди зала. Он скрестил ноги как для медитации и направил остатки своей энергии на воспламенение одежд раненых монахов. Истошные вопли эхом отскакивали от стен и, должно быть, гулом разносились по всему монастырю. Где-то снаружи пронзительно завыл Малыш и закричали перепуганные птицы, и эти звуки придавали определенный вкус общей картине разрушения.

Бессмертная все это время стояла в тени у задней стены и просто наблюдала. Ученик прекрасно справился без ее участия. Вся эта ночь была направлена на достижение определенного результата: свет духовной энергии Келла разгорелся ярче. Теперь тот едва различимый тлеющий уголек вспыхнул с новой силой. Еще пара-тройка таких толчков — и он достигнет своего предела.

— Идем.

Бессмертная вышла из помещения, когда в треске пламени потонули последние звуки умирающих монахов, а зала до отказа наполнилась смрадом горящей плоти. За ее спиной треснула и разлетелась в стороны трехглазая каменная голова, а затем пошел трещинами и весь остальной идол. Келл поспешил убраться, пока осколки случайно не задели его.

В холле их уже ждали Берт и Нова. Они держались за руки, оба выглядели напуганными, хотя Берт немного больше, но при виде целых и невредимых друзей выдохнули с облегчением. Келла слегка шатало, и Берт поспешил подставить другу плечо.

— Все. Теперь точно, — тихо выдохнул Келл.

— Я рад, что ты цел.

Как только они вышли за ворота, Инмори развернулась лицом к монастырю, склонила голову набок — и громадное каменное здание сложилось внутрь, будто карточный домик, в сопровождении оглушительного грохота. Целой осталась лишь одна стена, та, к которой была пристроена коновязь.

Малыш уткнулся косматой необъятной мордой в маленькую руку Инмори, а остальные еще несколько минут завороженно глазели на развалины монастыря.

— Столько хорошего вина пропало, — с тоской протянул Берт, и скоро все трое зашлись истерическим хохотом.

Глава 12. Теневой