Набат-2 - Александр Гера

— Как дела, дружище? — бодро спросил Подгорецкий и вполне дружелюбно. — Водички не желаете?

До Кронида стал доходить смысл происшедшего. От пришельца исходила подавляющая энергия, она плотнее веревок удерживала его у столба, даже мыслить мешала.

Подгорецкий присел к столу, заглянул в раскрытую книгу. Это была знаменитая «Славная книга», утерянная и обретенная. Подгорецкий не мог прочесть древнеславянского текста, но плотные листы вощеной бумаги, где светилась каждая буквица, внушали уважение.

— Многого стоит… Секреты богов… Веков триста назад писалась, — уважительно бормотал Подгорецкий и вдруг воскликнул: — Я нашел ее! Я сделал это!

— Вам не познать ее, — с трудом промолвил Кронид.

— Ты уже говорил, — отмахнулся Подгорецкий беспечно. — Говори, где остальные? Особенно эта — «Мать зеркал»?

Кронид молчал, с трудом обдумывая затуманенной головой, как победить гадкого пришельца.

Подгорецкий внимательно обследовал землянку и ничего не обнаружил: Кронид брал из тайника только по одному фолианту. Разбирал текст, обдумывал и приносил другую.

Ситуация перестала нравиться Подгорецкому. Он пленил Кронида, но что это даст? Этот упрямый мальчишка, на куски его режь, книг не отдаст. С фанатами веры он знаком. Так было с мусульманским муллой, который умер в муках, но тайника не назвал, где хранилось «Священное толкование Корана» Аль-Юби. Так случилось с раби Хецином: он не отдал «Хеш Сефирот». Теперь этот юнец спокойно готовился к смерти, а наказ магистра категоричен: книги должны быть. Иначе многому не быть.

«Сказал, что сохранилась только одна? — размышлял Подгорецшй. — Последует приказ искать другие, и никогда не выбраться из этих треклятых мест. Хитрить смысла нет…»

Мир зашел в тупик — рассуждал Подгорецкий. Выбраться из него наудачу — не получится. Наступает потоп, население планеты стремительно сокращается от голода и непонятных заболеваний, выживут только избранные, а Россия вцепилась в Сибирь и чувствует свою исключительность. Здесь климат милостив и возвышенная территория, здесь Гречаный заранее отстроил города и провел дороги, создал запасы еды и топлива, но все это — иллюзия выживаемости. Спасутся только избранные.

«Те, кто обладает знаниями древних, которые описали потоп и места выживания. Циклы повторяются…»

«Что ж, — размышлял и Кронид над своей участью, — гадкий человек станет мучить меня. Муки не страшны, я не боюсь пыток, но Он унесет эту книгу. Книга, где непознанный мудрец пишет в заглавии: «Ты познаешь суть вещей, но бойся, если книга попадет к слугам дьявола. Они истолкуют святая святых, и никогда больше человекам не дано будет возродиться, навсегда Землю поглотит мрак, звезды упадут в колодцы тьмы.

Что есть вера? Это путь к самопознанию истин.

Что есть истина? Это гармония мира, где человек насильно самоутвердился и борется сам с собой, истрачивая тепло земли.

Третьего омовения она не переживет».

— Долго размышлять собираешься? — оборвал мысли Кронида Подгорецкий. Он поискал глазами подсобный подходящий предмет и увидел кочергу возле печурки: — Это подойдет для вразумления.

От подброшенных в топку сучьев огонь занялся. В пламя Подгорецкий сунул кочергу.

Неновы пытки. Устрашение — вот на чем держится власть. Религия — один из способов устрашения.

Кронид воздел глаза к потолку.

«Всевышний, что делать мне?»

Насилие применять запретил дедушка Пармен.

Он обнаружил, как непрочен свод над ним, как подгнили бревна и сам опорный столб шаток.

«Где же ты, Отец мой Небесный?»

Знаком дьявола приблизилась к его лицу кочерга. Сначала Подгорецкий решил заклеймить Кронида раскаленным металлом, оставить знак власти Аримана. Он разорвал рубаху на груди Кронида и увидел ладанку. Закон Ордена запрещал разведчику брать что-либо из вещей казнимого, но так был сладок час мести, так кружила голову минута обладания. Ладанка на тонком шнурочке мешала клеймению. Он сорвал ее и машинально сунул в карман.

Готовься, друг мой, причащаться…

Собрав силы, Кронид напружинил мышцы и, едва злая усмешка отпечаталась на лице его мучителя, дернулся в сторону. Ствол повело, и следом обрушился свод.

Плотный лежалый слой земли просел на месте землянки, сровнял купол с зеленым покровом низины. Сильнее полил дождь, смывая следы, как слезы смывают печаль.

Кронид дышал слабо, экономя силы, взывая к Вике:

«Приди, помоги мне, только ты знаешь, где я. Спаси меня! Я сделаю все, что ты пожелаешь. Спаси…»

***

Вика много раздумывала о Крониде. Он необычен. Назвать его талантливым — ничего не сказать. Красив, молод… Только зачем он такой? Такой уже есть. Некрасивый, но умный. За ним как за каменной стеной.

«Черт с ним, с исусиком этим», — решила она. Лило нещадно, и выбираться куда-то не хотелось.

Когда обнаружили труп Сыроватова, Бехтеренко стал додумывать картину происшедшего. Что могло произойти? Скорее всего Подгорецкий убил Сыроватова, а Кронид убежал…

Развиднестся, можно поиск наладить.

Лило нещадно, с ветвей сбивало молоденькие листочки.

2 — 13

Надо выполнять обещания, и Цыглеев назначил день и час встречи с главой конфессий России.

За последние годы Церковь потеряла почти все нажитое за тысячелетие. Ушли под воду храмы, многие подворья и монастыри, земли, дарованные и нажитые. На возвышенностях бесприютно торчали колокольни, вода заливала каменные ступени папертей, сырость точила стены разграбленных церквей, слизь поедала лики святых. И кому придет в голову творить молитву в храме, если дорога к нему исчезла под водой? Растеклась паства, вымерла. Господь отвернул свой лик от живущих в сраме.

Слаб был младенец ведической веры, не разродился даже криком, но вера жила, цепляясь за мир, такой манящий сквозь завесу дождей огнями новой столицы Орианы, куда не позвали. Мусульманский мир иссыхал в злобе, буддийский прозябал, иудейский растекался, пытаясь, как всегда в худые времена, сплавиться с чужеродной средой. Православная церковь боялась гласа своего, чтобы не захлебнуться от собственного крика, — и без того видно, что вымирает все живое и Творец безжалостен к отступникам.

Непонятно почему, вместо иерарха прибыл настоятель церкви Симеона-столпника.

— Это что за посол Его святейшества? — спросил Цыглеев, принимая верительные грамоты, где значилось, что податель сего является полномочным представителем Православной церкви для переговоров с властями, за подписью иерарха Филимона.

— Простудился Филимон на пароходе, добираясь в Ориану, и слег, — пояснил ему секретарь. — А этот, как его, — заглянул он в папку, — отец Потап возведен Филимоном в ранг архиепископа.

— Измельчала поповская рать, — язвительно выговаривал Цыглеев. — К премьеру отправляют заштатного попика.

Язвил Цыглеев по другому поводу: Штаты выменяли у России пять авианосцев на два парохода соевых бобов, а в Хатангу прибыли только два. Трое утопли в жесточайших штормах на переходе.

— А попик, говорят, — подсказал секретарь, — убеждать умеет.

— Плут, как вся поповская рать, но подобно покойному

Ануфрию сведущ в мирских и своих делах.

— Поглядим, — не торопился Цыглеев. — Если тощ, без разговоров дам деньги.

— Полноват, — прояснил портрет секретарь.

Навстречу Потапу Цыглеев не встал. Отец Потап остановился перед премьером, сделал поклон. Цыглеев демонстративно выложил ноги на стол и скрестил пальцы рук на животе, уставившись на отца Потапа.

— Слушаю.

Поп выбрал место напротив и двинулся к креслу. По пути он нечаянно зацепил провод плейера секретаря и выдернул наушник из его уха. Извинился, поклонился и добрался наконец до кресла. Ноги взгромоздил на каминную плиту. Высоковато, но держался отец Потап с достоинством. Его не смутили розовые носочки, высунувшиеся из-под неимоверного фасона полосатых брюк, разбитые полусапожки и сама ряса, заляпанная грязью. Цыглеев поморщился, а попик обратил к нему лицо с живейшим участием.

Секретарь от изумления оставил плейер. Раз есть повод смотреть, есть смысл послушать.

— Так о чем поговорим, сын мой? — обратился к премьеру отец Потап, неторопливо скрестив руки на объемистом животе.

Нахалы умиляли Цыглеева. Если точнее, они превращали его в охотника за наглым хряком.

— Так о вере, ваше архиепископство, — отвечал Цыглеев. — Только стыдновато мне брать в отцы неразумно раздутого батюшку, — толкнул первый шар Цыглеев, и собеседник тотчас перепихнул его обратно вполне мастерски:

— Плохое питание, сын мой. Тело вздулось от гнилой картошки и попкорна из гуманитарной помощи десятилетней давности. Вы сказывали, о вере имеется предмет разговора? В каком ракурсе желательно повести его? Сами знаете предмет?