Полный курс русской истории: в одной книге - Василий Ключевский

Главный труд Ключевского, конечно, не «Боярская дума», а «Курс русской истории», изданный в 1900 году. Но без «Боярской думы», без «Сказаний иностранцев», даже без Житий этот «Курс» воспринимается не полно. И для полноты понимания работ Ключевского нужно обращаться и к тем, которые обычно выходят за рамки публикации. Курс истории Ключевского был так популярен среди студентов, что ходил в списках и литографиях, прежде чем появился в виде книг. На лекции профессора стремились попасть все образованные тогдашние люди, не только студенты Московского университета. Но поскольку «Курс русской истории» является, прежде всего, учебником для будущих историков, он и построен так, чтобы научить студентов находить информацию, анализировать, обобщать, строить рассуждения, а не просто поглощать информацию бессмысленно и бездумно. Это не художественное полотно Карамзина и не основанное на летописании повествование Соловьева. При всей живости языка и самодостаточности текста «Курса» – это пособие для самостоятельной работы студентов. Читая Ключевского, не стоит об этом ни на минуту забывать. Если автор ссылается на какой-то текст, он его редко приводит, чаще дает цитату, а иногда и просто упоминает, что таковой существует. И если вы хотите понять и правильно почесть Ключевского, требуется найти этот текст, изучить его, найти в нем смысл и соотнести далее с выводами самого ученого. Поскольку эта книга посвящена трудам Ключевского, его пониманию русской истории, то для удобства введена часть текстов, к которым отсылает Василий Осипович. Кроме того, в текст внесены добавления из других его работ.

Что же касается взглядов Ключевского на исторический процесс, то ученый разбивал его хронологически на четыре крупных периода: Днепровская Русь, торговая и городовая (VIII–XIII вв.), Верхневолжская Русь, удельно-княжеская и вольно-земледельческая (XIII – первая половина XV вв.), Московская Русь, царско-боярская и военно-земледельческая (вторая половина XV – начало XVII вв.), Россия, имперско-дворянское государство с крепостным, земледельческим и фабрично-заводским хозяйством (с конца Смуты и до текущего момента, то есть до XX века). «Таковы пережитые нами периоды нашей истории, – писал Ключевский, – в которых отразилась смена исторически вырабатывавшихся у нас складов общежития. Пересчитаем еще раз эти периоды, обозначая их по областям равнины, в которых сосредоточивалась в разные времена главная масса русского народонаселения:

1) днепровский,

2) верхневолжский,

3) великорусский,

4) всероссийский».

Интересно, но основная мысль Ключевского состоит в том, что история Руси, затем России – это история колонизации огромного пространства Восточно-Европейской равнины, эта колонизация шла в разное время в разных направлениях, в зависимости от типа властвования, складывавшегося на одной из территорий. По большому счету, Ключевский и не утверждает, что Московия была правопреемницей Днепровской Руси. Это разные государства с разным сословным и национальным составом, хотя и объединенные в плане языковом, а точнее – родственные, но не идентичные. По Ключевскому, первые русские государства мало чем отличались от западных аналогов, они обладали разными типами хозяйствования, но несли в себе довольно сильный демократический элемент, не позволявший сложиться деспотии или тирании. Первым толчком к «усовершенствованию» единоначального правления стало нашествие монгольских войск с Востока, вторым, и губительным – уничтожение боярской думы при Иване Грозном и опричнине. Свой «Курс» Ключевский довел до времени царствования Екатерины Второй, а в более полном варианте – до царствования Александра Второго. Вопрос о закрепощении крестьянства и отмене крепостного права даже вынудил его написать дополнительно работы «Происхождение крепостного права в России» и «Подушная подать и отмена холопства в России». Среди более специальных исследований были популярны его труды «Хозяйственная деятельность Соловецкого монастыря», «Псковские споры», «Содействие церкви успехам русского гражданского порядка и права», «Значение преподобного Сергия Радонежского для русского народа и государства», «Западное влияние и церковный раскол в России XVII века», «Методология русской истории», «Терминология русской истории», «История сословий в России», «Западное влияние в России после Петра», «Русский рубль XVI–XVIII веков, в его отношении к нынешнему», «О составе представительства на земских соборах Древней Руси». После себя он оставил статьи и о замечательных людях прошлого и настоящего времени: о своем учителе С. М. Соловьеве, А. С. Пушкине, М. Ю. Лермонтове, И. Н. Болтине, Н. И. Новикове, Д. Фонвизине, Екатерине II, Петре Великом, императоре Александре III. Оставил он также письма и записки; в них Ключевский открыто высказывался о том, о чем предпочитал не распространяться в исторических, то есть научных книгах. Ему мало нравилась страна с молчаливым народом и всевластной бюрократией, о которой он с нескрываемой горечью высказывался так: «Всякое общество вправе требовать от власти, чтобы им удовлетворительно управляли, сказать своим управителям: „Правьте нами так, чтобы нам удобно жилось“».

Но бюрократия думает обыкновенно иначе и расположена отвечать на такое требование: «Нет, вы живите так, чтобы нам удобно было управлять вами, и даже платите нам хорошее жалованье, чтобы нам весело было управлять вами; если же вы чувствуете себя неловко, то в этом виноваты вы, а не мы, потому что не умеете приспособиться к нашему управлению и потому что ваши потребности несовместимы с образом правления, которому мы служим органами».

Будущего для страны с таким управлением Ключевский не видел, недаром на одном из мероприятий Московского университета он твердо сказал, что правящий император Николай Второй будет и последним. Ученый слепцом уж никак не был: он видел, что общество переживает некую переломную точку, за которой по изученной им исторической традиции следует уничтожение отжившего способа управления. Происходит такой перелом всегда с большой кровью, страданиями, уничтожением культурных традиций. Будущее он видел совсем не в радужных тонах. Очертания этого будущего были воистину апокалиптическими: «Пролог XX века – пороховой завод. Эпилог – барак Красного Креста». Тут он оказался прав: на грядущий век пришлись две кровопролитнейшие мировые бойни, две диктатуры – русская и немецкая, открытие новых способов убийства людей и создание управляемого общества.

По убеждениям Ключевский никогда не был радикалом, но он не был и консерватором. Если среди тогдашних русских историков и преподавал человек с ярко выраженным демократическим взглядом на мир, то это и был Ключевский. За это его любили студенты, за это же лютой ненавистью ненавидели патриоты. На их главный вопрос про Рюрика и посконную государственность Ключевский ответил просто: он этого вопроса даже рассматривать не захотел. И не потому, что боялся кого-то обидеть или задеть, а просто потому, что, как он объяснял, слишком мало достоверных фактов, чтобы предложить жизнеспособную версию, а придумывать факты или трактовать их так, как требуется, или для эпатажа – этого он не умел и не желал. Ключевский прежде всего был ученым, и его симпатии или антипатии были не на стороне варягов или русов, а на стороне Истины. Поскольку отыскать эту истину представлялось весьма проблематичным, тратить время на пустые домыслы он и отказался. Какие-то факты существования в средневековом русском обществе законодательной Думы он смог найти, а следов варягов, впрочем, как и легендарных князей, – увы!

Он был и оставался всегда ученым. Его сторонники и последователи не смогли создать единой школы, поскольку, как писал его главный оппонент историк Покровский, «если какой-нибудь ученый органически не мог иметь школы, то это именно автор „Боярской Думы Благодаря своей художественной фантазии Ключевский по нескольким строкам старой грамоты мог воскресить целую картину быта, по одному образчику восстановить целую систему отношений. Но научить, как это делается, он мог столь же мало, сколь мало Шаляпин может выучить петь, как сам поет». Покровский был неправ. Может быть, научить видеть исторические события внутренним зрением ученого Ключевский и не мог, но научить правильно отбирать и анализировать материал – мог. «В точном смысле слова „школа“ может создаваться лишь на основе единой и ясной методологической концепции, определенным образом понимаемой теории исторического процесса, принимаемой учениками основателя, – пояснял Покровский, – такой концепции у Ключевского не было – он лишь искал ее.

…Он уже вышел из рамок историко-юридического течения и вовлекся в область исследования социальных проблем… Но он не располагал методологией изучения этих вопросов». Если учесть, что писалось это в 1920-е годы, когда единственно верным учением считался марксизм, то все историко-юридические течения и социокультурные поиски автоматически становились «не имеющими методологии». Тем не менее имя Клюневского стало нарицательным для историков, вышедших из стен Московского университета, а это о чем-то да говорит! Почему же тогда…