Комсомолец 2 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

В разговорах молодёжи я старался не участвовать, позволил верховодить за столом Пашке Могильному. Тот неплохо руководил вечеринкой. Уделял внимание всем девчонкам (в отличие от Славки Аверина, не спускавшего глаз с Пимочкиной). Не позволял хозяйкам комнаты скучать, подливал им в стаканы спиртное — сам на выпивку не налегал. Молодёжь обсуждала учёбу, перемывали кости преподавателям и сокурсникам (больше всего досталось Королеве), затронули темы космоса и Нового года. А вот политику обошли стороной, как и ситуацию в мире, и строительство коммунизма.

Нынешняя вечеринка отличалась от тех, из девяностых, отсутствием в разговорах сидевших за столами студентов обсценной лексики и упоминаний о сексе. Не услышал я и споров об извечной проблеме: кто «побежит за добавкой» (хотя две бутылки «Советского шампанского», даже при поддержке портвейна, казались мне очень уж скромной дозой спиртного для шестерых студентов). Могильный разлил по стаканам остатки шампанского (меня обошёл стороной: я всё ещё грел в руке первую порцию игристого вина, не уменьшившуюся и наполовину), откупорил портвейн — плеснул понемногу себе и Славке.

— Паша, давай сюда пустые бутылки из-под шампанского, — потребовала Света Пимочкина. — Не выбрасывай. Я завтра отвезу их домой. Мы в них томатный сок храним.

— Как это? — поинтересовался Аверин.

— Да очень просто, — ответила комсорг. — Заливаешь в бутылку ещё горячий сок, надеваешь на неё соску. Сок остывает — соска втягивается внутрь. Так его можно в погребе хоть год хранить. А твои родители разве так не делают?

Могильный выждал, пока Пимочкина спрячет пустую тару.

— За именинницу! — провозгласил он.

Мы поочерёдно звякнули своими стаканами о стакан Ольги Фролович, раскрасневшейся от вина и всеобщего внимания.

— За именинницу пьём до дна! — заявил Паша.

Грозным взглядом пробежался по лицам «собутыльников». Его послушались все, кроме меня — я лишь коснулся давно не пузырившегося напитка губами: чувствовал, что от трёх предыдущих глотков шумело в голове. Уже определил, что мой «предел» на сегодняшний день — сто граммов водки, или кружка пива, или же стакан шампанского. О пяти литрах пива «для разминки» в этом теле придётся забыть — во всяком случае, в ближайший год, пока не «наращу» массу.

— Ну а сейчас, — вновь взял на себя роль ведущего Могильный. — Именинницу поздравит наш талантливый музыкант Александр Усик. Он исполнит в честь неё песню… хорошую песню. Поприветствуйте маэстро Александра аплодисментами, товарищи!

Под звуки оваций я повернул голову в поисках «испанки» — Славка Аверин тут же сунул мне в руки гитару.

— Дорогая наша и уважаемая Оля!.. — заговорил я, увеличивая-ослабляя натяжение струн.

Шампанское всё же сумело добраться своими щупальцами до моего мозга (в очередной раз удивился, какой маленькой дозы спиртного хватало моему нынешнему телу, чтобы охмелеть). Я трогал струны — настраивал музыкальный инструмент (Аверин умудрялся одним своим прикосновением испортить настройку). Громким торжественным голосом произносил поздравление. Делал это больше для того, чтобы потянуть нужное для настройки «испанки» время, нежели чтобы впечатлить слушателей.

Но уже скоро отметил: опыт не пропьёшь. Не силился даже припомнить, сколько раз я толкал подобные речи на юбилеях у своих начальников и прочих «важных» людей. Нечто похожее на те пафосные, но проникновенные речи, я выдавал и сейчас. С поправкой на эпоху и обстоятельства. К былому опыту предвыборных речей за месяц добавилась соответствовавшая нынешней политической обстановке в стране словесная шелуха — сказались долгие часы, проведённые с «Лекциями по истории КПСС» в руках.

В обращенное к сокурснице поздравление я умудрился вплести не только дифирамбы её уму и красоте (хотя уделил им едва ли не половину выступления). Туда же по наитию добавил восхваление коммунистической партии и правительства. Упомянул успехи Советского Союза в освоении космоса. Отметил «весомый вклад» именинницы в выполнение плана по развитию народного хозяйства СССР на восьмую пятилетку. Отметил её как идейную комсомолку и «настоящего» советского человека.

Привёл в порядок струны — взглянул на обалдевшие лица слушателей. Самодовольно отметил, что не утратил способностей говорить красиво, много и на «правильные» темы. И что по-прежнему способен «пудрить головы» обывателям, особенно не напрягаясь. Мелькнула мысль, заняться в этой жизни политикой, стать комсомольским вожаком или же сделать карьеру партийного работника. «Об этом я подумаю завтра», — мысленно сказал сам себе. Заглянул в искрящиеся от восторга глаза комсорга Пимочкиной.

— … Именно молодежи предстоит настоящая задача создания коммунистического общества, — завершил я свой поздравительный монолог цитатой Ленина. — Ну а теперь, мальчики и девочки… обещанный подарок. Эту песню, Оля, я исполню только для тебя. Она немного похожа на сказку. Я не случайно выбрал именно её. А потому что желаю тебе прожить долгую и сказочно прекрасную жизнь в окружении большой, любящей тебя семьи и многочисленных верных друзей.

Заметил чуть затуманенный взгляд, брошенный Фролович в сторону Паши Могильного (увидел, как тот горделиво распрямил спину, всем своим видом являя иллюстрацию к моим словам о «любящем и верном друге»). Улыбнулся, вспомнив, как когда-то и я любил распушить перед женщинами перья; погладил подушечками пальцев струны. Проиграл вступление — дал время первокурсникам чуть отойти от моей длинной поздравительной речи и сосредоточиться на музыке.

— Я принёс тебе в подарок не тюльпаны, не жасмин…

Руки безошибочно вспоминали нужные аккорды — пальцы не заплетались. А голос Александра Усика легко выдавал правильные ноты. Акустика в комнате меня разочаровала. Сразу же понизил тон. В прошлой жизни я пел неплохо — вполне пригодно для дружеских вечеринок. Но теперь мне казалось (а судя по лицу Светы Пимочкиной — не только мне), что моё нынешнее исполнение сгодилось бы и для большой сцены. Я очень жалел сейчас о том, что не мог послушать себя со стороны.

Песню «Жар-птица» (группы «Браво») на стихи Вадима Степанцова я уже исполнял на дне рождения. И тогда — тоже для девушки (помнил тот вечер отчётливо, будто он случился только вчера). Пел «Жар-птицу» для своей будущей жены. Хорошо выступил: добился в тот раз нужного эффекта. О чём в последствии нисколько не жалел. Даже несмотря на печальное завершение моей семейной жизни. Ведь итогом тех отношений стало не расставание с женой, а мои сыновья — моя гордость.

— … Если ты не веришь в чудо…

Оля Фролович едва ли не впервые с момента нашего знакомства смотрела на меня если и не дружелюбно, то уж точно без антипатии. В мою пользу сыграло не только хорошее пение и правильный выбор песни, но и вскружившее девице голову спиртное. Ольга не ухмылялась, как поступала всякий раз при общении со мной — улыбалась: мечтательно, задумчиво. Я заметил, как пальцы Пашки Могильного будто невзначай прикоснулись к Олиной руке, что застыла на столе (Фролович руку не отдёрнула).

Надя Боброва тоже слушала моё пение. Застыла, распрямив спину и расправив мускулистые плечи. Чуть приоткрыла рот — её напомаженные губы поблёскивали на свету. Вот только Надя посматривала не в мою сторону, а на Аверина. Будто это Славка старательно тянул ноты, рассказывал о том, что принёс именно для неё чудесный подарок — перо жар-птицы. И будто не слушала моё пение, а смотрела в своём воображении чудный фильм с участием летящего на сказочной птице Вячеслава Аверина — улыбалась, покусывала от волнения губы.

— … В день ненастный, в час, когда…

А вот Света Пимочкина смотрела только на моё лицо. Рассматривала мои глаза и нос, губы и подбородок. Словно пыталась запечатлеть их в памяти. И от её пристального взгляда в моей груди тревожно сжималось сердце. В другой раз бы порадовался подобной реакции на моё выступление. Ведь даже тогда, в прошлом, моя будущая жена не смотрела на меня с таким восторгом и обожанием — как на идола. Но сейчас я в подобных восторгах не нуждался. Потому что сегодня не охотился на женские сердца.