Восточный ветер - Джулиан Барнс

Он подмигнул Андреа, дошел до «Металлоремонта», посетовал на клиентов, у которых никогда не бывает второго комплекта ключей, побродил по округе, забрал новый комплект, вернулся в «Окунек», приготовил шутку про мочевой пузырь, который якобы расшалился (не понадобилась), положил ключи Андреа обратно и заказал капучино.

Когда пошел в первый раз, моросил дождь — в такой день легче всего остаться незамеченным. Тень в плаще мелькает по асфальтовой дорожке к входной двери с вставками из матового стекла. Войдя, отпирает другую дверь, сидит на кровати, резко встает, расправляет смятое покрывало, поворачивается, видит микроволновку (не такая уж она и паршивая), сует руку под подушку, нащупывает ночную рубашку, разглядывает одежду, зацепленную за рейку для подвешивания картин, трогает платье, в котором она еще не появлялась, специально избегает фотографий на трюмо, выходит, запирает дверь. Ну, и кому от этого стало хуже?

Во второй раз он внимательно рассмотрел Деву Марию и каждый из шести снимков. Ни к чему не притронулся, стоял, скрючившись, и смотрел на фотографии в рамках. «Это, очевидно, маман», — решил он, глядя на мелкую завивку и крупные очки. А вот и маленькая Андреа, вся в белых кудряшках и с круглыми щечками. А это брат или ухажер? А вот чей-то день рождения — столько лиц, что не понять, какое важное, а какое нет. Он снова посмотрел на шести- или семилетнюю Андреа (она здесь чуть старше Мелани), и ее детский облик навсегда врезался ему в память.

В третий раз он попробовал выдвинуть верхний ящик трюмо; его заело, и маман опрокинулась. В ящике были в основном трусики, почти все знакомые. Затем он обследовал нижний ящик (секреты, как правило, хранятся именно там), но нашел лишь свитера и несколько шарфов. Зато в среднем ящике помимо рубашек было три предмета, которые он переложил на кровать в том порядке (и даже на том же расстоянии), в каком обнаружил.

Справа — медаль, в центре — фото в металлической рамке, слева — паспорт. На фото две пары девушек в плавательном бассейне (каждая на своей дорожке) обнимали друг друга за плечи (между парами — разделительный канат из поплавков).

Все четверо улыбались в объектив, и на их белых резиновых шапочках были складки. Он без труда узнал Андреа — вторая слева. На медали был изображен пловец, прыгающий в бассейн, а на обороте имелась надпись по-немецки и дата: 1986. Сколько ей тогда могло быть: восемнадцать? двадцать? Паспорт удостоверил: год рождения — 1967-й. Значит, теперь сорок. Место рождения — город Халле. Значит, она немка.

И это все. Ни дневника, ни писем, ни вибратора. Ни одного секрета. Он полюбил (нет: он думал, что полюбил) женщину, которая однажды выиграла медаль в соревнованиях по плаванию. Разве он кому-нибудь навредил, узнав об этом? Да она и не плавает больше. Теперь понятно, почему Андреа так упиралась, когда Гари и Мелани пытались затащить ее в воду. Очевидно, ей неприятны любые напоминания. А может, плескаться в море для профессионального пловца так же унизительно, как для балерины — танцевать на дискотеке.

В тот вечер Вернон заигрывал с ней больше обычного, даже дурачился, но когда она сказала ему об этом, прекратил. Потом его возбуждение прошло. Или, скажем, почти прошло. Еще с юности он усвоил, что в отношениях с девушками всегда наступает момент, когда вдруг ловишь себя на мысли: «Я вообще ничего не понимаю». С его второй девушкой, Кэрен, например: во время утренней пробежки (расслабленной, в удовольствие) она спросила: «Ну, и сколько мне еще ждать?». Намекая, что либо он ведет ее под венец, либо перестает водить за нос. В других ситуациях с другими женщинами ему случалось обронить какую-нибудь фразу, самую невинную, и в ту же секунду он оказывался припертым к стене.

Они были в постели (подол ночнушки скатан на талии Андреа в толстый рулон, уже такой привычный его животу), и Вернон едва успел взяться за дело, как вдруг она сдвинула ноги, сдавив его, как орех щипцами. «Щелкунчик», — мелькнуло у него в голове.

— Ммм, узнаю сильные ноги пловца, — пробормотал он.

Она не прореагировала, но, очевидно, услышала. Он не остановился, но чувствовал, что продолжает один. После они лежали на спинах, и он несколько раз пробовал завести разговор, но она не поддерживала. «Что поделать: завтра на работу», — подумал Вернон. И уснул.

Когда на другой день вечером он заехал за ней в «Окунек», миссис Риджвел сказала, что Андреа взяла выходной по болезни. По мобильному она не ответила, и он послал эсэмэс. Потом подъехал к дому, позвонил в дверь. Через пару часов позвонил опять — по телефону, в дверь. Наконец, открыл своим ключом.

В комнате было более-менее прибрано и довольно пусто. Ни одежды на рейке, ни снимков на трюмо. Что-то заставило его открыть микроволновку и заглянуть внутрь: кроме круглой подставки, он ничего не увидел. На кровати было два конверта: один для владельца квартиры, другой для миссис Риджвел. Ему — ничего.

Миссис Риджвел спросила, не ссорились ли они накануне. Он сказал, что нет, они никогда не ссорились.

— Она была славная, — сказала управляющая. — Никогда не подводила.

— Как польский строитель.

— Надеюсь, в лицо вы ей такого не говорили. Все-таки сомнительный комплимент. К тому же она, кажется, и не полька.

— Не полька.

Он посмотрел на море.

— Йурал, — само собой вырвалось у него.

— Простите?

И вот вы шли на вокзал и показывали снимок пропавшей женщины кассиру, который припоминал ее лицо и говорил, куда она купила билет. Только это, увы, не кино. И ближайшая станция в двадцати пяти километрах, и кассира там нет: в одну прорезь суешь деньги или кредитку, а из другой выползает билет. Нет и снимка. Хотя бы из фотоавтомата, как у всех нормальных пар: девушка на коленях у парня, оба хохочущие и не в фокусе. Староват он уже для таких развлечений.

Дома он поискал Андреа Морген в Гугле и получил девяносто семь тысяч упоминаний. Взяв имя в кавычки, сократил их число до трехсот девяноста трех. «Возможно, вы имели в виду „Андреа Морган“?» Нет, никого другого он в виду не имел. Большинство страниц было по-немецки, и Вернон листал их как китайскую грамоту. Языками никогда не интересовался — они ему были без надобности. Потом у него возникла идея. Он нашел в Интернете онлайновый словарь и посмотрел, как будет «пловец» по-немецки. Слово имело два варианта в зависимости от пола. Он ввел в поисковик: «Андреа Морген»+«Schwimmerin».

Восемь упоминаний, все по-немецки. Два, судя по дизайну страничек, в газетных статьях, одно — в официальном отчете. А вот и ее фото. То же, что было в ящике трюмо: Андреа — вторая слева, руки на плечах подруг по команде, складки на белой купальной шапочке. Помедлив, он кликнул мышкой по строчке «Перевести эту страницу». И так нашел ссылки на другие страницы, на этот раз по-английски.

Откуда ему было знать, спрашивал он себя. Научную заумь почти не понимал, политическим аспектом не интересовался. Но мог понять (и его интересовали) вещи, которые, даже когда он глядел на море через окно «Окунька», переиначивали его воспоминания.

Халле находился на территории бывшей Восточной Германии. В спортсмены там отбирали, как в армию. Девочек — чуть ли не с одиннадцати лет (всего четырьмя годами старше той щекастой крохи со снимка). Вернон попробовал представить себе ее возможную жизнь. Родители подписывают форму информированного согласия (а возможно, и документ о неразглашении). Андреа занимается сначала в детско-юношеской спортивной школе, затем в спортклубе «Динамо» в Восточном Берлине. Там есть и обычные уроки, но главным образом натаскивают плавать. Быть членом клуба «Динамо» престижно — вот почему она больше не живет дома. У нее берут кровь на анализ из мочки уха — проверяют пригодность. Выдают таблетки — розовые и синие. Говорят: витамины. Потом делают инъекции — тоже витамины. Только называются анаболические стероиды и тестостерон. Отказываться запрещено. Их девиз: «Не примешь таблетку — умрешь». Тренеры следят, чтобы проглатывали.

Она не умерла. Случилось другое. Мышцы выросли, а сухожилия нет, и сухожилия стали рваться. То и дело высыпали прыщи, снизился тембр голоса, на теле и лице стали расти волосы; иногда низ живота (по самый пупок) зарастал лобковыми волосами. Задержка полового развития привела к бесплодию. Несколько терминов (включая такие, как «вирилизация» и «гипертрофия клитора») Вернон посмотрел в словаре, о чем тут же и пожалел. Значение остальных и без словаря понял: сердечная недостаточность, печеночная недостаточность, кисты яичника, покалеченные дети, ослепшие дети.

Допинг ввели в систему, поскольку он гарантировал результат. В плавании, особенно женском, спортсмены из Восточной Германии всюду брали «золото». Андреа, правда, этого уровня не достигла. Когда после падения Берлинской стены разразился скандал и тренеры, доктора и чиновники (отравители) попали на скамью подсудимых, ее имя ни разу не прозвучало. Даже принимая таблетки, она не смогла пробиться в национальную сборную. Другие (те, кто выступил на процессе, рассказав, как им калечили тела и души) хотя бы успели вкусить сладость побед и недолгой спортивной славы. Андреа не досталось ничего: ее единственным трофеем была медаль за победу в эстафете на безвестных соревнованиях в несуществующей больше стране.