Тайна князя Галицкого - Александр Прозоров

Молодые стрельцы переглянулись, один пожал плечами, другой тоже, старательно облизал ложку. Первый согласно кивнул:

– Знамо, пойдем, воевода. Надо же приглядеть, чего там Тимоха средь басурман наворотит?

– То не басурмане, то схизматики поганые, – поправил их пожилой стрелец, длиннобородый, в полувыцветшем зеленом кафтане с нашитыми на груди воронеными железными пластинками и в такой же потертой шапке. – Сказывают, за каждого ляха убитого Господь пять грехов прощает. Так что я с вами пойду. Молиться так и не научился, а о душе думать надобно.

– Пищали не понадобятся, токмо бердыши и сабли берите, – кратко распорядился боярин. – Собирайтесь и к береговой башне подходите.

Монастырь, конечно, не был крупной крепостью. Скорее вообще никакой крепостью не являлся. Однако все необходимое для обороны в нем имелось. В том числе – и «тайницкая башня». Или, точнее, тайный ход, предназначенный для того, чтобы незаметно выпустить или принять гонца, лазутчика, иного важного человека. В Важском монастыре тайник этот находился возле самой прибрежной башни, прикрытый с одной стороны стеной, с другой – углом башни. Напротив же, из-за реки, и смотреть сюда некому. Секретную калитку делать не стали. Просто в одном месте бревна стены расходились чуть шире, а плаха меж ними, подпертая изнутри, легко отодвигалась. Так оно было даже лучше. Знающий знает, а чужаку не видно.

Первыми наружу прокрались воевода с холопом, сразу спустившись к реке и затаившись под берегом. Следом спустились стрельцы, из-за жары не надевшие кафтанов: супротив пуль и копий от них все одно толку немного.

Шестеро храбрецов, таясь по мере сил, чуть не ползком продвинулись вдоль пологого песчаного берега на четверть версты вверх по течению, чуток передохнули, дожидаясь удобного момента, а когда пушки дали по монастырю очередной залп – резко поднялись и рывком одолели два десятка шагов до дороги.

Пушкари, утонувшие в клубах дыма, не успели даже понять, откуда на них обрушились огромные лезвия в виде полумесяца, глубоко рассекающие тела и смахивающие головы. Несколько жалобных вскриков – и все было кончено.

Боярин Щерба в схватку не ввязывался. Подскочив к ближнему стволу, он приставил гвоздь к горячему еще запальному отверстию и несколькими ударами загнал его туда на всю длину. Стрельцы еще добивали последних пушкарей, когда он перебежал ко второй пушке и стал заклепывать запальник в ней.

Дым рассеивался не спеша, но странный шум все же привлек внимание польских копейщиков. Некоторые из них поднялись, подошли ближе… И ринулись вперед, криком поднимая тревогу:

– Ру-усы-ы-ы!!!

Под нарастающий лязг железа воевода что есть мочи заклепал гвоздем запальник последней пушки и с облегчением метнул молоток в сторону напирающих разбойников: все, теперь можно погибать. Пушки отныне годились только в переплавку: выбить из бронзы железный клин не то что татям, кузнецу не под силу. Проще новое отверстие высверлить. А сие нигде, кроме как в крупной мастерской, на станках с водяным приводом, не сделаешь. Без пушек же ляхам монастыря и за год не взять. Народу в обители мало, а погреба у братии солидные, с голоду в осаде не опухнут.

– Ну что, пся крев?! – закричал воевода, выхватывая саблю. – Иди сюда, головы стричь буду!

Его клич утонул среди других криков и лязга. Копейщики уже успели собраться изрядной толпой и напирали на горстку храбрецов. Трое стрельцов – один, похоже, уже сгинул – перехватили бердыши ближним хватом и не столько сражались, сколько пытались закрыться широкими лезвиями от множества пик. Карасику было чуть легче – он пришел со щитом. Однако от его сабли толку было мало.

Защитники быстро пятились, не в силах устоять перед напором поляков, те норовили попасть своими пиками стрельцам в лицо или ноги – Щерба же, пригнувшись, нырнул под щит холопа, подбив его вверх, оказался под древками копий и широкими взмахами вправо и влево, насколько мог дотянуться, рубанул ноги чуть ниже колен. Схизматики, падая, завопили. Их товарищи, что напирали сзади, стали спотыкаться и падать сверху. Пользуясь возникшей заминкой, воевода отскочил, махнул стрельцам рукой:

– Уходим! Вместе держаться, вместе! – Развернувшись, они пробежали сотни полторы шагов, когда боярин приказал: – Слушай меня! Стой, развернулись!

Как воевода и ожидал, поляки в своей погоне растянулись. Кто слабее – отстал, кто сильнее – был уже почти за спиной, но внезапный отпор их огорошил.

Стрелец слева, перехватив бердыш за низ ратовища, не просто повернулся, он еще и оружие разогнал в стремительном замахе. Попавшийся ему под клинок разбойник попытался закрыться древком, но столь сильного удара не выдержал, руки слегка согнулись, и лезвие достало до плеча, впившись в тело почти на ладонь. Карасик поймал пику ближнего поляка на щит, клинок сабли скользнул вдоль древка – и отсек врагу кисть руки. Щербе повезло: на него никто не кинулся. Однако разбойники набегали – отбиваясь, русские воины волей-неволей сдерживали шаг.

– Пятимся, пятимся! – закричал воевода. – Шире расходитесь, чтобы не обошли.

Узкая дорога, слева река, справа лес. Если повезет…

– Сдохни, москаль! – Босолицый лях в грязной, закопченной одежде с разбега ударил боярина копьем в грудь, но Котошикин, повернувшись и чуть отклонившись назад, пропустил наконечник по нагрудным пластинам юшмана, вдобавок еще, перехватив древко, дернул его к себе – и разбойник сам напоролся горлом на его клинок. Второй оказался шустрее, при взмахе сабли наклонился. Голову спас, но по пальцам лезвием схлопотал и завыл, кружась и забыв о сече. И мешая своим – так что добивать его воевода не стал, еще раз крикнув:

– Пятимся! Пятимся, други!

– О, господи! – Левый стрелец пропустил укол в ногу, упал на колено, и ему в бок впились сразу три копья. Белоснежная рубаха мгновенно стала красной и влажной, несчастный обмяк. Щерба же не мог даже сквитаться – до убийц ему было не достать.

– А-а, проклятье! – Карасик, оступившись, кувыркнулся через спину вниз к воде. Двое поляков мигом метнулись следом, но их пики вонзились в щит, которым успел укрыться холоп. Блеснуло понизу лезвие, подрубая щиколотки – и шельмец, подпрыгнув, прямо по воде со всех ног дал драпака к крепости, высоко вздымая брызги.

– Хоть кто-то ушел… – быстро отступая, пробормотал боярин. На него напирали сразу пятеро ляхов. Щерба насилу успевал отбивать стремительные уколы то вверх, то в сторону. Отвечать смысла не имело. Сабелькой до копейщика, увы, не достать. А извернуться, обойти, поднырнуть места уже не осталось.

Вскрикнул еще один заколотый стрелец. Русских на дороге осталось двое. И живы они были только потому, что разбойники, ощутив себя в безопасности, уже не сражались, а забавлялись, жаля быстрыми уколами, болезненными, но несмертельными.