Королевская пешка (СИ) - Буланова Юлия

Свекровь смотрела на мое заплаканное лицо с неодобрением. А фрейлины возбужденно перешептывались, обсуждая новый гардероб, который нужно заказать, чтобы соответствовать модным тенденциям. Сейчас в моде милитари. Оплатить же это предстояло моему фонду, который должен обеспечивать все потребности княжны и ее окружения. Это меня отрезвило. И если я позволю, курятник, навязанный мне княгиней, потратит на тряпки столько денег, сколько хватило бы на постройку целой школы.

Война – это не только боевые потери в сухих безликих отчетах командующих. Это трагедия в каждом доме. Это сломанные судьбы, сироты о которых некому позаботиться. Сколько сейчас пансионов и детских домов? А ведь уже скоро потребуется в разы больше. Помещения. Оборудование. Персонал в конце концов. И на все это требуется очень-очень много денег.

Поэтому я вызвала к себе одного из секретарей Энираду, выполняющего роль моего казначея и главного стилиста княжеского двора. Мужчины были явно удивлены данным приглашением, но в суть моего предложения о том, что экономика должна стать экономнее, вникли быстро. А вот реакция у них была разная.

— Будет исполнено, — флегматично отозвался секретарь.

— Это невозможно, немыслимо! – в ужасе запричитал гуру моды.

— Наша страна ведет войну. Наши сограждане погибают. – Безжалостно иду в наступление, а он пятится. – Сейчас нужно проявлять скромность в тратах и солидарность с теми, кто теряет близких, а не потакать вашему чувству прекрасного. К тому же, перемены коснуться лишь меня и моего окружения, а это – лишь малая часть двора, что должно вас утешить. К завтрашнему дню переодеть всех моих фрейлин в одинаковые белые платья простого покроя длиной до колена без рукавов. Излишества в виде вышивки и украшений неприемлемы. После этого вручить каждой еще по три комплекта, а, заодно, и мне парочку. Иная одежда с этого дня и до конца войны для них под запретом. Все несогласные статуса моих приближенных лишаются вместе с правом одеваться за счет двора.

Убедившись, что несчастный стилист меня понял, я отправилась озвучивать свою волю девушкам. Они ожидаемо возмутились такому произволу с моей стороны. Пришлось указать на дверь парочке самых крикливых. А самое смешное – они ушли, этой самой дверью хлопнув.

После моего демарша княгиня высказалась на тему отсутствия у меня вкуса, такта и совести. А потом в качестве наказания решила меня игнорировать. На всякий случай постучала по дереву. С этой женщиной я не то, чтобы не поладила. Мы держали дистанцию и почти не общались. Но Раду много рассказывал о своем детстве. Ее холодность по отношению к старшему сыну сложно было не заметить, тогда, как к младшему она была более чем благосклонна. Нет, мой муж, конечно, не самый простой человек. Только вот кто его таким воспитал? Даже я, будучи достаточно пристрастной, поняла за что его можно любить. А она на него не смотрела даже когда говорила с ним. Ее взгляд блуждал по стенам, потолку, оборкам ее платья или ногтям и никогда не касался собственного ребенка. Эта «любящая» мать даже не соизволила попрощаться с сыном в день отлета. Но самое страшное заключалось в другом – княжич не увидел в этом ничего необычного. Так она вела себя с ним всегда.

Остаться без поддержки Энираду оказалось сложнее, чем я могла предположить. Его компания почти успокаивала. Потому что с ним можно было не претворяться принцессой. Он знал кто я и что из себя представляю и его это, похоже, не смущало. С ним иногда даже было весело. А фрейлины следили за каждым моим шагом с затаенным восторгом встречая каждый промах. Еще и поэтому я не стала с ними церемониться. Более того – планировала приставить их какой-нибудь одуряюще нудной и тяжелой, но относительно полезной деятельности. Ибо раздражали меня эти манерные девицы неимоверно. Разогнать бы их, но за места тех, кто нас покинул чуть ли не драка завязалась. Причем в верхах. Высшие сановники через одного старались пропихнуть в круг моих фрейлин дочек, внучек и прочих родственниц женского пола. Как ни странно, древностью рода они мерялись между собой, и борьба эта меня ни в коей мере не затрагивала. Мне даже претенденток представить никто не удосужился. С одной стороны, радовало, что хоть этим не докучали. С другой стороны, становилось кристально ясно, что мое мнение никого в кругах высшей аристократии особо не интересует.

Впрочем, сейчас я ничего не могу с этим поделать. Так стоит ли тратить на это нервы? Не лучше ли сосредоточиться на том, где бы взять денег для обустройства приютов. Даже с учетом экономии решительно на всем, это была капля в море.

А еще сейчас, как никогда открывалась моя совершеннейшая необразованность во всех организационных и финансовых вопросах.

Мы в университетах не обучались. К сожалению.

Я не знала, даже с чего начать. Времени наверстывать упущенное не было. Как и не было тех, кто стремился мне помогать. Раду и тот улетел. Или мне просто так кажется, потому что я никому не доверяю?

«Нет судьбы, кроме той, что мы творим сами» * — эти слова из старого фильма, который пересмотренного, наверное, сотню раз, стали моим девизом по жизни. И я начала эту самую судьбу творить, стараясь делать это более или менее осмысленно. Хотя знаний и опыта катастрофически не хватало.

* Отсылка к фильму «Терминатор». Прим. автора.

Я тонула, захлебывалась в возможностях, вероятностях и рисках, не представляла, как сводить дебет с кредитом. И тихо мечтала послать это все к чертовой бабушке. Останавливало одно – даже если у меня получится плохо, это все равно будет лучше, чем никак.

Так и проходили мои дни. В каких-то мелких повседневных заботах, бесконечной учебе. Пока на аудиенцию ко мне не пришел весьма импозантный мужчина средних лет и не предложил взятку. Хотя, можно ли считать взяткой три поместья, оборудованные под приюты с полным обеспечением, отданные моему фонду в пользование на неограниченный срок?

Ведь никакой личной выгоды, а одна и сплошная головная боль. Так как в довесок к поместьям шла болезненно-застенчивая фрейлина двадцати одного года.

Алер Нарски – какой-то там родственник Ладислава. Он, как я предполагаю, и надоумил мужчину, занятого на государственной службе сутки напролет, пристроить дочь во фрейлины.

Мне в обязанности вменялось за ней присматривать. Ну, чтобы не травили ее, да всяких оболтусов, настроенных не слишком серьезно, отваживать.

Я плохо разбиралась в серьезности намерений аборигенов, поэтому решила пока отгонять от нее всех лиц мужского пола. На всякий случай.

Данна оказалась девочкой хорошей, но какой-то слишком нежной, и до абсурда ранимой. У нее на лбу крупными буквами написано "жертва". Как говорила одна из нянечек в моем детском доме, обнять и плакать.

Впрочем, особых хлопот девчонка не доставляла. Обычно сидела себе тихонечко в каком-нибудь уголке и читала. Все бы были такими.

Я загорелась идеей внедрить в выделенных мне поместьях цикл продуктового самообеспечения. Война рождала не самые приятные воспоминания. Жуткие истории о блокадном Ленинграде и голодающих сиротах, о которых я читала. Да и мое детство было не особо-то сытным. Что с матерью, что в приюте. Но ничего, кроме грибных ферм в погребах, теплиц со всякой зеленью и плодовых кустарников в голову не приходило. А помогать мне никто не спешил. Все, как один округляли глаза и уверенно заявляли, что не могут дети оказаться отрезанными от обеспечения. Да и не продлится война долго, так что незачем все это.

Ага, плавали – знаем. В моем мире то, что планировалось, как блицкриг, продлилось страшных шесть лет.

Часть 14

Посещать главный столичный госпиталь княжна должна из чувства долга и сострадания к ближним. Я, наверное, была всего лишь репликой идеальной во всех отношениях аристократки и поэтому ничего не чувствовала. Ни боли, ни радости. Даже страх отпустил. И память почти обо всем, что случилось со мной после похищения где-то потерялась. Как будто перегорело во мне что-то.