Вальс в темноту - Уильям Айриш

Видимо считая, что человеку не подобает стучаться в дверь своего собственного дома, он взялся за ручку, обнаружил, что дверь не заперта, и вошел внутрь. Ему в ноздри ударил ощутимый — и в данном случае завораживающий — запах нового дома: свежеоструганных досок, добавленного в краску скипидара, оконной замазки и других, более трудно различимых компонентов.

В дальнем конце холла на верхний этаж поднималась кленовая лестница, прикрытая посередине полосой коричневой оберточной бумаги, чтобы защитить только что нанесенную полировку. Повернувшись, он вошел в гостиную, где на полу блестели лужицы золотого света, проникавшего через западное окно.

Он стоял там, и комната менялась у него на глазах. Цветастый ковер толстым слоем покрыл голые доски. Из-под каминной полки, пока еще ничем не заставленной, выглянули багровые языки пламени, в котором неспешно тлели дрова. На стене над камином замерцало призрачным светом круглое зеркало. Там, где теперь была пустота, возникли плюшевый диван, плюшевые кресла и круглый стол. Загорелась стоявшая на столе лампа на выпуклой круглой молочно-белой подставке, сначала едва заметно, а потом все ярче и ярче. И с ее помощью в одном из кресел появилась темноволосая головка, уютно откинувшаяся на прикрытую белым чехлом спинку. А на столе, под лампой, нечто вроде рабочей корзинки. Корзинки для шитья. Эта деталь была несколько более расплывчатой, чем другие.

Тут где-то наверху звякнуло ведро, и по комнате будто пронеслась опустошающая волна — ковер истончился, огонь погас, лампа потемнела, а вместе со светом исчезла и безликая темноволосая головка, и комната сделалась такой же унылой, как и прежде. Скатанные в рулоны обои, ведро на козлах, голый пол.

— Кто это там? — глухим эхом прозвучал в пустоте женский голос.

Он вышел в прихожую к подножию лестницы.

— А, это вы, мистер Лу. Кажись, к вашему приезду почти все готово.

Сверху на него глядело морщинистое лицо пожилой негритянки с обвязанной платком головой, склонившейся над перилами лестничной площадки.

— Куда девался тот парень, что здесь внизу работает? — раздраженно спросил он. — Ему уже пора бы заканчивать.

— Видимо, пошел за мастикой. Скоро явится.

— А как там наверху?

— Идут дела помаленьку.

Он вдруг сорвался с места и вприпрыжку взлетел вверх по лестнице.

— Меня в первую очередь интересует спальня, — объявил он, протискиваясь мимо нее.

— А то как же, ведь вы… жених, — хихикнула она.

Остановившись на пороге, он с упреком оглянулся на нее.

— Я имею в виду обои, — объяснил он в свое оправдание.

— Можете не рассказывать мне, мистер Лу. Я не вчера на свет родилась.

Подойдя к стене, он провел по ней пальцами, как будто цветы были настоящими, а не нарисованными.

— На стенах они смотрятся еще лучше, правда?

— Верно, в самый раз, — согласилась она.

— Самые подходящие из всего, что я смог найти. Пришлось за ними аж в Нью-Йорк посылать. Я выведал у нее, что ей больше всего нравится, не объясняя, зачем мне это нужно знать. — Порывшись в кармане, он вынул письмо и внимательно пробежал по нему глазами. Найдя наконец нужное место, прочел его, водя пальцем по строчкам: — «…мне нравятся спальни в розовых тонах, с маленькими голубыми цветочками вроде незабудок». — Он снова сложил письмо и, торжествующе вскинув голову, обвел глазами стены.

Тетушка Сара слушала его довольно рассеянно.

— Мне тут еще кучу работы нужно переделать. Вы уж меня простите, мистер Лу, но вы мне тут мешаться будете. Вот прежде всего постель нужно застелить. — Она снова хихикнула.

— Почему вы все время смеетесь? — возмутился он. — Не вздумайте только вести себя так же в ее присутствии.

— Боже упаси, я еще из ума не выжила, мистер Лу. На этот, счет можете не беспокоиться.

Он вышел из комнаты, но через минуту снова появился на пороге.

— Может, вы успеете повесить внизу занавески к ее приезду? А то иначе у окон очень голый вид.

— Вы ее, главное, привезите, а уж я приведу дом в порядок, — пообещала негритянка, расправляя на кровати простыню, словно огромный белый парус.

Он снова вышел. И снова вернулся, на этот раз остановившись на середине лестницы.

— Да, и хорошо было бы найти цветочков и расставить их по дому. Может, в гостиной, чтобы она сразу увидела их, когда войдет.

Она пробормотала что-то, подозрительно похожее на:

— Вот уж вряд ли у нее найдется время цветочки нюхать.

— Что? — в ужасе переспросил он.

Она благоразумно сочла за лучшее промолчать.

Он снова удалился. И опять вернулся. Теперь он уже не стал подниматься по лестнице.

— И не забудьте зажечь все лампы, когда будете уходить. Я хочу, чтобы, когда она впервые войдет в этот дом, здесь было светло и ярко.

— Если вы меня так каждую минуту будете дергать, — проворчала она без всякого, однако, раздражения, — то я вообще ничего не успею сделать. А ну, брысь отсюда, — приказала она, с презрительной фамильярностью тряхнув передником, как будто он был семи- или семнадцатилетним мальчишкой, а не тридцатисемилетним мужчиной. — Нет хуже помехи, чем когда тебе покоя не дают советами.

Он бросил на нее обиженный взгляд, но снова пошел прочь. И на этот раз больше не возвращался.

И все же, когда она, добрых пять минут спустя, сама сошла вниз, он все еще был там.

Он стоял спиной к ней, лицом к столу, случайно оказавшемуся у него на дороге. Стоял, положив руки на стол ладонями книзу и слегка наклонившись вперед. Словно внимательно разглядывая никому, кроме него, не видимые предметы мебели. Словно созерцая кружащуюся в танце маленькую фигурку, растущую по мере приближения к нему, увеличивающуюся до реальных размеров…

Он не услышал, как у него за спиной появилась тетушка Сара. Лишь при звуках ее голоса он обернулся, оторвавшись от невидимого зрелища.

— Вы все еще здесь, мистер Лу? Так я и думала. — Она стояла, подбоченившись, и снисходительно глядела на него. — Вы только на него посмотрите. Рад-радехонек. Давненько я не видела таких счастливчиков.

Он неуверенно провел рукой по подбородку, словно она именно там заметила нечто особенное.

— Неужели это у меня на лице написано? — Он робко огляделся, будто все еще не веря своим глазам. — Мой собственный дом… — едва слышно пробормотал он. — Моя собственная жена…

— Мужчина без жены — и не мужчина вовсе, это просто ходячая тень, которую никто не отбрасывает.

Его рука на мгновение поднялась к вороту рубашки, вопросительно дотронулась до него и снова опустилась.

— У меня все время звучит в ушах музыка. Здесь что, какой-то оркестр на улице играет?

— Точно, оркестр играет, — без улыбки подтвердила она. — Особенный такой оркестр, он всякий раз только для одного кого-нибудь играет. И только один день. Я такой однажды уже слыхала. А сегодня — ваш черед.

— Мне пора! — Он ринулся к двери, распахнул ее, пробежал по дорожке и впрыгнул в ожидавший его экипаж, который закачался, скрипя пружинами.

— К причалу на Канальной улице, — выдохнул он в блаженном предвкушении, — встречать пароход из Сент-Луиса.

Глава 3

Река была пуста, а небо — ясно. И то и другое отражалось в его напряженно вглядывающихся в даль глазах. Затем появилась струйка дыма, крошечная, словно след, оставленный пальцем обыкновенного человека на этом гигантских размеров небе. Дым шел оттуда, где, казалось, не было реки, а только набережная; казалось, он возник над сушей, потому что именно в том месте река делала поворот, прежде чем, распрямившись, понести свои воды к Новому Орлеану и его пристани. И тем, кто на ней собрался.

Он ждал вместе с другими, такими же, как он. Кое-кто стоял так близко, что едва не касался его локтями. Все это — незнакомцы, люди, которых он не знал, никогда раньше не видел и больше никогда не увидит, собравшиеся в ожидании прибытия парохода.

Он облюбовал возвышавшуюся над пристанью головку сваи и держался ее, никуда далеко не отходя и никого к ней не подпуская, так как знал, что судно воспользуется ею при швартовке. Некоторое время он стоял, положив на нее одну ногу. Потом облокотился, нетерпеливо наклонившись вперед. На какое-то время он даже попробовал сесть на нее, но очень быстро поднялся, словно ему пришла в голову мысль, что, оставаясь на ногах, он ускорит прибытие парохода.

Дымок теперь вскарабкался высоко в небо грязными страусовыми перьями, теснящими и толкающими друг друга. Под этим опереньем сплошной чернотой обозначилась продолговатая шишечка — дымовая труба. Затем — другая.

— Вот он! — крикнул какой-то портовый рабочий, и этот ненужный, совершенно излишний возглас немедленно подхватили и повторили еще двое или трое стоявших рядом людей.