Россия и мусульманский мир № 5 / 2011 - Валентина Сченснович

Сказанное нельзя понимать в том смысле, что глобальная капиталистическая экономика обусловливает неизбежность перехода всех стран к демократическим режимам. Это далеко не так. Все зависит от исторического и социокультурного развития народа, от его способности вбирать и перерабатывать опыт стран и народов, ушедших вперед. В одних странах, таких, например, как Россия, воздействие исторической среды катализировало разложение старой государственно-бюрократической организации общества, благодаря чему процесс распада старых форм значительно обогнал рождение новых, демократических. В других странах (Китай) коммунистический режим, сумевший приспособиться к современному капиталистическому развитию, укрепил, по крайней мере на время, свои позиции, получив пространство для социального маневра. Вот почему так важно понять, как именно тот или иной народ подошел к переменам, какое содержание он вкладывает в понятие «демократические преобразования». Короче, реализация социальных и политических реформ – это конфликт и равнодействующая разных, порой противоборствующих тенденций, итог борьбы которых предвидеть заранее невозможно.

Не только воздействие Запада (экономическое, культурное) определило крах командно-административной экономики и политических отношений в России, хотя и сыграло существенную роль. С высоты сегодняшнего дня становится очевидным, что кризис, разразившийся в России в конце XX в., носил не столько политический, сколько системно-экономический характер. Если не обольщаться демократической фразеологией, а вдуматься в суть перемен, последовавших за августовским переворотом, то станет очевидным, что значение 1991 г. в связке с 1993 г. в итоге сводится не столько к демократизации страны (здесь как раз сделано очень мало), сколько к решению вопроса, важнейшего для России: какая экономика – рыночная, капиталистическая, или командно-административная, «социалистическая», – соответствует реалиям конца XX – начала XXI в., положению страны в глобализированном мире? Ход событий у нас в стране и в мире поставил под вопрос само интегрировавшее общество основание – тотальное огосударствление экономики. Государственная форма собственности и централизация народного хозяйства, послужившие в 20 – 30-х годах XX в., несмотря ни на что, орудием модернизации производства и создания индустриального могущества СССР, в конце столетия превратились в оковы для поступательного движения общества, стали решающим фактором экономического застоя, нетерпимого на фоне экономических успехов стран Запада. Обновление экономики страны на базе рыночных отношений стало неустранимой потребностью, порождая системный кризис старого «социалистического», а на деле командно-административного общества.

Переход к рыночной экономике и капитализму в современной России имеет ряд особенностей. Прежде всего он был вызван скорее экономической необходимостью, нежели исторической. Объективная неизбежность рыночной, капиталистической экономики обусловливалась в конечном счете невозможностью иной, антирыночной, тотально огосударствленной. В самом деле, страна с непропорционально раздутым военно-промышленным комплексом просто-напросто не могла дальше развиваться, опираясь только на свои собственные экономическое ресурсы. Обострившаяся продовольственная проблема – результат коллективизации сельского хозяйства в конце 20–30-х годов XX в. – заставила закупать зерно за рубежом. Для этого понадобились валютные резервы, но они-то оказались практически исчерпаны к концу 1980-х годов, так как к этому времени резко упали цены на нефть – главный источник пополнения запасов валюты. Что касается экспортной промышленной продукции, то она была неконкурентоспособной на мировых рынках. «Железный занавес», отгородивший СССР от остального мира, сыграл с нашей страной злую шутку: с каждым годом мы все больше и больше отставали от экономически развитых стран. В эпоху высоких технологий и научно-технического прогресса страна по-прежнему наращивала свой экономический потенциал за счет увеличения производства стали, угля, нефти и т.п. Прервать эту инерцию экстенсивного развития можно было лишь одним путем – покончить с «холодной войной» и, сломав «железный занавес», наладить нормальные экономические отношения со всеми странами мира.

Несовпадение экономической и исторической составляющих генезиса российского капитализма оказало решающее воздействие на форму перехода к капитализму. Когда буржуазные экономические преобразования становятся неустранимыми, а общество в силу своих исторических традиций (Октябрьская революция 1917 г., носившая, несмотря ни на что, народный характер), воспоминаний о недавнем прошлом (победа Советского Союза над фашизмом в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.), наконец, в силу природы коммунистического режима, обрекавшего народ на политическую неразвитость, оказывается неготовым к радикальным переменам, тогда экономическая необходимость прокладывает себе дорогу через крайне болезненное для масс разрушение старой социальной формы действиями сил, прежде всего государственной власти, оказавшихся на высоте назревшей исторической задачи.

Словом, как это не раз бывало в истории России, потребность в реформах, обусловленная воздействием европейских и общемировых тенденций, сложилась прежде, чем общество, его передовые силы созрели для кардинальных перемен, тем более проводимых демократическим путем. А потому, как и раньше, инициативу преобразований перехватила государственная власть в лице ее высших звеньев. Отсюда ограниченный характер реформ и бюрократический способ их проведения.

Нужно отметить, что российский вариант «ускорения истории» связан прежде всего с чередой революций «сверху». Не противоречат этому утверждению и три русские революции (на деле это были три этапа одной и той же революции): гигантский выплеск народной энергии был канализирован большевиками и вылился в самую разрушительную для народа форму модернизации – форсированную индустриализацию и насильственную коллективизацию крестьянства. В основе такого рода общественной и экономической модернизации («европеизации»), как правило, лежала инициатива государственной власти, ее высших звеньев. Петр I не просто «прорубил окно в Европу», он задал своеобразную матрицу прогрессивного движения России. А. Герцен назвал ее «петрограндизмом», а мы – «революцией сверху», «догоняющим» развитием. С Петра начинается специфически российский способ «европеизации» страны, когда власть, ломая прежний уклад жизни населения, искусственно насаждает новые сообразные с Западом формы отношений в обществе и экономике. Интересы развития страны вырываются из сферы самодеятельности общества и противопоставляются ему в качестве предметов правительственных мероприятий. Менялись «формации», системы, режимы, но административно-принудительный характер модернизации страны оставался прежним.

В основе такого рода движения по «перевернутой» схеме, когда на роль субъекта преобразований выдвигается государственная власть, лежали слабость, неразвитость общественных сил, чьи интересы совпадали с переменами, вынужденный, недобровольный характер проводимых реформ (иногда под угрозой национальной катастрофы), наконец, политическая апатия основной массы населения. Но не только это. На протяжении трех последних столетий потребность в реформах была обусловлена воздействием сил европейского (в конце XX в. – мирового) масштаба, причем складывалась она, как правило, раньше, чем народ созревал для перемен, и независимо от его осознанных потребностей. Вот почему «верхи» (власть, элиты), а не «низы» (общество, народ) оказывались на высоте исторической задачи. Отсюда «искусственные» способы внедрения нового в социальный организм. Насаждение крупной промышленности самодержавием в пореформенные десятилетия XIX в., сталинская форсированная индустриализация страны, либеральные реформы и «шоковая терапия» 90-х годов XX в. – все это этапы становления России как современного государства. Все они связаны с громадными бедствиями для народа, поскольку государство, присвоившее себе право вести по пути прогресса массы, еще не готовые к самостоятельному выбору, способно прокладывать этот путь только с помощью принуждения «сверху».

Здесь не место анализировать такой тип движения. Подчеркнем лишь, что он диктовался необходимостью для России проделать за три-четыре десятилетия путь, который западные страны проходили столетиями.

Движение по «перевернутой» схеме – сначала инициатива «верхов», затем преобразование с помощью рычагов государственной власти социальных отношений и экономики, создание на этой основе предпосылок для рывка вперед – такая форма движения, как показывает исторический опыт и России, и других стран, далеко не оптимальна. Более того, продвигая страну вперед, она чревата серьезными опасностями и тупиками.