Совьетика - Ирина Маленко

Единственное место на планете, которое я считаю своим настоящим домом!

По молодости лет я морщилась при словах «любовь к Родине» и «патриотизм». Думала, что это всего лишь официальная показуха. Какая же я была тогда дурочка! Когда я уехала, дом снился мне несколько лет подряд, почти каждую ночь. Это были мучительные сны. Особенно часто повторялся один из них: где я превращалась в листочек бумаги (не спрашивайте, как – на то это был и сон!), чтобы добраться до дома хотя бы в конверте, вместе с письмом… Просыпалась и плакала, пока никто не видел….

Я переворачиваюсь на другой бок, закрываю глаза и пытаюсь его себе представить. На улице меня звали Женя Угловая – потому что дом стоял на углу. Два окна с улицы и три со двора, сарай, яблонево-грушевый сад, две яблони перед домом, огород рядом с ним…

Помню все листочки щавеля на вкус на этом огороде, помню смолистый запах качелей, которые соорудил для меня дедушка из железнодорожных шпал, их пронзительный скрип, по которому бабушка точно знала, что я на огороде (веревки были привязаны к заржавелым металлическим подковкам, подвешенным на железную трубу вместо перекладины), каждую выбоинку на деревянном сиденьи качелей, которое я уносила вечером с огорода домой, чтоб не размокло от дождя или росы; то, как я раскачивалась чуть ли не выше перекладины и прыгала с самого верха, пролетая по воздуху через пол-огорода и приземляясь на грядке с картошкой. Помню, как надо плести венки из одуванчиков. Как пачкают они твою одежду своим белым соком, за что тебя журит бабушка – потому что он никакими силами не отстирывается. И как надо правильно оборачивать стебель крапивы лопухом, чтоб не обжечь руки, когда вступаешь в крапивную битву. Крапива использовалась в наших играх в войну, когда надо было идти в штыковую атаку… Помню то, как мама в жаркий день собирала на огороде колорадских жуков в баночку – я даже помню, когда они у нас впервые появились. Свой дубок, который я сама посадила в конце огорода, когда была первоклассницей – из проросшего желудя, найденного мной в парке, когда мы там были с классом на экскурсии….

За огородом – канава, в которой весной клокочет талая вода, за ней – насыпь, а по насыпи тянется железная дорога. В детстве я ужасно боялась паровозных гудков, не знаю, почему. Один раз вышла погулять зимой, а по линии идет паровоз, да как загудит! Я с воплем не глядя нырнула головой в сугроб… Потом мои родные вышли на крик, а из сугроба только валенки торчат! Томочка (да будет земля ей пухом!) придумала даже присказку такую для меня – «Машинист, не гуди, и Женюшку не буди!», что мне ужасно нравилось…. А поездов я побаивалась всю жизнь – потому что хорошо знаю, какие они огромные, если встать с ними рядом. Одни колеса- выше тебя ростом! Б-р-р-р… Когда живешь рядом с железной дорогой, привыкаешь к их грохоту. Даже спишь под него, не замечая. В 1976 году, когда в Румынии было силное землятресение, докатились его отголоски и до нас, но мы этого даже не заметили: с такой силой у нас дома все тряслось регулярно!

Один раз подружка уговорила меня пойти на линию: за ней якобы остановился цыганский табор, который оттуда можно было увидеть. Мне было 5, ей- 4. Поездов мы не боялись, я была уверена, что если пойдет поезд, мы успеем его заметить и с рельсов уйдем. Мы сидели на рельсах на корточках и пытались разглядеть табор за деревьями. В это время мама моя возвращалась с работы и издалека, с горы еще нас увидела… По ее словам, она сама не помнит, как она до нас добежала! Поезда не было, но это был единственный в моей жизни случай, когда она меня отшлепала. Было очень обидно: неужели она действительно думает, что я поезда бы не заметила? Но к линии я больше в жизни никогда без взрослых не подходила.

За линией- свалка и лес, не нормальный русский лес из березок, а лесопосадка хрущевских времен (Никите Сергеевичу не по душе было, что народ самовольно сеял для себя на берегу реки картошку, и поле засадили страшнейшим деревом – американским кленом, размножающимся быстро как джунгли). Когда-то мы ходили туда с дедушкой, потом я перестала, а он ходил по-прежнему: за дровами. За лесопосадкой – наша река, медленная, средней широты, спокойная, которая когда-то, еще до моего рождения, была чистой. При мне уже купались в ней только самые отчаянные! Весной она мощно разливалась, и мы (обязательно с взрослыми!) ходили на линию бросать в талую воду камешки. Один раз, когда мне было года три, она разлилась так, что у нас дома воды было по колено. Мы все ушли ночевать к Тамарочке, и поэтому я воспринимала происходящее как одно большое приключение! Дедушке, конечно, было не до смеха…

Зимой за линией катались на лыжах и санях с дамбы. Летом ее склоны народ засевал картошкой, и очень редко когда (только в неурожайный год) ее кто-то чужой воровал. А так – каждый просто знал, где его участок, и никто другой его не трогал. Никакой тебе охраны, колючей проволоки, никаких собак. Охранников в магазинах я впервые в жизни увидела лет 15 назад, на Антилах. Вот до какой цивилизации наконец доросли теперь и мы! Ой, куда это меня опять понесло?… Так я никогда не засну! А на работу вставать рано…

Просыпаться с чувством счастья. С ожиданием чуда. Вот чего я лишена с тех пор, как не стало Советского Союза. Неужели я так многого хочу от жизни? И кому это так помешало, что я и миллионы других людей просыпалась с тихим и умиротворенным чувством счастья?…

С чувством счастья мне больше не проснуться никогда. С тхе пор, как заболела Лиза. Последние несколько месяцев были сплошным кошмаром из мыльной оперы. Я только сейчас отхожу от него. Но как от такого отойдешь?

.. Весна, весна… май… после 9 мая недалеко уже и до годовых контрольных, от которых, хотя я хорошо училась, у меня всегда уходил в пятки желудок. А в конце мая вдруг холодает – начинает цвести черемуха… Я крепко зажмуриваюсь и почти чувствую ее приторно-сладкий запах. И сон, вместе с ароматом черемухи, нарисованным моим воображением, наконец окутывает меня…

… А это что? Почему я опять в Роттердаме? Откуда он взялся, этот треклятый Роттердам? Вот он, Сонни, со злым красивым лицом, ищет нас с Лизой… я прячусь вместе с ней в магазине и про себя молюсь, чтобы он в него не зашел! Вот он разворачивается и медленно, как это бывает только во сне, направляется к магазинной двери.. А-а-а-а!

Я просыпаюсь от собственного крика, в холодном поту.

Долго не могу понять, кто я? Где я? Что я здесь делаю?

Где осталась моя лужайка и мои солнечные зайчики, пахнувшие яблоневым цветом?

Я – советский человек. Не просто русская, не «новая голландка» и уж тем более не «человек мира».

Из окна приятно тянет дымком горящего в печках торфа Я – в Ирландии. Я прекрасно помню теперь, как я здесь оказалась и почему. Меня охватывает моментальное короткое облегчение: по крайней мере, это не Роттердам! Но облегчение длится недолго.

.Что случилось? Где свернула не одна я, а все мы с дороги? Почему история пошла «альтернативным путем»?

Это не моя жизнь, а чья-то еще. Вот в чем проблема. Это все происходит не со мной. А я скоро проснусь и заживу нормальной, не пластиковой жизнью. Хлеб будет пахнуть хлебом и будет засыхать на третий день, как ему полагается, а не становиться плесневым и влажным. Розы будут пахнуть розами, а не голландскими химикатами. Шоколад будет вкуса шоколада, а не замазки цвета детской неожиданности. Молодые девушки будут мечтать о первой любви и о прогулках при луне, а не о том, как победить на конкурсе «Мисс Топлесс». Люди не будут испуганно втягивать головы в плечи при виде хулиганства и хамства – и делать вид, что они ничего не заметили. Не будет беспризорных детей и охотящихся на них извращенцев, называющихся красивым модным словечком «педофил». Врач не будет спрашивать тебя , когда ты его вызовешь к тяжело больному ребенку и счет жизни этого ребенка будет идти на минуты: «А кто за это будет платить?»…

Это чувство преследует меня вот уже почти 8 лет. Вот еще немножко потерпеть – и я проснусь и все вернется на круги своя. И я живу все эти годы на чемоданах.

Но я просыпаюсь – и все остается как было вчера вечером. Чужим, не моим, для меня глубоко ненормальным….

Смешно это или грустно- что все то, за что борются люди на Земле, у нас уже было? А мы по глупости думали, что все это было не завоевания социализма, а какой-то общечеловеческий прогресс, что-то настолько само собой разумеющееся, что этого у нас никто и никогда не отнимет… Как воздух. А им здесь и до сих пор все это кажется почти недосяжимым…

Я переворачиваюсь на другой бок и пытаюсь представить себе бескрайнее колхозное поле с цветущей гречихой, пахнущей медом – свободное, не огороженное колючей проволокой, без надписей «Частная собственность! Не влезай – убьет!»… То самое поле, которое теперь застроено коттеджами…

Мможет быть, смогу поспать еще немного? Ведь еще только 4 часа утра…

ГЛАВА 1. СВИТЕР, ПАХНУЩИЙ ОВЦОЙ.