Сто две водородные бомбы - Томас Диш

В целом жизнь в лагере Оверкиль была расписана таким образом, чтобы чувства Чарли и Гриста не имели возможности проявиться на свет. Но сейчас, поднявшись на борт реактивного лайнера назначением до Нового Нью-Йорка, они оказались в ситуации, к которой устав Оверкиля их не подготовил. Так, устраиваясь в кресле, Грист пробормотал: «Чертовски пронырливое ничтожество», — слова, которые он бы не стал употреблять в Оверкиле, в чем тотчас же отдал себе отчет.

— Ну, 743, — произнес он, восстанавливая дистанцию, — мы не позволим вашим способностям прозябать без дела в Оверкиле. После окончания этих маленьких каникул вы назначаетесь моим ординарцем. Мы вырастим из вас хорошего солдата вопреки всему. Что скажете?

— Слушаюсь, сержант.

Новость он воспринял с полным равнодушием, поскольку сейчас его заботила одна единственная мысль: трудно ли затеряться среди трех миллионов обитателей Нового Нью-Йорка?

Лайнер взлетел и быстро набрал высоту. Несколько минут Чарли, совершенно счастливый, смотрел в иллюминатор на розовые облака, проплывающие под ними. Как только погасла табличка «НЕ КУРИТЬ», Грист зажег одну из своих зловонных сигар, которую незамедлительно появившаяся стюардесса попросила потушить.

— Никакой закон не запрещает человеку в форме курить, когда у него возникает такое желание, и я не единственный, кто это делает.

— Дама, сидящая двумя рядами позади вас, особенно настаивает…

— Если дама, сидящая двумя рядами позади меня, не любит сигарного дыма, она может перестать его вдыхать.

Чарли, испытывавший к Гристу раздражения ни больше, ни меньше обычного, в изумлении услышал фырканье, перешедшее в долгий заливистый смех. Смех исходил из хвостовой части салона и принадлежал, вне всякого сомнения, ребенку, девочке… и она потешалась над Гристом. Он почувствовал, что и его самого неудержимо тянет расхохотаться. Интересно, сколько это продлится?

Грист сделался багровым, как язва, которой Чарли его постоянно награждал, и кадет был вынужден закрыть глаза, чтобы сосредоточиться и сдержать в себе хохот. Он начал думать об Эмпайр Стейт Билдинг, образ которого глубоко врезался в его память. Он представил его себе очень явственно.

Смех в конце салона неожиданно прекратился, и изображение огромного здания задрожало, как при землетрясении.

Он открыл глаза.

В проходе стояла девочка примерно того же возраста, что и он сам. От смеха у нее еще блестели слезы в глазах… глазах золотистого цвета с темными беспорядочными крапинками. Пока они смотрели друг на друга, к ней вернулась серьезность. Она совершенно не обращала внимания на присутствие Гриста.

— Вы в Новый Нью-Йорк? — спросила она.

Чарли согласно кивнул.

— Вы победитель конкурса, организованного Службой поиска новых талантов?

Чарли снова подтвердил. Хотя он отчетливо слышал оба вопроса, но не заметил, чтобы губы девочки шевелились.

— Я тоже, — добавила она. — Мое имя Линда. Линда Ван Шпи. А вас как зовут?.. Нет-нет, не говорите. Просто подумайте, как вы думали об этом здании.

— Чарли 3-ей Роты.

— Более глупой фамилии я еще не слышала. Сейчас мне нужно вернуться на место, но мы можем продолжить беседу до самого Нового Нью-Йорка. В тайне. Это самое приятное в мышлении… тайна всегда хорошо сохраняется.

Чарли снова кивнул, и девочка, Линда, тут же удалилась.

— Что все это значит, черт возьми? — спросил Грист. Он явно пребывал в замешательстве и даже раздавил свою сигару в пепельнице.

— Не знаю, сержант.

Жизнь в Оверкиле научила Чарли лгать убедительно.

— Расскажите мне о себе, — потребовал голос Линды.

Она сидела возле иллюминатора и смотрела на плывущие розовые облака. Чарли видел их глазами девочки. Она была близорука, и Чарли решил показать облака посредством своего зрения. От удивления у Линды перехватило дыхание, и Чарли почувствовав это, испытал легкий озноб.

— Я сирота, — сказал он.

— Я тоже, — ответила душа Линды.

Их сознания слились воедино.

Ничто в короткой и скучной жизни Чарли не давало ему повода считать себя телепатом, впрочем, он никогда и не пробовал искать подтверждений. Он знал, что подобные вещи возможны, хотя и маловероятны. В течение трех часов полета он был занят исследованием внутреннего мира Линды, — и само открытие в себе дара телепатии не потрясло его сверх меры.

Это казалось таким естественным. Он находил естественным знать во всех подробностях тело девочки, и что она может знать его так же; естественным, что она видит его отношение к Гристу, и естественным почувствовать шок, испытанный ею от того, насколько сильны его чувства (хотя сам он и не ощущал их силы); естественным помнить о тех давних пополуденных часах, проведенных ею в играх со своим братом-близнецом, и особенно — о том роковом дне, когда она, совершенно беспомощная, присутствовала при трагической гибели на воде самого близкого существа. И она ощутила ответную тревогу Чарли в собственной душе. Он никогда ранее не знал скорби и теперь открывал для себя, до какой степени она тяжела!

И все же было великолепно посетить душу Линды, точно он осматривал незнакомый город или жилой дом, глазея с открытым ртом на всякие странности, читая все вывески подряд.

Так, например, она любила цветную капусту!

И равным образом печенку!

И она учила французский. Она знала столько вещей, ему не известных вопреки многочисленным книгам, прочитанным украдкой. Словарный запас Линды был обширен… и теперь полностью в его распоряжении. Это воспринималось так, будто неожиданно у него стало два мозга. Или (сравнение пришло им одновременно, настолько они стали близки) словно в комнате, освещенной лампочкой в двадцать пять ватт, вдруг вспыхнули прожекторы.

Так же внезапно они осознали, что влюбились друг в друга. Ни малейшего сомнения в том не оставалось.

— Линда? — спросил Чарли.

— Да?

— Ты выйдешь за меня замуж?

— О, да.

Линда покраснела. Чарли никогда не понимал, что это значит.

— В один прекрасный день, — добавила она.

Они совсем забыли, что им всего по десять лет.

— Эй, мой мальчик. Я сказал, эй!

Чарли поднял взгляд на инструктора, который, положив свой атташе-кейс на колени, раздавал карты.

— Сыграем в покер. Мне надоело сидеть сложа руки.

— Я не умею.

— А то я не слышал, как вы в помещении своей роты надуваете этих идиотов. Вы их так ободрали, что им придется полировать вам башмаки и чистить винтовку до Рождества, — захихикал Грист.