Русский сын короля Кальмана - Вера Гривина

Однажды уже в Далмации15 путники двигались по узкой дороге через лес. Крестоносцы были где-то недалеко, но их предстояло еще отыскать.

– Не заплутать бы нам, – ворчал Векша. – Места здесь глухие, людей не видно. Туда ли, куда, надобно, мы держим путь?

– Туда, – буркнул Угрин.

– А ты отколь знаешь?

– Оттоль, что, в отличие от тебя, соображение имею.

– Никогда не было у тебя соображения, а тут вдруг явилось.

Борис про себя усмехнулся. Его слуги очень сдружились за годы совместных скитаний, что не мешало им без конца ссориться. Они походили на семью, в которой муж и жена постоянно выясняют отношения, но при этом не могут жить друг без друга. Обоим спутникам Бориса перевалило уже за пятьдесят лет, однако они были крепкими и выносливыми на зависть многим молодым мужчинам. Если требовалось, то Матвей и Векша долго не ели и не пили, сутками не сходили с седла, переносили любые трудности. А в сражениях каждый из них стоил троих воинов.

Высокий и поджарый Матвей рано поседел, однако его смуглое, с правильными чертами и большими карими глазами лицо даже на шестом десятке лет оставалось красивым. Хотя Угрин разбил сердца многим девицам и вдовам, он ни с одной из них и не пошел под венец, предпочтя семейному счастью беззаветное служение королеве Евфимии и ее сыну.

У Векши екши абыло широкое курносое лицо с голубыми, хитро прищуренными глазами, светлыми мохнатыми бровями и большим количеством морщин. Он лишился почти всех своих волос, а его огромную плешь прикрывал старый, выкованный еще в Киеве шлем. Будучи невысокого роста, Векша обладал недюжинной силой. Он, в отличие от своего почти всегда серьезного друга, любил пошутить, побалагурить, рассказать какую-нибудь веселую байку. Когда-то в молодости Векша был женат, но рано овдовел и с тех пор полностью отдался службе – вначале князю Владимиру Всеволодовичу Мономаху, а затем, по повелению Мономаха, его внуку Борису.

Внезапно путники услышали громкие крики, сопровождаемые лязгом и звоном металла.

– Кажись, где-то сеча, – заметил Векша.

Борис молча направил коня туда, откуда доносился шум битвы, а старые воины последовали за ним. Вылетев на поляну, они увидели, как двое мужчин в кольчугах, шлемах и нагрудниках с красными крестами отбиваются от пятерых молодцов разбойничьего вида. Едва Борис вынул меч, разбойники дружно бросились в чащу. Затрещали ветки, шумно зашелестели листья.

– Псы смердящие! – презрительно ругнулся Векша. – Храбры лишь впятером супротив двоих!

Румяный юноша вложил меч в ножны и учтиво поблагодарил своих спасителей на языке, очень похожем на разговорную латынь. Молодой человек явно принадлежал рыцарскому сословию. На нем были начищенный до блеска шлем-шишак, длинная кольчуга, широкий плащ и поножи (латы и шлемы с забралами вошли в обиход лет через сто после описываемых здесь событий) – все добротное, но простое. Зато мускулистый, сивой в яблоках масти красавец-конь, похоже, обошелся своему хозяину недешево. В правой руке юноша держал длинный меч, а в левой – треугольный щит.

Рыцаря сопровождал коренастый ратник лет тридцати пяти, с карими глазами, перебитым носом, пышными усами и лукавым взглядом. Он привычно помахивал боевой секирой.

Французский язык ведет начало от латыни, некоторую лепту внесли в его формирование так же еще германские и скандинавские племена. Поэтому никогда прежде не общавшемуся с французами Борису хватило его языковых знаний, чтобы понять рыцаря, когда тот к нему обратился. Молодой человек сказал:

– Я рыцарь Ги де Винь, вассал графа Суассонского, следую за своим сюзереном и нашим благочестивым королем Людовиком в Святую землю – защищать христианские святыни от неверных.

Борис заранее принял решение никому не называть своего настоящего имени, хотя бы до той поры, пока он не покинет Венгерское королевство.

– А я рыцарь Конрад из Мазовии, – представился он. – Желаю вступить в ваше воинство и надеюсь, что христолюбивый король Людовик примет меня к себе.

Де Винь немного смутился. Этот достойный человек, так вовремя появившийся из леса, спас юношу, не только от смерти, а еще и, что более важно, от бесчестия: ведь для рыцаря нет более бесславного конца, чем гибель от рук разбойников. Однако теперь спасенный должен был рекомендовать своего спасителя королю. А кто знает, действительно ли рыцарь Конрад – тот, за кого себя выдает? Впрочем, судя по его виду, манере держаться и слугам, он не лжет о своем происхождении.

Юноша доброжелательно улыбнулся.

– Думаю, что король Людовик, храни его Господь, не откажется от меча храброго рыцаря. А я поручусь за мессира Конрада.

Борис кивком позвал своих слуг, а де Винь окликнул коренастого ратника. Впятером они двинулись на юг.

– А как вы здесь оказались? – осведомился Борис.

– Наш добрый король послал меня в ближайшее аббатство – заказать молебен.

– Что ж ты не взял побольше людей?

– Решил, что хватит одного Жиро и ошибся.

– Nemo omnia potest scire16, – изрек Борис.

Де Виня вновь охватили сомнения. Тогда дворяне не изучали классическую латынь. Правда, сам де Винь знал этот язык, но лишь потому что, будучи младшим из двух сыновей, готовился стать священником. Отец отдал его в аббатство Сен-Жень, где он пробыл два года послушником. Потом внезапно скончался старший брат Ги. Отец забрал сына, ставшего единственным наследником благородного рода де Виней, из аббатства и отдал в пажи17 своему сюзерену, графу Суассонскому. Юноша принялся старательно обучаться всему, что необходимо знать и уметь рыцарю. За короткий период времени он достиг немалых успехов, но при этом у него никак не получалось выкинуть из головы латынь, вложенную туда монахами аббатства Сен-Жень. Де Винь надолго запомнил, как над ним смеялись его товарищи, когда он, забывшись, употреблял в разговоре латинские изречения.

«Возможно, рыцаря Конрада тоже готовили к духовному сану», – предположил де Винь.

Он принялся рассказывать чужеземцу о том, с какой печалью французское рыцарство восприняло весть о взятии сарацинами далекой Эдессы, и как папа Евгений III призвал всех, кому дорого имя Христа к походу, а аббат Бернар из Клерво произнес в Везеле18 пламенную проповедь.

– Призыв благочестивого аббата был услышан, – вдохновенно говорил Ги. – Король Людовик первым взял из рук Бернара крест19 и поклялся, не щадить себя, защищая Гроб Спасителя. Примеру короля последовали многие знатные мужи. Да, что там мужи! Сама наша славная королева, Алиенора, пожелала разделить с мужем все тяготы странствия! А вслед за ней приняли кресты и другие дамы!

– Франки берут на войну жен? – удивился Борис.

– Обычно нет. Иное дело – защита христианских святынь.

– По мне, женщины на любой войне – помеха. Это дикие кочевники возят повсюду с собой жен и детей, а христианкам лучше оставаться дома и молиться за воинов.

В глубине души де Винь был согласен со своим новым знакомым, однако нельзя было позволять чужаку отзываться с пренебрежением о французских дамах и рыцарях.

– Мессир Конрад неправ, – принялся спорить молодой человек. – Рыцарю полагается приклонить колено перед дамами, пожелавшими сменить покой замков на тяготы пути по стезе Господней. А сравнивать добрых христианок с грязными язычницами оскорбительно.

«На кой ляд я сунулся со своей правдой в чужой удел», – подосадовал на себя Борис и сказал примирительно:

– Прости, если я обидел тебя. У меня вовсе не было намерения оскорбить вашу королеву и прочих франкских жен.

Смягчившись, де Винь откровенно признался:

– Честно признаться, мне самому кажется, что дамы зря решились на заморское паломничество. Такие прекрасные Божьи создания, как королева Алиенора и Агнесса де Тюренн, не должны рисковать собой…

Юноша прервался и покраснел, поняв, что ненароком выдал постороннему человеку имя своей тайной дамы сердца. Но Борис не обратил внимание на нечаянное признание своего собеседника.

Солнце начало клониться к закату, когда оба рыцаря и их слуги добрались до лагеря крестоносцев. В лощине было множество шатров, а вокруг них бродили воины в таких же, как на де Вине и Жиро, нагрудниках с красными крестами. Горели костры, и воздух был наполнен запахами готовящейся еды.

– Кажись, мы поспели вовремя, – обрадовался Векша. – Вот-вот начнется вечерняя трапеза.

– Пожелают ли нас еще накормить? – засомневался Угрин.

Король беседовал в своем шатре с епископами Аррасским и Лангрским. Людовик переживал из-за того, что в походе ему не всегда удается соблюдать посты. Святые отцы успокаивали его: мол, по воле Господа даются послабления в посте всем путешествующим, и уж тем более святым паломникам. Разговор короля с духовными особами был прерван появлением де Виня.