Семейная реликвия - Елена Дорош
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Время от времени Мария Алексеевна приходила позвать их к столу. Стесняясь, Лизонька пила чай с вареньем и снова возвращалась в мастерскую.
Наконец ее работа была окончена.
– Теперь я уж без тебя все доделаю, – сказал Маковский. – И раньше, чем закончу, показать не проси.
Показать? Да она вообще на нее смотреть боится! Понимает, что рано или поздно придется, но лучше поздно!
Она думала, что Маковский закончит картину через несколько дней, но ждать пришлось аж до самой Пасхи. Лизонька вся извелась и уже жалела, что не взглянула на картину хоть одним глазком. Знала бы тогда, чего ждать.
И все-таки час показа она пропустила. Вернее, зашла в тот момент, когда родные и многочисленные гости, явившиеся первыми увидеть творение великого мастера, уже плотно обступили картину, выставленную на всеобщее обозрение в гостиной. Ее появления никто не заметил. Лизонька отошла к окну, страшась услышать о себе нелестные слова. Однако все восторгались картиной, талантом художника, неповторимой манерой письма, цветовыми решениями…
И ни слова не произнесли о той, чей портрет разглядывали. Ни единого словечка.
Лизонька стояла ни жива ни мертва и даже не подошла, чтобы на себя взглянуть. На глаза наворачивались слезы, сердце стучало, даже как будто подташнивало, ведь среди зрителей она увидела Николая Волховского, одетого не в обычный партикулярный сюртук, а почему-то в военный мундир. Он тоже смотрел на картину, и по его лицу ничего прочесть было нельзя.
Лизонька не помнила, как очутилась в своей комнате. Не раздеваясь, она бросилась на кровать и забылась болезненным сном.
Ни обедать, ни ужинать она не пошла, сказалась нездоровой. Окна комнаты выходили на парадное крыльцо, поэтому она слышала, как разошлись одни гости и приехали новые, товарищи Модеста. Значит, опять будут разговоры, шампанское, смех.
И снова Николаша будет играть Штрауса. Впервые после долгой зимы.
Господи, спасибо, что и для нее есть утешение в этом мире!
Лизонька привела себя в порядок и тихонько сошла вниз, прихватив начатую вышивку. На веранде, как всегда, никого не было. Усевшись на привычном месте, она достала рукоделье и взглянула в окно гостиной.
Конечно же, он был там. Стал еще выше и краше с зимы. Даже рядом никого не поставить, так хорош. И по-прежнему бесконечно далек от нее, бедной бесприданницы.
Лизонька вздохнула и углубилась в работу.
Володя весь вечер не мог найти Фердинанда. Глупый кот убежал на улицу, пока туда-сюда ходили гости, и не вернулся. Он трижды обошел парк – зловредный Фердинанд не отзывался.
Мальчик почти отчаялся, но тут откуда-то сверху раздалось жалобное мяуканье. Побежав на звук, Володя обнаружил кота на дубе, что рос у самой веранды. Фердинанд сидел на ветке метрах в четырех от земли и дрожал. Ну что было делать? Володя поплевал на ладошки и полез вызволять своевольника.
Забрался он довольно ловко – сказались летние тренировки. Фердинанда засунул за пазуху, где тот сразу затих, но спускаться не торопился. С его ветки был виден кусочек зажегшего вечерние огни Петербурга. Красиво! Ну а если глянуть вниз, то можно рассмотреть гостиную и товарищей брата, на собрания которых Володя не допускался. Модест не раз говорил, что там ведутся серьезные разговоры, слушать которые малолетним не дозволено. Присмотревшись, мальчик увидел молодых людей, которые расхаживали по залу с бокалами в руках, болтали и смеялись.
Какой врунишка этот Модя! Ничего у них и не серьезные разговоры!
Запыхтев, Володя решил, что в следующий раз, когда брат попросит у него червяков для рыбалки, нипочем не даст! Пусть своих накопает!
В углу полутемной веранды что-то шевельнулось. Это Лизонька, догадался мальчик. Всегда одна, бедная. Надо завтра сходить к Абрикосову за хорошим мармеладом, тетушка на Пасху как раз рубль подарила. Сестрица страсть как его любит. То-то обрадуется гостинцу!
Из дверей, ведущих из веранды в гостиную, кто-то вышел. Высокий. А… Это Николай. Он добрый. Не гоняет и не дразнится, как другие.
С ветки было хорошо видно, как товарищ брата подошел к сестрице и стал что-то говорить – сначала стоя, потом присел рядом.
Володя уже хотел спуститься, но любопытство удержало. Лиза сидела к нему спиной и не двигалась. Николай все продолжал говорить, а потом вдруг поднялся и встал перед ней на одно колено. Сестра вскочила и бросилась вон, но Волховской удержал. Он еще что-то сказал, а затем вдруг прижал ее руку к губам.
«Что между ними происходит? – недоумевал Володя. – Может, ей помощь нужна?»
Он заторопился и, быстренько спустившись с дуба, поспешил к дому.
Думая лишь о том, что не смог защитить милую сестрицу, Володя ворвался на веранду и увидел, что Лиза стоит, утирая слезы и почему-то смеясь, а Николай все целует ее руки и повторяет:
– Душа моя, душа моя…
Фердинанд выскользнул из его рук и умчался в дом.
Володя не знал, что и думать.
А Николай с Лизой ничего не заметили.
Бухгалтер первой категории Котя Яблокова
Иркутск завалило снегом. Ничего удивительного в том не было, только не каждый год сугробы достигали окон третьего этажа. Котя как раз на третьем жила, поэтому в случае, если дворник Матвей Матвеевич не сподобится прокопать проход от подъезда до дороги, могла выйти из квартиры и смело нырнуть в сугроб. Вчера сосед Мишка, соскучившись по водке, так и сделал. Разделся до трусов, нырнул прямо с балкона и пустился вплавь. И доплыл! А одежонку жена ему сверху сбросила. Мишка снег стряхнул, оделся и рванул в магазин. Конечно, посиди четыре дня трезвым! И не на такое пойдешь!
Коте проделать подобное было бы затруднительно – барахтаться в сугробе в лифчике и трусах стремно. К тому же некому потом одежду сбросить: вот уже два года после гибели родителей она жила одна.
Лежа в кровати и прислушиваясь к звукам за окном, Котя гадала, отменят штормовое предупреждение или нет. Сегодня понедельник, всем на работу, поэтому каждый мечтает только об одном: чтобы непогода длилась как можно дольше. Все, кроме Коти. Ей до чертиков надоело сидеть у телевизора. Ладно бы Интернет работал. Так нет, в такую метель на это и надеяться нечего! Жила она на улице Коммунаров, недалеко от Иерусалимской лестницы. Обычно из ее окна был виден купол Входоиерусалимской церкви. Но, поскольку уже несколько дней за окном был сплошной белый сумрак, даже просто любоваться на городские красоты узникам непогоды было заказано.
Котя вылезла из постели и, поеживаясь, все же подошла
