Боги с Родины. 1-ая книга 1-ой трилогии. Ритмика - Святослав

– Квартиру мать из-за меня не замыкает, – друзьям он объяснил, прощаясь, – вдруг что-то украдут воришки.

– Что красть? – спросил Ашот, смеясь с друзьями. – Мух, тараканов, крошки?

– К примеру, холодильник, телевизор и, мало что ещё, – ответил недовольно им Никита, и сразу же отправился домой, не ввязываясь в обсуждение вопроса.

Увидев худощавую старушку, между четвёртым-третьим этажём, сидевшую на краешке ступени, остановился.

Взгляд к полу обращён, казалось, – сидя спит она, или …. И, самым страшным для Никиты было, что не дышала. Это пугало. Никита слышал лишь о смерти, покойников не видел раньше.

Не зная, как тут быть и, делать что: бояться – вроде бы большой, держать браваду – ведь никто не видит. Остановившись рядом с ней, позвал тихонько:

– Спишь или померла? Бабуся!

Не шевелилась бабушка, не слышала, как будто вообще, слова. Он повторять вопрос боялся. Ещё немного подождав и, не дождавшись, что голову она поднимет, решился – до плеча дотронуться.

– Зачем старушку трогаешь, мальчишка? – услышал, сзади, чей-то голос тихий, казалось добрый, но с укором.

Никита, испугавшись, отскочил назад и, обернувшись, никого не видел.

– Наверно, померещилось, – подумал он, внимательно смотря по сторонам, боясь и, удивлённо, с долей интереса, осматривался изподлобья.

– Мерещилось, мерещилось, – услышал вновь тот голос, откуда непонятно.

– Какая чертовщина! Напасть! – в сердцах он возмутился. – Наверно, пить пиво нужно меньше, чтобы не слышать слов из ниоткуда.

Сегодня вечером впервые выпил он полбанки пива.

В ответ услышал тот же голос, повторивший:

– Какая чертовщина. Напасть…

– Кто ты? И где ты, говорящий? – спросил Никита, испугавшись.

– Кто ты…, и где ты говорящий – услышал он свои слова.

Никита выругался крепче: – Пошёл …. подальше! Не до тебя!

Ему ведь было не до шуток от жути пробирающей… Услышал, – голос, его пославший, повторяющийся.

– Что, испугался? – другой услышал голос.

– Да, с ним Никита согласился. Немного испугался, – ответил на вопрос.

– Не бойся, эхо говорило, – старушка успокоила.

– А здесь откуда оно взялось? Проснулась и заговорила?

– Ночная тишина – попутчик. Она меня и разбулила.

– А почему ты здесь одна?

– Тебе мешаю я?

– Нисколько. Спала здесь?

– Я устала, верно.

– Домой к себе ты не идёшь? Не хочешь? Наверно, поругалась?

– Да. Поругалась. Точно.

– Плохо.

– Что может быть хорошего?

– И будешь делать, что теперь?

– Не знаю. Немного отдохну, затем, куда глядят глаза, пойду. У каждого своя судьба, никто не знает до конца свой путь-дорогу.

– Так может, к нам пойдём, бабуля? Там отдохнёшь. – спросил Никита, прекрасно понимая, что предложение, хоть от души, – неправильное, вряд ли выполнит предложенное.

Кряхтя, старушка поднялась и, заглянув в глаза, погладила Никитку по спине. От этого контакта дрожь в теле Никиты пробежала, чуть не сгорел он от стыда, растёкся к кончикам ногтей ног, рук, стыд, словно кровь и пиво.

– Хороший мальчик ты Никита. Таким и оставайся навсегда. Плохим всегда успеешь стать, – сказала бабушка и, вниз пошла, неловко, по ступеням.

Шум шарканья был слышен долго. Чем уходила дальше, стыд угнетал Никиту больше и, заставлял переживать в душе за предложение, хотя и доброе, но ведь нечестное. Он не решился бы в квартиру привести, ночной порой, прекрасно понимая, что из душевного порыва, хорошего, не получилось ничего. Могли бы маму разбудить, и поругалась с ним она, за эту вольность, обиделась, что разбудил, беспечно.

Стыдясь себя, Никита поднимаясь медленно, при каждом шорохе сиюсекундно оборачивался, то ли надеясь, что на месте шороха, появится та бабушка, то ли боялся встречи с ней. С тяжёлым чувством восприятия и понимания вранья бессовестного, будто бы обгаженный, к двери квартиры подошёл он медленно.

– Как я туда войду? – подумал он. Дома ни знали лжи. Мама ни разу не врала, когда им даже было плохо, отец, …. всегда в командировке.

А сын у них, для отношений честных в обществе, негодным, лживым оказался.

Он кинулся бегом вниз, – попытаться увидеть бабушку, чтобы ей рассказать, какой он нехороший, перед собой, частично оправдаться, что врать не будет больше, будет он хорошим.

Сидели во дворе, одни соседские мальчишки, о чём-то спорившие тихо. Гриша увидев его, крикнул:

– Пришёл? И сделал правильно! Замкнулась мама?

Ещё не всё потеряно, на пиво третьим будешь. У нас ещё полбанки. Случилось, что? Ты не подходишь… Не хочешь? Потом, не пожалеешь?

Никита, оставаясь у подъезда, не подходя к друзьям, спросил негромко:

– Старушку видели? Недавно выходила, наверно, из подъезда.

– Какая-то, как будто проходила, – Ашот ответив, продолжал смеяться, над ранее услышанным рассказом.

Никита повернувшись, возвратился, немного постояв в подъезде, стал подниматься медленно наверх, идя домой, в квартиру, горюя безутешно.

– Содеянное не всегда исправить можно, – Никита с грустью думал, поднимаясь, – так и останется на мне грех лжи и, перед бабушкой и перед мамой. Она не знает, что лгуна растила!

Не подменяй с улыбкой сладкой, лестью – правду, водой – вино, подумал он, и над собою усмехнувшись, решил, – не думал я, что так легко, можно себя немного успокоить, когда желаешь этого!? Каждый достоин своего…, бесчестья. От этого, невесело.

Глава 2. Документ

Влад чувствовал, чем ближе вечер, – одержимей становится, внимания на духоту не обращая, окутавшую город. Готовность дерзкая к вечерним приключениям, подталкивая, к цели, рвалась в поход.

Сидеть и ждать, смотреть, как медленно ползут минуты, – не лёгким было испытанием. С трудом дождавшись вечера, и ни о чём другом не думая, с огромным рвением, «на автомате», волнуясь, в переполненном троллейбусе добрался до проспекта Ворошилова. На волю вырвавшись из полного троллейбуса, людьми нибитым, как селёдки в бочке, Влад глубоко вдохнул горячий воздух, в предверии начала приключений, нырнув в него азартно, словно в океан, заполнивший пространство города.

Многозначительно прохожим улыбнувшись, расправив плечи неширокие, целенаправлено направился к жилому дому, построенном при Сталине, где прятали, что было ему нужно.

Народу в центре всегда много было, и несмотря на духоту, наполнившую город, люди скопились, словно повод был для сбора в центре города. Одни к прохладе парков устремлялись, другие, подставляя сквозняку разгорячённые тела, как гостю жданому, гуляли по проспектам, улицам, ища, кто приключений, кто-то наслаждений, а кто-то, самого себя.

– Жалко, что слишком рано, подумал Влад, смотря на солнце с сожалением, сейчас не более восьми часов. Сегодня быстро, добрался в центр из Александровки. Обычно, это занимало больше времени.

Пока светло, пробраться незамеченным во дворик, невозможно, куда выходят окна КГБиста. Собаки сторожа промздания, соседнего, примкнувшего вплотную к дому, заметят обязательно, сорвут намеченное дело, непременно.

В массе гуляющих прохожих праздно, нетрудно раствориться на проспекте, приняв, такой же вид, – бездельника.

Неторопливо, по проспекту, он направился к больнице городской, с надеждой, ожидая сумерки.

Ростом, чуть ниже среднего, обычного телосложения, с причёской типа «бобрик», не выделялся Влад, на фоне молодёжи, гуляющей по улицам.

Дождавшись, – начало сереть немного, направился обратно. Дойдя до места подвига, внимательно Влад осмотрелся. И, не заметив ничего, что помешать могло, перескочил через сараи. Присев, прижался к крайнему из них и выжидая, прислушался, понять пытаясь – встревожил ли, кого-то шумом, нет? От крайнего сарая, ограждение вплотную примыкало к зданию, тем самым отделяя территорию двора от относящейся к промзданию. Переводя дух, вновь прислушался. Стояла тишина обычная – вечерняя для этих мест. Никто не обратил внимания. Вспомнил он, отчего-то манифест, где бродит призрак коммунизма по Европе, среди кошмаров атеистов.

Первые звёзды небосвода, к трубе путь освещали предостаточно. Прекрасно понимая, – если плотней к трубе прижмётся, то отличить отдельно невозможно, стремительным броском, преодолел путь до неё и, слился с ней, словно с родной.

– Не делают такие трубы, подумал Влад, осматривая с восхищением – трубу, похожую на монстра, стремящегося вверх, застывшего при взлёте, диаметром в три метра и, высотой в два раза больше дома.

С досадой обратил внимание, – труба покрыта грязью, слежавшейся в пыли – десятилетия, дождями моченной и, мокрым снегом. Но было это не особо значимым, и он забыл об этом.

Сердце забилось учащённо. Влад был уже не он, а будто кто-то в нём проснулся. Он к подвигу всецело приготовился.

Рост – метр шестьдесят. и клетка неширокая грудная, Влад чувствовал, – он богатырь, предельно ловкий и всесильный, не как обычно, – мямля, робкий. Прилив сил опьянил, вселив в сознание – большую значимость, достаточную достижения к заветной цели, в себя вере. К телу трубы прижавшись, сливаясь в одно целое, Влад поднимался, балансируя предельно осторожно, выталкивая уплотнение из заполнения швов в кладке, когда-то бывшего раствором, колебаниями тела.