Симфонии двора (сборник) - Александр Новиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И надрываются копи и рудники
В бравурном кличе: «Даешь
На металлический дождь!..»
Что это? Дождь? Или давнее бедствие?
Кто, наконец, приведет в соответствие
И прекратит чехарду,
И наградит по труду?
Я в этот дождь не попал. Я под зонтиком
Криком кричал от бесстыдства экзотики.
И не медали ко мне –
Груды летели камней.
1985 год
МЫ – ПРУЖИНА ПОД МЫШЦАМИ ВЛАСТИ
Мы – пружина под мышцами власти.
Но чтоб мы не взорвались, как тол,
Наши мысли кастрирует Мастер –
Многоопытный, знающий толк.
Многократно испытанный метод,
Соль политики всех упырей:
На негнущихся – черная мета,
От свинца до ярма лагерей.
Серп сечет. Тупорылый бьет молот.
В паровозном «ура!» и «да здра…!»,
Как куранты, отлаженный Молох
Жрет и чавкает части нутра.
Вправо шаг или влево – измена!
Палец дернет курок, и – хана!
Только прямо, вперед, неизменно.
Шагом марш, дорогая страна!
Вождь твой классовый тягой воловьей
Прет нас в светлое, телом трехжил.
Это знамя не блекнет – эй, крови!
Если нет, оботрите ножи.
Весь бивак оглашен и очерчен.
Опоясан, утянут в забор.
Если ад – все отныне здесь черти.
Если рай – несчастливых за борт.
И покуда в колючей ограде
Мы – и вольные – те же зека,
Здесь кастрируют сто демократий,
Как обычно, начав с языка.
1986 год
НА СМЕРТЬ А. Д. САХАРОВА
Все так и было. Кричало быдло,
В собачьей стойке изготовясь.
Над головой трясло и выло,
Порвать готово седую Совесть.
Вопила баба. И портупеи
Сползали с пуз ему на горло.
Собралась стая. Да не успели.
Ушел он. Тихо, светло и гордо.
Скорбь академий. И даже – Тауэр.
По всем столицам – известье глухо.
И лишь в России на общий траур
Не набралося – не глоток – духа.
Не одолело людское вече
Людишек мелких, на власть реченных.
Не докричалось. Ушел навечно
Великий Политзаключенный.
1990 год
О НАЗВАНЬЯХ ГОРОДОВ
Чудно так, что городов
Больше, чем правителей.
Смотришь: чуть только – «готов!» –
Тут как тут славители.
Например: была ты – Тверь
С архи-древне-глиняной,
Ан преставился теперь,
И быть тебе – Калининым.
За примером не бежим –
Тьма примеров тьмущая.
Может, кто и заслужил
По такому случаю.
Но по мне, хоть ты герой,
По всем меркам вымерен –
Город выстрадай, построй,
А потом уж – именем.
Брежневка… Устиновка…
Ворошиловка…
И без «ка» живут пока. Ждут
пинка.
Дико так, что в городах
Улицы столетние
Тихо канули в веках
Или ходят сплетнями.
Как там сказано у нас:
«Мир до основания…»?
Нам разрушить – плюнуть раз.
И – лепи названия.
Брежневка… Устиновка…
Ворошиловка…
И без «ка» живут пока. Ждут
пинка.
А на улицах – дома
С арками-порталами.
Коль велик был – жизнь сама
Ждет с инициалами.
Но коль бюст себе сваял,
В лучший мир не прибранный –
Скоро вывеска твоя
Взвоет всеми фибрами.
Брежневка… Устиновка…
Ворошиловка…
И без «ка» живут пока. Ждут
пинка.
Лики мутные икон
И тюрьма старинная
Звали город испокон
Катей-Катериною.
Имя стерли, вымели
Катьку слабополую,
И пошли, пошли, пошли
Слабые на голову.
Брежневка… Устиновка…
Ворошиловка…
И без «ка» живут пока. Ждут
пинка.
Всех припомнить не берусь
Городов и званий я.
И, пожалуй, только Русь
Может дать названия.
Самозванцев же – сорвать,
Вслед на разный лад свища.
И отныне называть
Ими только кладбища.
Сталинское… Брежневское…
Ворошиловское…
Там, где похоронено лучшее
людское.
1984 год
ПИСЬМО К ГЕНЕРАЛЬНОМУ СЕКРЕТАРЮ
Товарищ Генеральный секретарь!
Еще витает дух почивших в бозе.
По правую от вас еще – главарь,
По левую, чуть сзади – мафиози.
Очки сверкают за спиной у вас,
Не круглые, но все-таки зловещи,
Готовые в два счета, хоть сейчас,
Как только им хоть чуточку проблещет.
Ветви поздно выряживать
почками –
Это древо прогнило в корню.
Зря пытаетесь язвы – цветочками,
Поливая три раза на дню.
Я помню прозорливейших отцов,
С историей играющих, как с сучкой.
И каждый начинал в конце концов
Не здесь, так там опутывать колючкой.
Как мог он ошибиться и сглупить?
Он завещал нам верить этим шляпам.
Как страшно, что могло бы так не быть
И подыхать пришлось мне с тем же
кляпом.
Пересылки, остроги и лобники
Есть на выбор любых величин.
Все мы в этой стране уголовники,
Всех судить нас за то, что молчим!
Я думаю, коль я еще живу.
Вдвойне, когда меня на рифы тащит.
Я далеко глядеть вас не прошу,
Но я прошу: оглядывайтесь чаще.
Благой порыв дать волю всем парам
Не означает скорый выход в море.
Я вас прошу не строить дальше храм,
Где кость на кость на кровяном растворе.
Бросьте в печь оловянным
солдатиком,
Если в чем-то не прав я насчет:
Волю дать мужикам бородатеньким,
Остальное само нарастет.
Где совесть не в чести и не у дел,
Ждет роба или пуля менестреля.
Я тоже, разумеется, сидел,
Спасибо, не повешен, не расстрелян.
Но большего поставить на алтарь,
На жертвенник кровавый я бессилен.
Товарищ Генеральный секретарь,
Во имя Бога, Бога и России!
На струне перетянутой держится
И вопит Вам со всех колокольнь
Несказанная боль Самодержца
И анафемы Тихона боль!
1984 год
ПОВЕЗЛО ЖЕ
Повезло же, скажу я, Вольфганг Амадею
Моцарту –
Хоть до срока ушел, но вознесся и много
успел.
Разорвали б сегодня его, как крапленую
сальную карту,
Лишь за то, что он «Мурку» играть
не умел.
Повезло и Ван Гогу, от роду не знавшему
слуха.
Отжила вместе с ним его пьяная стая
химер.
Оторвали б ему и второе, и первое ухо
Лишь за то, что «Подсолнухи» выписал
в малый размер.
И Джордано костер показался бы мерой
лояльной,
И за то, что он «вертится мир наш» сказал,
Пропихнули б ему кой-куда разогретый
паяльник –
Он обратное б в этот же миг доказал.
Вот и мне повезло: я умею и кистью,
и «Мурку»,
И что вертится мир, я могу говорить
или петь.
И пока не восстал во плоти мавзолеевый
урка,
Как мне хочется тоже хоть малость пожить
и успеть.
1997 год
ПОПРОШАЙКА
Мир играет в цифры, в буквы,
В званья, в должность или в чин.
Мир играет даже в куклы
Всех цветов и величин.
Кукол разных-всяких шайка
Ходит-бродит по земле.
А я кукла-попрошайка,
Я живу себе в Кремле.
Я протягиваю ручку –
Научилась – будь здоров! –
Выпрошать себе получку
У заморских спонсоров.
А попробуй, помешай-ка –
Полыхнет огнем земля!
Я ведь кукла-попрошайка
Из могучего Кремля.
Все могу я быстро, ловко –
Кто с такими пропадет?
Только дочь моя, воровка,
Все добро мое крадет.
Вот и ходят разговоры
И плодятся за спиной,
Что за мной все куклы-воры,
Как за каменной стеной.
Ну да черт с ним. Пусть воруют.
Не мешали бы просить.
И живут себе – пируют
На земле, как в небеси.
А попробуй, помешай-ка –
Вмиг огрею булавой!
Я ведь кукла-попрошайка
С гордо поднятой главой.
Но постарела я, опухла,
И мерещится под век,
Будто я совсем не кукла,
А почти что человек.
Будто я и не просила.
Будто я и не крала.
Всю одежду я сносила,
Остальное пропила.
Так подайте ж на заплаты,
На прикрытье наготы!
Пожалейте, супостаты,
У последней, у черты!
Я б, быть может, не просила,
На чужое заря пасть,
Просто в матушке России
Больше нечего украсть.
1999 год
ПОРОСЯЧИЙ РАЙ
Время брыкается – да идет,
Уминая, как Молох, нас.
А в Кремле, вишь, опять идиот.
Ах, впрочем, в первый ли это раз.
Сабля-меч из папье-маше,
Треуголку скроив в треух,
Он мирянам свербит в душе
И гоняет дворцовых мух.
Господи, Боже мой, Боже мой,
Рубится в пух и прах.
Бьется, как конь стреноженный,
Ветер в его вихрах.
Время мается да орет,
Все на свете крестьми крестя.
Вишь, сундук?.. А вокруг ворье.
Здесь, в России, оно в гостях.
На заморских фамилий рой
Все поделено на паях.
А в Кремле, вишь, опять герой
Рубит шашками в «чапая».
Господи, боже мой, боже мой,
Хоть ты в иерихон сыграй.
Про рай с поросячьими
рожами –
Про Поросячий Рай.
Время морщится, да свистит,
Да над каждой хрипит верстой.