Синие цыганские глаза. Рассказы для тех, кто любил и любит - Александр Пшеничный

Однажды ночью к ним воры прокрались. Один в сенцах споткнулся, ударился о корыто, а второй по крыше в это время лез. Мария услышала шум и мужа разбудила. Вышел хозяин в сенцы в исподнем. Вор его увидел и быстро во двор юркнул. Тут Матей и услышал, как кто-то по крыше крадется. Влез на чердак и кулаком по крову снизу ударил. Нога злодея через солому и провалилась. Обхватил Матей добычу руками, к себе потянул и кричит жене: «Маня! Скорее неси топор! Рубить буду!»

Завопил грабитель. Вцепился руками в солому, но вырваться не может. А Маша сначала онемела от страха, а потом обхватила ноги Матея и тоже орет что есть мочи: «Оставь его! Не бери кровь на душу».

Долго они так кричали, пока вору все же удалось вынуть ногу из сапога, скатиться по крыше и убежать в лес.

Три месяца потом Мария не разговаривала. Голос пропал.

Никогда и ни в чем Маша не перечила мужу. Но после такого случая в лесу она жить не захотела. Тряслась от страха по ночам, почти не спала. Вздохнул Матей: лес ему как дом родной, но жена роднее. Купили они дом посреди деревни и переехали с детьми и хозяйством ближе к родственникам. Наши дворы оказались рядом.

А потом война началась. Матея поваром на фронте определили.

Когда дядька из дома ушел, Маша его вещи не стирала. Вынет из сундука рубаху – и долго нюхает мужний пот, а потом прикладет сорочку к груди, рукава на плечи разложит и что-то шепчет перед иконой Всецарицы.

Женщины отворачиваются, а мы, дети, бегаем вокруг и смеемся, рожи корчим: «Придет, вернется к тебе дядя Матей». Долго потом бабий плач по дому аукался, стоит только одной начать…

Тяжело и голодно в войну. Разлилось горюшко по дворам. Деревня хоть воронежская, но немцев у нас не было. Зато дезертир был. Федя Коршак. Власть он с председателем колхоза поровну делил: днем советская, а ночью Федькина. Милиция далеко, а Коршак рядом.

У жены и родителей Федька не жил. Ночевал каждый день на новом месте. Бывало, хозяева и не знали, что Коршак у них на чердаке спит – двери то у всех открыты.

Но чаще Федька с двумя любовницами к хозяевам приходил. Просил угостить их компанию. И угощали – попробуй откажи, когда приклад обреза из-под тулупа торчит. К вдовицам и молодухам, у которых мужья на фронте, Федька частенько и сам заглядывал.

Пришел он и к Марии. Завернула ему тетка последнюю буханку и немного сала, рядом чверть поставила. А Коршак не уходит. Развернул тряпицу, нарезал хлеб и разлил самогон по стаканам: «Давай выпьем, Маша». Выпили.

Когда Федька к печи Марию за рукав потянул, тетка повернулась и сказала: «Ничего у тебя не выйдет, Федя. По своей воле я наверх не полезу. Это Матеево место. Других там не будет. Лучше убей сразу».

Размахнулся Коршак и ударил Машу в грудь. Возле печи она так и осела. Но тут Катька, Федькина любовница, в дом влетела. Кто-то ей шепнул, к кому Федька в этот раз зашел. А баба она огонь! Схватила любовника за рукав и оттащила от Марии. А потом и увела его совсем.

С тех пор Коршак к тетке не заходил. Но она после этого вечера перебралась с детьми к нам.

В сорок четвертом милиция из района окружила дом Федькиной любовницы и после долгой перестрелки Коршака убили. Жена и родители отказались его хоронить. Милиционеры закопали труп за двором. Долго еще селяне это место обходили стороной.

Дядя Матвей вернулся с войны раненым и контуженным, но живым. Полевые кухни немцы часто обстреливали. Ведь солдат возле них всегда хватает. Когда вошел в дом – тетку повело, прямо на руки мужа упала.

В колхозе после войны мужиков на пятерне сосчитать можно. Однажды к дядьке подошел председатель: «Хочу доверить тебе водяную мельницу, Матвей».

Удивился дядька: «Мельник должен уметь писать и читать. А я неграмотен. Не осилю я такую работу».

– Осилишь, Матвей, – председатель ловко скрутил самокрутку единственной рукой. – Смышленый ты мужик и хозяйственный. Лучше тебя с мельницей никто не управится. А ей ремонт нужен. Больше стоит, чем работает. А насчет грамоты – не твоя забота. Мы к тебе учетчицу пристроим. Из наших комсомолок.

Сросся с мельницей Матей. Второй женой она ему стала. Часто и ночевал на мешках с зерном. И мельница его любила. Хоть и контужен был мельник, но каждый мешок муки и зерна в его голове на учете были.

Но не одна мельница хозяина любила. Припал Матвей к сердцу учетчицы, совсем еще девчонки. Под скрип жерновов и журчание воды она призналась в любви. Вздохнул Матвей: «Ты, Таня, ко мне не прилепляйся. Нехорошо это. У меня дочери твоего возраста. Дурь твоя все равно пройдет. По себе мужика ищи».

Через год Матей научился читать, а вскоре и нацарапал между газетных строк первую в жизни букву. В школу он по вечерам ходил на курсы ликбеза.

Таню в сельсовет перевели, а Матей один остался.

Как мельница загорелась – милиция так и не установила. Поговаривали, что от брошенного кем-то в муку окурка. Таня первая к мельнице прибежала и перетащила угоревшего от дыма Матвея к заводи. «Для тебя его спасла» – прошептала обнявшей Матвея жене. Через неделю Таня уехала в Воронеж. Выучилась, замуж вышла, по слухам большой начальницей стала.

Хорошо дядька с женой жил. Берег ее и любил. Может поэтому она и выглядела моложе супруга.

Всю жизнь дядя Матей о родном брате Иване вспоминал. Который с хутора на заработки уехал. Хотел с ним увидеться. Зато мать называл предательницей. Однажды сказал жене: «Если она приедет – и на порог не пущу. Нет у меня матери».

В начале пятидесятых я с моей мамой и Верой – дочерью дяди Матвея – в Ленинград на торфяники завербовались. От сталинских сельхоздолгов бежали.

Когда окончился срок договора, решили мы в Свердловск на металлургический завод податься. Туда нас новые вербовщики приглашали.

Купили билеты и сидим в ожидании поезда на ленинградском вокзале. Рядом на чемодан присел мужчина.

– Куда едем, девчата, – поинтересовался сосед. – В Свердловск? Не советую. Там холодно и голодно. Я только что из Харькова. Езжайте на Украину. Еще не раз меня вспомните. Или в Москву. Вы откуда будете?

Когда он услышал о нашей деревне, то побледнел, словно мелом его лицо присыпали. Иваном он, Матвеевым братом, оказался. Весь Союз объездил. Воевал с Матвеем на одном фронте, но на войне так и не встретились. Тяжело ранен. Семью в войну потерял.

Мы рассказали, как хочет видеть его брат. Через полгода Иван приехал к Матвею. Ему там и женщину сосватали. Так в деревне и остался.

А мы сдали билеты и разъехались кто куда. Я с мамой в Харьков. А Вера в Москву. В поезде пассажиры качали головами: «Трудно будет в Харькове. Кровь придется сдавать, иначе не выжить». Мама уже хотела назад возвращаться, но я ее не поддержала. Тянула меня какая-то сила в Харьков. Прямо на перроне нам предложили работу – здание нового вокзала строить. Здесь я твоего папку и встретила – первого хулигана на стройке. Ох, и любовь же у нас была!

Дядя Матвей умер первым. Старая рана открылась. На похороны Татьяна с сыном, тоже Матвеем, на служебной машине приехала. Плакала навзрыд. Тетка еще десять лет прожила. И десять лет хотела скорее увидеться Там с ненаглядным мужем.

Принцесса на семечке

Вокзал шумел, окуривая снующую толпу запахом расстояний.

В громыхании дорожных сумок на колесиках и суетливом ожидании поездов лишь одна фигура сидела неподвижно на скамейке платформы. Из-под сморщенных век в кафельное горло подземного перехода всматривались молящие глаза. Небольшой белый пудель в нелепом наморднике, ошеломленный мельканием тысяч ног, боязливо прижимался к коленям хозяйки.

– Можно присесть? – я нащупал глазами небольшое место на скамейке возле пожилой женщины с собачкой.

– Да, конечно! – живо откликнулась старуха, с интересом оглядывая мое лицо. – Вы меня помните? У нашего магазина вы часто семечки покупали.

– Гм… – память лихорадочно зашуршала пожелтевшими карточками полустертых лиц. – Постойте, вы, кажется, Раиса, Раиса…

– Онаньевна, – радостно улыбнулась пожилая дама. – Вы последний знакомый, которого я вижу в нашем городе. Пасынка вот ожидаю. Умирать к нему в Россию еду… Вы торопитесь?

Я не торопился. Поезд с дочерью из Волгограда опаздывал на час, времени было достаточно, чтобы выслушать человека, уезжающего умирать в чужие палестины.

До пенсии Раиса жила в деревне с мужем, доила колхозных коров. Дочь уехала в город учиться, там и замуж вышла. Но семья не сложилась. При разделе ей с двумя детьми досталась двухкомнатная малогабаритка. Вскоре у Раисы Онаньевны умер муж – колхозный тракторист. На работе он пил в меру, зато дома любил с горилкой побалакаты, а там и жену уму-разуму поучить – с кулаками для лучшего запоминания.

Дочь предложила продать дом и переехать в город. За детьми присмотр нужен, а мать весь день на работе. Да и с деньгами туго. Попробуй обуть, одеть двоих, да еще оплатить садик и школьные поборы. Знала Раиса, что тяжело придется, но куда деваться? Хату удачно продала и к дочери в комнату поселилась.