Бусы из плодов шиповника - Владимир Павлович Максимов

пытаюсь (не всегда мне это, правда, удается) смотреть с юмором и самоиронией. Руководствуясь самурайским принципом: «Если ты не потерял жизнь – ты ничего не потерял». И, значит, можешь начать все сначала.

Одним словом, я оптимист, но не настолько…

И грусть моя по большей части проистекает из-за того, что я не в силах не то чтобы победить, но даже и приостановить реальное время. Хотя порою мне так этого хочется…

Но время сильнее меня. И тех мест и дней в их неизменном виде, а вернее – в том состоянии, в каком мне их удалось застать, в большинстве своем уже не существует. Подобно блистательной Атлантиде, погрузившейся в воды Мирового океана, они скрыты теперь в глубинах моей памяти. Где я все еще маленький, любознательный, любящий весь мир, озорной мальчишка. Почти такой же, как мой старший внук Костя, родившийся в 2014 году, через шестьдесят шесть лет после моего рождения и которому нынешним летом, когда мой сын со всем своим семейством (он сам, его жена Света и оба их детеныша) приезжали на целый месяц ко мне на дачу, было чуть больше четырех лет…

И порою глядя на своих внуков, таких веселых и счастливых, находящихся еще в стадии бессмертия, поскольку они, как и другие дети, лет до пяти обычно не задают себе и нам вопросов о времени, становится жаль только одного, что мы не можем все вместить и все любить…

Кстати, совсем недавно еще, в связи с моим надвигающимся, как скорый, сметающий все на своем пути локомотив, семидесятилетием, довольно юная журналистка одной из областных газет брала у меня интервью. И я ненароком обидел ее, заметив, что мне как человеку, более тридцати лет профессионально занимавшемуся журналистикой, ее вопросы кажутся довольно примитивными. Ведь у писателя можно спросить что-нибудь более существенное, сакраментальное, а не банальное. Хотя на банальностях и держится мир.

Мгновенно надувшись на мое, может быть, и неуместное, замечание, девушка, видимо, решила меня проучить, и, демонстративно поджав губки, спросила: «А вы не боитесь, – она назвала меня по имени-отчеству, – впасть в детство? Возраст-то у вас уже немаленький?»

– Нет, деточка, не боюсь, – ответил я ей вполне миролюбиво и искренне, – поскольку я из него никогда не выпадал. Более того, Пикассо – это знаменитый испанский художник, живший, впрочем, в основном в Париже, – на всякий случай уточнил я для своей юной собеседницы, поскольку, судя по ее предыдущим вопросам, она очень поверхностно разбиралась в искусстве вообще, и в литературе, в частности, – утверждал, что: «Нужно очень много времени, чтобы стать молодым». А для настоящего писателя это состояние молодости, а еще лучше – не замутненного последующей пошлостью детского восприятия мира и вообще очень ценно. Ибо он – писатель, будто двуликий Янус, смотрит одновременно и в прошлое и в будущее. Точнее, он из прошлого выуживает будущее. О чем еще в XVII веке говорил английский писатель и политик Джордж Сэвил (1633–1695), писавший под псевдонимом «Маркиз Галифакс»: «Лучший способ увидеть, что будет, припомнить, что было…» Надеюсь, я вполне исчерпывающе ответил на ваш вопрос? – уточнил я, непроизвольно улыбнувшись своей собеседнице и снова жалея о том, что ненароком обидел эту симпатичную девчушку.

Она тоже, правда, чуть виновато, улыбнулась в ответ, и задала следующий, очень хороший, на мой взгляд, вопрос:

– Похоже, вы человек светлый и веселый. А вам никогда не бывает тоскливо от реалий нашей такой неустроенной, в общем-то, жизни?

– Бывает. И грустно, и печально, и тоскливо даже. Грустно бывает, когда я умом понимаю, что единственное, что мешает нам жить – это наша собственная лень. Частенько, кстати, одерживающая верх над нашими благими намерениями. Правда, утешает то, что она преодолима, но тем не менее когда она побеждает какие-то мои хорошие порывы. Скажем, каждое утро непременно делать зарядку, мне становится грустно от собственного слабоволия. Печально же бывает, например, от постоянно текущего на кухне крана, который я не могу починить, поскольку являюсь человеком абсолютно не практичным в житейских делах. Так же печально мне бывает и от постоянно утекающего куда-то по своим, а не нашим делам времени. Которое я не могу остановить даже в самые прекрасные минуты своей жизни. Разве что в своих рассказах. А тоскливое чувство посещает меня тогда, когда я вижу людей никчемных, постоянно ноющих, жалующихся на жизнь, судьбу, на обстоятельства. Но ничего не делающих для того, чтобы это все как-то изменить. Тем более что сказано уже: «Времена не выбирают. В них живут и умирают». Или вот еще одна поэтическая цитата, которая мне тоже нравится: «Счастье любит смелых и отчаянных. К ним оно стремится всей душой. А боится мрачных, опечаленных. Их оно обходит стороной». А можно еще припомнить и слова Твардовского: «Смерть, она всегда в запасе. Жизнь, она всегда в обрез». Именно поэтому и надо в полной мере использовать каждый миг своего не такого уж долгого в этом мире бытия, не растрачивая время, отпущенное нам попусту. Помните, как об этом хорошо сказано у Пушкина в «Евгении Онегине»: «Мы рождены, – сказал Сенека, – для пользы ближних и своей. Нельзя быть проще и ясней. Но тяжело, прожив полвека, в минувшем видеть только след, растраченных напрасно лет…» То есть надо делать все, что можешь и что должно, для пользы своей и других, не превращаясь раньше времени в старичков. Ибо старость, по словам Бориса Александровича Покровского, народного артиста СССР, лауреата шести Сталинских премий, – это не что иное, чем возраст, о котором вы, в частности, у меня недавно спрашивали. Он говорил так: «Человек (если он человек, конечно) всегда сильнее, чем окружающая его жизнь; старости нет, старость приходит только тогда, когда у человека опускаются руки. А это может случиться в любом возрасте…» И это он говорил со знанием дела, когда ему самому было уже за восемьдесят. Одним словом, если ты любишь жизнь, то и она тебя будет любить. Формула счастья, как видите, очень проста. А то посмотришь на выражения лиц иных людей, порою совсем молодых, но потухших уже каких-то, словно с протухшими глазами, послушаешь их ахи, охи, вздохи порою уже с утра, когда весь мир вновь пробуждается к новой жизни, как бы преображаясь снова, даря нам самого себя, еще непознанного нами. То есть даря нам что-то новое, неведомое, интересное, и подумаешь, что жизнь для таких людей – это не великое счастье, а великое несчастье. Некая скучная, тоскливая обязанность, на невзгоды которой они постоянно ворчат и сетуют. И такие люди, по моему убеждению,