Любовь юного повесы - Элизабет Вернер

– Перестань насмехаться! – с досадой возразила Антония. – Вилли только при тебе так молчалив, когда мы одни, он очень разговорчив.

– Да, когда рассказывает о новой молотилке, которую недавно купил. Я слышала сегодня, входя в комнату, как он выхвалял эту молотилку, а ты благоговейно внимала его панегирику. О, какая образцовая супружеская чета будет обитать в образцовом Бургсдорфе! Только да сохранит меня милосердное небо от подобного супружеского счастья!

– Ты ужасно невежлива! – сказала Тони, задетая за живое, но в ту же минуту маленькая шалунья повисла у нее на шее и стала осыпать ее ласками.

– Не сердись, Тони! Я не хотела тебя обидеть и от всей души рада твоему счастью, но видишь ли… мой муж должен быть немножко другим.

– Другим? Каким же?

– Во-первых, он должен быть под башмаком у меня, а не у своей маменьки; во-вторых, он должен быть настоящим мужчиной, чтобы я чувствовала себя под его защитой; это прекрасно вяжется с легким подчинением жене. Много говорить ему незачем – это я беру на себя, но он должен меня любить, так любить, чтобы забыть и папеньку, и маменьку, и свои поместья, и новую молотилку и все это послать к черту, лишь бы заполучить меня!

Тони сострадательно пожала плечами.

– У тебя до сих пор совсем детский взгляд на вещи! Однако поговорим же наконец о платьях.

– Да, поговорим о платьях, а то твой жених вернется и опять прирастет возле нас к полу, как часовой. Значит, ты наденешь голубое шелковое платье…

Однако и на этот раз девушкам не суждено было разрешить вопрос о туалете, потому что дверь открылась, и вошла Регина, чтобы позвать свою будущую невестку, так как какое-то хозяйственное дело требовало ее присутствия. Тони с полной готовностью встала и вышла из комнаты; что касается Регины, то она не пошла за ней, а уселась на ее место у окна.

Повелительница Бургсдорфа не обладала дипломатическим талантом своего брата и предпочитала всегда идти напролом. У нее лопнуло терпение, потому что Виллибальд почти ничего не мог рассказать ей и только краснел и заикался, когда она заставляла его повторять, что говорила «театральная принцесса», и описывать ее поведение. Мать не верила, чтобы болтовня девушек была невинной, и решила сама взяться за дело.

Мариетта вежливо привстала, когда вошла пожилая дама, которую она видела лишь мельком во время первого визита и враждебной мины которой вовсе не заметила, обрадованная встрече с подругой. Она отметила только, что будущая свекровь Тони – не особенно любезная особа, и больше не думала об этой строгой даме, с видом судьи оглядывавшей ее теперь с ног до головы.

В сущности, на вид эта Мариетта ничем не отличалась от других девушек, но она была хороша собой, даже очень хороша! Найдем изъян! Ее вьющиеся волосы были обрезаны, это неприлично! Ее прочие дурные качества, несомненно, должны были выясниться при разговоре – и разговор начался.

– Вы дружны с невестой моего сына, дитя мое?

– Да, – последовал непринужденный ответ.

– Как я слышала, вы подружились еще в детстве? Вы воспитывались в доме доктора Фолькмара?

– Да, я рано лишилась родителей.

– Мой зять говорил мне об этом. Чем занимался ваш отец?

– Он был доктором, как и дедушка, да и моя мать была дочерью доктора; настоящая семья медиков, не правда ли? Одна я выбрала другое занятие.

– Да, к сожалению! – с ударением сказала Регина.

Девушка взглянула на нее с удивлением. Что это? Шутка? Но на лице дамы не было и следа шутливого выражения, и, кроме того, она продолжала:

– Вы, конечно, согласитесь со мной, дитя мое, что тот, кто имеет счастье происходить из уважаемой, почтенной семьи, должен быть достойным этого счастья. При выборе занятия вам следовало это учесть.

– Боже мой! Не могла же я изучать медицину, как мой отец и дедушка! – воскликнула Мариетта, звонко рассмеявшись.

Разговор казался ей крайне забавным, но ее замечание очень не понравилось строгому судье. Регина резко возразила:

– Слава богу, на свете существует немало приличных и почетных профессий для девушки. Вы певица?

– Да, я пою на сцене придворного театра.

– Знаю. Вы хотите бросить сцену?

Этот вопрос был задан таким повелительным тоном, что Мариетта невольно отпрянула. Она все еще думала, что упорная молчаливость и стремительный побег Виллибальда доказывали его ненормальность, но теперь у нее вдруг мелькнула мысль, что он страдает семейным недугом, полученным в наследство от матери, потому что с ней было явно не все в порядке.

– Бросить? – повторила она. – Зачем?

– Из уважения к нравственности. Я готова протянуть вам руку помощи. Сойдите с этой стези легкомыслия, и я обещаю найти вам место компаньонки.

Молодая певица поняла, в чем дело, и, рассерженно откинув назад кудрявую головку, воскликнула:

– Очень благодарна вам! Я люблю свое занятие и не собираюсь менять его на какое-нибудь другое, я не хочу быть зависимой и не гожусь для роли старшей горничной.

– Я ожидала такого ответа, но считала своим долгом еще раз обратиться к вашей совести. Вы еще очень молоды и потому не можете понять всей полноты ответственности; главная вина падает на доктора Фолькмара, обрекшего на такую жизнь дочь своего сына.

– Покорнейше прошу вас оставить в покое моего дедушку! – вспыльчиво крикнула Мариетта. – Если бы вы не были будущей свекровью Тони, я не стала бы даже отвечать на ваши вопросы, но оскорблять моего дедушку я не позволю никому на свете!

Обе дамы были так возбуждены, что ни одна из них не заметила, как на пороге соседней комнаты появился Виллибальд. Увидев мать, он испугался и поспешно сунул в карман что-то, бережно завернутое в бумагу, но остался на пороге.

– Я вовсе не намерена спорить с вами, дитя мое, – сказала Регина сильно повышенным тоном, – но я действительно будущая свекровь Тони и в качестве таковой имею право оберегать ее от знакомств, которые нахожу неприличными. Прошу вас понять меня правильно. Я не спесива, и внучка доктора Фолькмара, на мой взгляд, может дружить с моей невесткой, но особа, посвятившая себя театру, должна искать себе подруг исключительно в театральном мире, а здесь, в Фюрстенштейне… Надеюсь, вы меня поняли?

– О да, я понимаю! – Мариетта вдруг густо покраснела. – Вы можете не продолжать, я прошу вас сказать мне только еще одно: господин фон Шонау и Антония согласны с тем, что вы мне сообщили?

– В принципе – разумеется, но, понятно, им не хотелось своим отказом… – И выразительное пожатие плеч дополнило фразу.

Регина без зазрения совести погрешила против истины. Увлекшись собственным мнением, она убедила себя, что лесничий только из духа противоречия, а Антония только из добродушия настаивают на продолжении знакомства, которое тяготит их самих, и потому решила положить ему конец. Но тут произошло нечто совершенно неожиданное. Виллибальд двинулся вперед и проговорил голосом, выражавшим и просьбу, и упрек: