Охота на смотрящего - Евгений Сухов

Снайпер оторвал глаз от окуляра и закашлялся. Он присел и стал быстро отвинчивать лазерный осветитель. Потом убрал прицел в специальный чехол на ремне. Теперь его винтовка выглядела вполне невинно, как невеста перед дверями загса. Самое главное, чтобы солдаты не заметили его выстрела. Беспалый ничего ему не объяснил, даже не сказал, кто является жертвой, лишь показал фотографию обреченного.

Но Голубок и сам был не лыком шит – понимал, что начальнику колонии свершившееся нужно будет представить таким образом, будто бы заключенный погиб от шальной пули, а вовсе не от выстрела профессионального стрелка.

Упаковав прицел, Голубок высунулся из своего укрытия и осмотрелся. Над лагерем висела тяжелая ночная мгла. Раздавались отчаянные крики. Лучи прожекторов на сторожевых вышках безжалостно вспарывали плотную тьму, неустанно рыская по зоне. Выхваченные из темноты слепящими лезвиями люди в робах, опасаясь, что солдаты откроют по ним огонь, немедленно бросались врассыпную, прятались в баррикадах за грудами строительного мусора.

Но там, где каких-то несколько мгновений назад маячила фигура застреленного, было подозрительно тихо. Точно никто не услышал одиночного выстрела, не заметил потери своего предводителя. Голубок внимательно всматривался в темноту. Только через минуту он увидел, что первая цепь вызванных из райцентра омоновцев сумела подобраться почти к самой баррикаде и уже собралась с духом, чтобы в следующую секунду перемахнуть через нее, рассекая взбунтовавшуюся колонию протяжным победным криком. Но неожиданно со всех сторон в солдат полетели камни, обломки железа, прутья. И несколько десятков «быков» с устрашающими криками, как это делают камикадзе в последние мгновения жизни, бросились на солдат и потеснили их назад, за территорию зоны. Спецназовцы, не выдержав такого яростного, отчаянного напора, отступали, прикрываясь щитами, защищаясь изо всех сил.

А сил было явно недостаточно, чтобы усмирить несколько тысяч мятежников. Тем более что в руках зэков находилось с десяток единиц огнестрельного оружия. Баталия грозила затянуться надолго. Голубок вспомнил известный случай, когда заключенные держали в своей власти сибирскую колонию почти два месяца. В духе воровских традиций обитатели той колонии в течение считаных дней расправились со всеми ссученными и установили суровую диктатуру блатных. С заключенными удалось справиться, только когда снайперы одного за другим убрали четверых основных зачинщиков бунта, и тогда к лагерю военные подвезли несколько минометов и, не ведая жалости, открыли по зэкам смертоносный огонь.

Так и сейчас начальнику колонии придется вызывать подкрепление внутренних войск из краевого центра: бунт заключенных уже перевалил ту фазу, когда можно было воздействовать на восставших угрозами, теперь ими управляли ярость, животный азарт, жажда крови и призрачная надежда на свободу. А вот ради последнего они перешагнут через все, и остановить их сумеет только слепая, неумолимая сила из железа и огня.

Да, без смертоносной техники Беспалому теперь ни за что не обойтись. Бэтээры со спаренными пулеметами – вот он, выход! Бунт он должен подавить любой ценой, обратной дороги в его положении просто не существует. И подавить его нужно в ближайшие часы, иначе неповиновение охватит и другие лагеря. А вот когда заполыхает вся Сибирь, тогда станет по-настоящему страшно всем.

Начальник колонии подполковник Александр Тимофеевич Беспалый встревоженно глянул на часы. Скоро полночь. Его приказ о ликвидации Варяга Голубок выполнил. Пора связаться и сообщить о его устранении в Москву. Едва он дотронулся до прохладной эбонитовой трубки, как телефон неожиданно зазвонил.

Александр Тимофеевич нахмурился и сорвал трубку с рычага.

– Подполковник Беспалый у аппарата!

– Слушай, Беспалый, чем ты, мать твою, там занимаешься?!

Голос генерала Калистратова зычно бил в мембрану, отчего она вибрировала на высокой ноте. В такие минуты служивому полагалось вытянуться в струнку и преданно, по-собачьи во всем поддакивать начальству. Однако Александр Тимофеевич Беспалый никогда не был слепым исполнителем чужой воли. Слава богу, своей достаточно!

«Да пошел ты, пень старый! – подумал он про себя. – Пошли они все, эти московские чинуши… генералы долбаные! Жизни ни хрена не знают, вы бы оторвали свои толстые задницы от мягких кресел да посмотрели бы, как люди живут».

Сейчас Александр Беспалый напоминал дремлющий вулкан. Внутри у него все клокотало, достаточно было крохотного толчка, чтобы огнедышащая пожирающая лава возмущения прорвалась наружу. Александр Беспалый опасался этого своего состояния. В такие минуты он мог наделать глупостей. Оставалось единственное – невероятным усилием воли подавлять в себе закипающую ярость.

Он откинулся на спинку кресла, резко выдохнул воздух и положил ногу на ногу. Стараясь говорить как можно спокойнее, он тихим голосом и с расстановкой ответил раздраженному генералу:

– Я занимаюсь тем, чем и положено, товарищ генерал-лейтенант. Бунтовщики взяты в кольцо. За ограждение им не прорваться. Завтра ко мне прибывает еще одна рота ОМОНа. С их помощью я наведу порядок в колонии.

– Что у тебя там с Варягом?

– А что должно с ним быть?

– Ты не дури, Беспалый. Я тебе уже говорил, отвечаешь за него лично! Чтобы волос с его головы не упал. Понял? Смотри мне. Если выйдет что не так, будешь долгие годы любоваться своей зоной из окна тюремной камеры! Уж это я тебе обещаю, поверь мне!

Александр Беспалый слушал Калистратова, сцепив зубы. У него вертелась на языке ядовитая фраза по поводу того, что компромата вполне достаточно, чтобы им вместе полюбоваться свободой через решетку, и что лучше поберечь голосовые связки для разбирательства с вышестоящим начальством. Но понимая, что с Варягом уже все кончено, он переборол в себе дерзость и отозвался вполне примирительно:

– Я все понял, товарищ генерал-лейтенант.

– Вот и отлично! Что бы у тебя там ни происходило, Варяг должен оставаться в безопасности. Иначе нас там, наверху, не поймут.

«Как же, как же, не поймут. Там-то, наверху, все и заварили по-новому», – подумал Александр Беспалый и подался вперед, крепко прижимая трубку к уху. Ситуация была не из простых. Калистратов, видимо, совершенно не был в курсе новых веяний. А что, если он вообще играет за другую команду?

Александр Тимофеевич лихорадочно обдумывал ответ. Пауза становилась невыносимой. И он решил идти ва-банк, будь что будет.

– Ты там спишь, что ли, подполковник? – прозвучал грубоватый голос Калистратова.

– Товарищ генерал-лейтенант, я, конечно, все понял, кроме одного…

– Что ты имеешь в виду? – Голос Калистратова звучал раздраженно.

– Ведь именно вы в прошлый раз в разговоре давали мне прямо противоположные инструкции. Разве не так?

– О чем ты, мать твою?

– О том, чтобы устранить Варяга. И я очень опасаюсь, что его уже нет в живых. Приказ на его устранение отдан два часа назад.

Сначала в трубке установилась тишина. Такое бывает только перед грядущей стихией. Калистратов просто переваривал услышанное, а потом на другом конце провода раздался страшный мат, зазвучали проклятия. Казалось, что от небывалого всплеска ярости расплавятся телефонные провода.

– Придурок лагерный!.. Сволочь!.. Пойдешь под трибунал!.. – задыхался Калистратов. – Сгною по тюрьмам!..

На возмущение генерала оставалось только ухмыляться. Слава богу, что ему не дано было видеть улыбку Беспалого. Иначе тот придумал бы для него новую казнь – нечто вроде усекновения головы. Минуты через две подполковнику Беспалому надоело выслушивать проклятия, и он молча положил ладонь на рычаг, задумавшись над сложившимися обстоятельствами.

Куда ни глянь, история выходит скверная.

Подполковник Беспалый слукавил – по поводу Варяга у него не было никаких сомнений или опасений: он совершенно точно знал, что единственный выстрел снайпера бесповоротно определил законного вора в покойники. Варяг для российских зэков был символом воровской идеи, а в лагерном бунте он своего рода боевое знамя. А когда знамя исчезает или когда его захватывает враг, то воинскую часть расформировывают. Так будет и сейчас – это подполковник отлично понимал. Пройдет три, максимум шесть часов, и вместе с вновь прибывшими омоновцами и бэтээрами он вобьет смутьянов в тюремную грязь, подобно тому, как поступали рекруты Александра Суворова с мятежными казачками Емельки Пугачева.

Снова раздался телефонный звонок. Это опять звонил Калистратов.

– Беспалый?

– Слушаю вас, товарищ генерал-лейтенант, – бодро отвечал Александр Тимофеевич.

– Ты чего трубку бросаешь?

– Просто связь прервалась, – солгал подполковник.

– Повтори, Беспалый, что ты сказал насчет моего приказа об уничтожении Варяга! – В голосе московского генерала слышался не просто ужас. Такое придыхание могло вырываться разве что у пассажиров крохотной лодчонки, неумолимо несущейся к обрыву Ниагарского водопада.