Образ человека как основа искусства врачевания - Том I. Анатомия и физиология - Фридрих Хуземанн

Тот, кто вспомнит, какой идеал анатомического обучения имел в виду Гете в своей статье «Пластическая анатомия», тот скажет: «Ганс Бёкер, работавший в Йене спустя сто лет после Гете, попытался осуществить гетевский идеал в современной форме. К сожалению, как и Герман Браус, он оставил свое главное произведение незаконченным ».

В новое время анатом Й. Роен, следуя идее трехчленности Рудольфа Штейнера, попытался «дескриптивное описание анатомических отношений, основанное на голом перечислении, заменить более интегрирующим, исходящим из целого представлением, ориентированным на существование естественных функциональных систем,... и рассмотреть организм с функциональной точки зрения. Понимание системных взаимосвязей также и для физиологии, патофизиологии и клиники важнее, чем изолированное знание не связанных друг с другом отдельных фактов. Ключевые функциональные понятия могут стимулировать собственное творческое мышление и стать его источником, тогда как заученные наизусть специальные знания остаются мертвыми и более являются балластом, чем приносят пользу».[1] Такие живые понятия могут быть приобретены через «функциональную морфологию».

Со стороны клиницистов расширению врачебного кругозора и возможностей целого поколения особенно способствовал Август Бир благодаря мужественной непредвзятости, с которой он постоянно переступал границы своей специальности и, наконец, открыл дискуссию о гомеопатии.

Еще до введения современных сильнодействующих медикаментов, таких как антибиотики, психотропные средства, кортизон, и последующей связанной с этим проблематики, произошел отчетливый поворот в клиническом образе рассмотрения. Г. фон Бергман говорил о «клинической реформации». Все более отчетливо стали звучать голоса в пользу «целостной медицины», «биологических лечебных методов», природных лекарственных средств, интеграции гомеопатии, акупунктуры и многих других направлений. Это явилось выражением очевидного кризиса медицины и попыткой его преодолеть.

Итак, в медицине произошел переворот - во всяком случае, в Европе. «Биологическая медицина» стремится понимать заболевание в связи со всей биологической личностью и находить способы лечения, исходя из связей телесности с окружающей природой. Однако при всяком «только биологическом» рассмотрении остается еще открытым вопрос, как дух и душа человека взаимодействуют с биологией.

Изучение медицины еще и сегодня опирается на естествознание и начинается с физики, химии, анатомии, т. е. с мертвого мира. Могут ли эти «основания» пробудить понимание жизни, не говоря уже о духе и душе? Позже материал становится таким обширным, что отдельный человек, даже наделенный большими способностями, не в состоянии им овладеть и представить его, например, в виде справочника: различным авторам приходится делить материал между собой.

Если добавить к этому специальное образование врачей,[2] то возникает опасность упустить из виду целое. Этим, разумеется, ничего не сказано против специализации. Никакой разумный врач сегодня не будет возражать против, например, возможного сегодня углубления диагностики.

Сегодняшнюю ситуацию в медицине кратко можно охарактеризовать следующим образом: материал так обширен, что отдельный человек не может им овладеть - а материал ежедневно расширяется. Но, несмотря на это обилие знаний, мы во многих случаях не знаем как раз о простейших процессах. В особенности же среди порой необозримого многообразия отдельных фактов мы не можем распознать скрытый за ними смысл какого-либо симптома или заболевания; это может возникать только из общего взгляда на предмет. Одним словом, мы имеем слишком много отдельных знаний, но слишком мало видим целое. Это состояние нельзя преодолеть открытием все новых фактов, это проблема познания. Только целостный взгляд на человека может создать противовес этому распылению и помочь овладеть всем объемом знаний.

Конечно, повсеместно внедряемое «общее образование», начала философии, духовная история человечества, художественная деятельность и многое другое представляют собой серьезную попытку преодолеть односторонность. Однако все эти попытки потому не могут привести к удовлетворительным результатам, что люди не могут решить бесповоротно признать следующий из этой дилеммы вывод, что медицина по своему существу вообще не может быть чистым естествознанием, и без точного духовного знания обречена оставаться мертвым каркасом.

Химики, например, имеют точные представления о том, что происходит с солью, если ее растворить в воде. Но что знает практический врач о процессах, происходящих в человеке, когда он выпивает стакан воды? Это явление невероятной сложности для организма. А что происходит с организмом, когда мы принимаем лекарство? Там разыгрываются бесконечно сложные процессы, и мы в лучшем случае можем установить только конечный эффект, тогда как, возможно, очень важные промежуточные ступени ускользают от нашего внимания.

В физике и химии мы по праву видим пример естественнонаучного метода исследования. Но ботаника и зоология, биология вообще и, прежде всего, медицина вынуждены расширять естественнонаучные методы до «созерцания целого », как впервые это сознательно пытался сделать Гете, а позже Дриш и многие другие. И практическая медицина всегда склонялась (даже если теоретически она должна была быть естественной наукой) к целостному взгляду и интуитивным методам, которые она сохранила как наследие прошлого (народная медицина, традиционная медицина, такая как кровопускание, акупунктура), то есть она бессознательно тяготеет к древним духовным воззрениям.

То, что отмеченный переход через границы естествознания еще не всеми признан и не везде произошел, является следствием того, что сегодня еще не хватает философского проникновения в естественнонаучные методы. Как таковое оно должно было бы признать, что уже вопрос о жизни выводит нас за границы классического естествознания. Также и так называемое эмпирическое естествознание требует, кроме чувственного наблюдения, еще и мышления, то есть элемента, который по своему существу недоступен чувственному наблюдению, то есть имеет «сверхчувственную» природу.

Но целостное рассмотрение делает еще один шаг дальше: оно рассматривает сверхчувственное как сущее, действующее в органической природе. В этом смысле оно выходит за рамки «физики» и вступает в область «метафизики».

В высшей мере это справедливо для медицины. Поскольку ее объектом является человек, представляющий собой не только биологическое, но и душевно-духовное существо, она должна охватывать также «психологию» и «духовную науку». При этом мы ни в коем случае не должны переносить на эти области закономерности естествознания, ибо они имеют свои закономерности, так же как и жизнь имеет свои. Если на жизнь, душу и соответственно на дух распространить только естественнонаучное мышление, то это современное «прокрустово ложе» лишит их собственного содержания; тогда жизнь, душа, дух и Я останутся только расплывчатыми понятиями. Также невозможны попытки прямого переноса физического на духовное, это приводит только к материалистическому спиритуализму.

Р. Штейнер придавал большое значение тому, чтобы на примере естествознания с его ясным образом мышления человек методически обучался и применял к сферам жизни, души и духа лишь методы естествознания, но не его содержание. Так, одно из его главных произведений, «Философия свободы», имеет подзаголовок: «Результаты душевных наблюдений по естественнонаучному методу». Вообще, Гете ясно сознавал необходимость изменения методического подхода к пониманию жизни в сравнении с методами изучения минерального мира, однако до сего дня эти основополагающие знания и методы Гете остаются мало признанными. Рудольф Штейнер примкнул к этому гетеанизму и развил его дальше.

Методы Гете в форме гетеанизма с его феноменологическим подходом к познанию нашли немало последователей, противопоставивших восходящему материализму спиритуальное, живое постижение природы и мира. Однако их деятельность не имела большого влияния. И все же в их сочинениях заложены ценные основы для будущего расширения научной методики. К счастью, существуют более поздние издания этих сочинений[3].

Многое из того, что сегодня считается «новым воззрением », было с удивительной ясностью и величайшей основательностью предвосхищено в таких произведениях, как «Дух и материя » В. Г. Пройса; например, мысли и факты, приводимые им в отношении эволюции человека и мира, или рассуждения относительно дарвинизма и теории Канта и Лапласа. Если бы эти мысли были восприняты или, по крайней мере, стали бы предметом дискуссии, мог бы существенно измениться образ мира с соответствующими последствиями. В отношении расширения естествознания посредством гетеанистических методов мы укажем здесь только на образцовые в плане методологии труды Громанна по ботанике и труды Поппельбаума по зоологии.[4]