Нелегалка-2. 2014—2015—2016 - Наталья Лазарева

Тая расстроилась: «Наташа, останься!» Я расцеловала всех: «Спасибо! Всё нормально, точно, не переживайте. Тая, запомни карточный счёт 2:9 в твою пользу. Когда приеду в гости, переиграю тебя!»

У Ольги в доме были несколько женщин из Питера. Новая партия нелегалок. Сейчас она меня, что называется, подобрала, обогрела. В этот раз я рванула на Сицилию наобум святых. Две знакомых с прошлой волны нелегальщины, по скайпу уговаривавшие: «Приезжай, найдём где жить, работу подберём!», едва я тронулась в путь, самоликвидировались из схемы общения одна за другой. Первая не вышла на связь уже в Чехии. Вторая горестно посетовала: «Ох, надо было тебе до весны подождать, сейчас с работами очень плохо!» и отключила скайп. Оставаться у Иры, которую я знала всего три дня, было неприлично. Я позвонила Ольге. Она устроила мне маленький допрос, но вспомнив, что пять лет назад я выходила на работу к синьорам от неё, приказала: «Жду!»

Глава 3. Ожидание 1. Калатабьяно

Две женщины накануне прилетели из Питера, прибыли через фирму, в кредит. Одна приехала из Катании, она уже 4 года на Сицилии, осталась без работы, поболталась-поболталась, да и попросила о помощи Ольгу.

Соискательниц быстро распихали по синьорам. Правда, Лена, та, что из Катании, была в ожидании места уже неделю. Но и её на второй день после моего приезда определили.

В Калатабьяно я провела 5 дней. Облазила окрестности, дважды с разных сторон поднималась на гору к замку. Этот замок арабско-норманского периода – один из самых оригинальных и живописных на всем восточном побережье Сицилии.

Один раз предприняла восхождение по довольно опасной древней дороге, к развалинам и заброшенной церкви.

Второй – на подъёмнике, непосредственно в замок, где были открыты несколько выставок. Когда заходила в подъёмник, девушка, продающая билеты, дала мне журнал, рассказывающий о крепости. Когда спустилась вниз, уже в сумерках (виды не менее красивые, благодаря тысячам огней внизу), девушка не приняла путеводитель обратно, сказала: «Это Вам – подарок!» Я обрадовалась.

Погода была совершенно летняя, по вечерам улицы старого города превращались в сказочные декорации. Часы на башне церкви привычно отбивали каждые пятнадцать минут. Над крышами разносился гул колоколов.

Вечерний городок напоминал сказки тысячи и одной ночи – бархатный воздух, по которому разлита тёплая нега, матовые огни и никаких мух и комаров.

На улицах тут и там встречались русские. Мы болтали, делились новостями, обменивались телефонами.

Вечером пятого дня меня определили в Джардини Наксос к старушке в госпиталь.

Ольга предупредила, что не знает этих синьоров, у них никто ещё не работал, поэтому ничего сказать не может. Я должна смотреть сама.

Глава 4. Вариант 1. Дают – бери, бьют – беги

В госпиталь меня вёз молодой красавчик Джанлука. Поинтересовался, какое у меня образование, откуда я. Выразил своё восхищение Санкт-Петербургом.

Его старушка-мама (здесь женщины обычно рожают поздно, по сравнению с нашими) заболела внезапно, что-то с желудком.

Госпиталь находился на горном склоне и относился к Таормине. То есть, к району Таормины. Многоэтажное здание, лифты, туалеты, кафе и автоматы с напитками и снеками во всех коридорах. Вход внутрь свободный. В каждом отделении – своё справочное. Мама (два её сына велели называть её именно так) была на онкологии.

Перед справкой – зал ожидания, с диванами. И библиотека, тоже уставленная диванами, в которую ожидающие свободно заходят и читают, что хотят: журналы, книги, библии, детскую литературу.

Из окон я сфотографировала несколько видов, потом стало не до развлечений.

Старушка лежала в двухместной палате, на автоматизированной кровати. Из неё торчали два катетера, прозрачные шланги из которых уходили в сумки, а сумки эти надо было носить, куда бы мама ни направлялась. Сама она выглядела плохо, и была ужасно нервной, кричала, стонала, визжала, материлась, проклиная всех святых, без остановки. Вторая женщина, Нина, похожая на скелет, передвигалась в обнимку с капельницей на колёсиках. Нина постоянно просила маму замолчать, но мама, явно с головой не дружила. Просто поразительно, как эта, с виду благообразная старушка превращалась в чудовище, едва продирала глаза от коротких снов.

Я провела в госпитале три ночи. Вернее, всё было хуже. Меня отвозили к маме в 4 часа после обеда, а забирали утром в 11 – 12 часов. Старушка не давали ни минуты покоя. То пить, то есть, то повернуться на бок, то лечь прямо, сто раз в день поменять положение кровати, помассировать руки-ноги-спину-голову, отвести в туалет, позвать врача, и т. д. и т. п. Если врачи не приходили, она жала на кнопки вызова и вопила на всё отделение. Думаю, медперсонал перекрестился, когда её забрали домой.

Спать пришлось на скомбинированном ложе из двух стульев и инвалидной коляски. Сестрички прикатили её, положив сверху два одеяла, простынь, полотенце и подушку: «Это Вам. Извините, больше ничего сделать не можем». Сыновья купили мне хлеб, воду и круассаны. А хотелось кофе и горячей пищи. Кофе приносили с завтраком, обедом и ужином. Юноша на раздаче прикатив в первый раз столик с кастрюлями, оставил наполненные тарелки и стаканы больным, и вышел. Через секунду вернулся, и поставил еду передо мной.

Дни и ночи были невыносимо тяжёлыми. Я не высыпалась, потому что, стоило закрыть глаза, мама раскрывала рот и орала: «Открой окно, мне нечем дышать! Закрой меня одеялами, я замёрзла! Опусти жалюзи, мне мешает солнце (луна, фонари)! Закрой дверь, в коридоре шумно! Выключи-включи свет, дай другую бутылку воды, где мой йогурт, проверь капельницу, принеси то-это из шкафа, померь мне темпертуру, измерь давление, переверни подушку, поправь ноги, хочу новую простынь, …, …,…»

Я терпела. Понимала, что ей, на самом деле, худо. Надеялась, что дома ситуация изменится.

На второй день вышла к автомату, взять горячего шоколада. Обратно не впустили. Отделение закрыли, выйти в зал ожидания попросили всех. Посетители переговаривались, обсуждая что-то. Через какое-то время вышел врач и обратился к притихшей женщине: «Сожалею…» Он обнял женщину, поцеловал, стал гладить по голове. Я подумала, что это – её родственник. Но тут к женщине стали подходить абсолютно все присутствующие, обнимать и высказывать соболезнования.

Вспомнилась реанимация в Елизаветинской. Молчаливый персонал, пролетающий мимо приехавших к больным родных, «Доктор, скажите…» – «Мне некогда, не сейчас, это не ко мне, подождите»… Мужчины и женщины с затравленными от горя и неизвестности взглядами, одна холодная скамейка на весь закуток в подвале. За две недели трижды врачи сообщали кому-то о летальном исходе. Вокруг несчастных сразу же образовывался вакуум, от них шарахались, стараясь спрятаться за угол, отвернуться. Одна женщина упала в обморок, когда врач сказала ей: «Мы ничего не смогли сделать…». Он едва успел её подхватить, усадил на облупленную белую скамью и исчез.

После третьей ночи в таорминском госпитале сыновья забрали маму домой.

Дом стоял в самом начале города. Их квартира была огромной, на 10 комнат, занимая целый этаж в многоквартирном доме. Терраса на крыше тоже принадлежала им. В квартире – две ванных комнаты, две подсобки, комната для собаки, балконы по всему периметру. Виды – на Калатабьяно, горы, Этну и Таормину. Слева от дома – река Алькантара, под действующим мостом – старый, разрушенный.

Дважды в неделю приходила мулатка Анджела, убиралась, стирала и гладила. Она крестилась, слушая завывания старухи и шептала мне: «Терпения Вам, терпения…»

Готовил младший сын, Серджио. Мне велели сидеть с мамой, споласкивать посуду и загружать в посудомойку, наводить порядок на кухне и в маминой комнате.

Моя комната была крошечной, с проломанной кроватью. Постельное выдали такое драное, что я побрезгала им пользоваться. Ложилась на покрывало, заворачиваясь в свой палантин. Благо, что сентябрь стоял по-сицилиански жарким, за +30.

В квартире был проведён интернет, но я смогла выйти в сеть пару раз, ненадолго.

Больная не давала ни минуты покоя. Ни поспать, ни поесть нормально, ни даже помыться!!! Сама она вообще не спала. Я пыталась взывать к остаткам её разума: «Мне надо принять душ (отдохнуть, поесть)», но она визжала дурным голосом: «Ты – сиделка! Сиди рядом со мной!» Причём, сидеть приходилось в буквальном смысле слова. Потому что даже читать мне запретили.

Сыновья требовали, чтобы я неотлучно находилась в её комнате. Сами они уходили куда-то утром, до вечера, но несколько раз появлялись, проверяя, что я делаю. Я выполняла все действия механически, почти на грани возможности.

На пятый день вечером уснула носом в тарелку. На шестой утром меня выпустили из дома на 4 часа. Это – вместо обещанных двух раз в неделю по 6 часов.