Поставьте на черное - Лев Гурский

– Как же, как же, наслышан, – небрежно сказал я Родину. – «Мерс» покалечился, но Искандеров – как огурчик. Вылез из-под обломков и сразу дал деру.

– Откуда узнал? – нетерпеливо спросил Слава. – Кто тебе успел…

– По радио услышал, – добил я этого несчастного собирателя слухов. – Есть, понимаешь, такая радиостанция – «Эхо столицы». Не все ведь москвичи узнают новости только из «Книжного вестника»…

– Мерзавцы, – горестно обругал своих радиоколлег Родин. – Загубили мне новость! А наш фотограф уже снимок «Мерседеса» сделал, и я как раз собирался до Искандерова дозваниваться… Ну, что за стервятники, честное слово!

– Грифы, – с фальшивым сочувствием в голосе поддакнул я. – Гиены эфира. Шакалы ультракоротких волн. А ты один – весь в белом.

– Сыплешь соль на раны? – с обидой поинтересовался Родин.

– Наоборот, – не согласился я. – Лью бальзам на израненную душу. В надежде поскорее услышать от тебя новость номер драй. Если она у тебя тоже не протухла.

– Новость – первый сорт, – мгновенно оживился Родин. – Известно ли вам, достопочтенный сэр, о судьбе тиража «Великолепной Анны»?

Я задержал дыхание. Об этом тираже мне было известно более чем кому-либо. Собственно говоря, сегодняшняя моя операция имела к «Великолепной Анне» самое прямое отношение. Но только Славе Родину знать про то было совсем не обязательно. Профессиональный секрет.

– А что, есть свежая информация? – Я изобразил вялую заинтересованность. – Ну, и что там слышно?

Воспрянувший духом Родин немножко понаслаждался моим любопытством, важно помолчал, а затем раскрыл мне страшную тайну.

– Ходят слухи, – доверительно сообщил он, – что этот тираж уже почти отпечатан. Все двести тысяч экземпляров в целлофане. И книга будет выброшена на российский рынок не за две недели до окончания сериала, а раньше, за месяц.

– Так в чем же новость? – как можно безразличнее протянул я. – Две недели, месяц… Какая, в общем, разница?

– Идиот, – ласково сказал мне красный следопыт Родин. – Где же твой, Яша, дедуктивный метод? Месяц – это значит, что книгу «витязи» отпечатали не в дальнем и даже не в ближнем зарубежье, а в России. Иными словами, все разговоры насчет Лейпцига или Харькова были дезой. Пока и кредиторы «витязей», и крутые парни-налетчики будут бдить на ближних и дальних рубежах нашей необъятной родины, красавица «Анюта», сверкая целлофаном, благополучно всплывет где-нибудь в Костроме, Ярославле или Саратове…

– А нельзя ли поточнее, – кротким голосом попросил я. – Так в Костроме, Ярославле или в Саратове? А, может быть, в Петрозаводске? Или в Нижнем?

– Поточнее нельзя, – со вздохом проговорил Родин. – Сам бы хотел знать. Но что в России – это факт.

Для приличия я немного помедлил, словно бы обдумывая Славину информацию, а затем постарался изобразить глубокое разочарование.

– Слабовата твоя новость, Родин, – скучно сказал я. – Не тянет она, извини, на сенсацию. Нет конкретности. Если кто-то кое-где у нас порой. Тонкие намеки на толстые обстоятельства. Таких сенсаций я тебе могу сейчас выдумать, не отходя от телефона, знаешь, сколько?…

– К твоему сведению, Яшечка, – придавленной змейкой зашипел оскорбленный Родин, – я журналист, а не компьютер и не горсправка. Мое дело – напечатать в газете заметку, поставить проблему…

– Тогда все в порядке, – заметил я, догадываясь, что мои слова будут сейчас именно солью на раны, а никаким не бальзамом. – Снимаю свои претензии. Для ГАЗЕТЫ твоя новостишка вполне сойдет.

Удар был ниже пояса. Родин жестоко переживал, когда его называли ПРОСТО газетчиком. И в другое время я ни за что бы не позволил себе так грубо задевать чувствительные струны тонкой родинской натуры. Но сейчас я просто вынужден был нахамить Славе. К сожалению, слух, где-то им подхваченный, расположился в опасной близости от истины. «Великолепную Анну» действительно отпечатали в России. Только не в Костроме и не в Саратове, а непосредственно в Москве, в скромной военной типографии на улице имени художника Айвазовского – прямо под носом ясеневских рэкетиров, которые уже послали своих бритоголовых эмиссаров на российско-украинскую границу. В информации, приплывшей к Родину, имелась еще одна греющая душу неточность: тираж должен был возникнуть на рынке вовсе не за месяц, а за сорок дней до окончания столь любимого народом сериала о приключениях греко-мексиканской авантюристки. То есть уже послезавтра. И потому из типографии на свои тайные склады «витязи» были обязаны перевезти все двадцать тысяч пачек именно сегодня. Сегодня днем. Еще точнее – в половине второго пополудни. Понятно, что «витязи» соблюдали строжайшую секретность: в былые времена их уже грабили самым жестоким образом, и сейчас они были зажаты между банком и рэкетом. Если бы им удалось благополучно вывезти и продать этот тираж, то хватило бы денег не только ублажить банкиров, но и полностью восстановить свою службу секьюрити – на страх бандитам. Если же «витязей» грабили и на этот раз, то… Собственно говоря, частный детектив Яков Семенович Штерн потому-то и согласился сегодня помочь «витязям» и подстраховать вывоз двадцати тысяч пачек «Великолепной Анны». Что характерно – за чисто символический гонорар. Терпеть не могу, когда хороших людей загоняют в угол.

На том конце телефонного провода бедный Слава Родин издал некий булькающий звук, что означало высшую степень возмущения и обиды. Таких пакостных слов он от меня не ожидал.

– Я, конечно, газетчик… – напряженным шепотом произнес, наконец, он. – Где уж нам, дуракам, равняться с вами, героями невидимого фронта… Это ведь ты у нас Джеймс Бонд и Мата Хари в одном лице, а Слава Родин только перышком скрип-скрип у себя в редакции за каменным забором…

Насчет забора, кстати, Родин был абсолютно прав. Редакция «Книжного вестника» располагалась в здании бывшей гарнизонной гауптвахты, и толщина стен и внешней ограды там была дай боже. За такими стенами действительно можно было спокойно отдаваться литературному творчеству, не боясь пластиковых мин и гранатометов. В другое время я бы непременно отпустил еще шуточку по поводу Славиной редакции-крепости, но сейчас мое остроумие переполнило бы чашу родинского терпения. Поэтому я примирительно сказал:

– Ну, извини, дружище. Не сердись на старого Яшу Бонда. Лучше расскажи еще какую-нибудь новость…

Больше всего на свете мне бы хотелось сейчас выспросить у Родина, откуда он дознался про «Великолепную Анну». Однако я очень хорошо понимал, что теперь любой мой интерес к этой теме будет означать для Славы только одно: что его, Славина, сенсация – не какая-нибудь туфта на палочке, как намекает этот хитрюга Штерн, а настоящая конвертируемая новость, которой немедленно следует похвастаться своим знакомым, каковых у общительного Родина – пруд пруди. И тогда почти наверняка кто-то да сообразит, что Москва – это тоже, представьте, Россия и что типографий, пригодных для тиражирования греко-мексиканского телеромана во всем его целлофановом блеске, – не очень уж много. Я и так сильно опасался, что сегодняшняя транспортировка бестселлера не обойдется без неприятностей. Слишком уж все гладко получилось у «витязей» и с этой хитрой типографией, и с секретным цехом, где «Великолепную Анну» печатали под видом военных топографических карт. А гладко, между прочим, бывает даже не на всякой бумаге. На мелованной или типографской N 1 – да, но уже на книжно-журнальной и тем более газетной – извините. Шею можно свернуть и без всяких оврагов из поговорки. Якову Семеновичу Штерну уже приходилось рисковать своей шеей именно на белоснежных бумажных полях. Опыт наработан.

Слава Родин тем временем собирался с мыслями, и когда я вновь услышал в трубке его голос, то немедленно догадался: мне грозит какая-то каверза. Уж больно задушевным, чуть ли не приторным тоном этот собиратель сенсаций произнес:

– Еще новостей хочешь? Ладно, изволь, дорогой Яшечка Штерн. Ручаюсь, что об этом ты еще не слышал по своему дурацкому «Эху». И эта новость тебя очень сильно порадует. Ты ведь хотел получить богатого иностранного клиента? Был у нас недавно такой разговор, а?

– Допустим, – коротко ответил я, еще более насторожившись.

– Так вот, – сладенько пропел Родин. – Вчера вечером в Москву из Милана прибыл твой потенциальный клиент. Известный писатель… – Слава сделал торжественную паузу. – И притом граф…

– Ох! – выдохнул я испуганно. – Надеюсь, ты говоришь не о…

– Именно о нем, – злорадно объявил отомщенный Родин.

– Но он ведь не звонил тебе и не справлялся обо мне? – тоскливо спросил я у этого садиста. Какой он там академик Павлов! Чистый доктор Менгеле, а не Слава!

– Звонил и справлялся, – не оставил мне надежды этот Менгеле из «Книжного вестника».

– Но ты, надеюсь, сказал ему, что детектива Штерна разбил паралич, что он тяжело ранен, в глубоком запое, в коме?