Бедный Енох - Алексей Тарасенко

Едва завидев меня, метров с пяти, он вдруг остановился, а потом, сделал вид что хочет пройти мимо, но уже не так, рядом со мной и по прямой, а по искривлённой траектории пути, будто бы я для него опасен.

Пройдя же таким образом несколько шагов он опять остановился, и потом, повернувшись ко мне, долго меня разглядывал, после чего еще какое-то время мялся, кусая губу, а потом всё же решился подойти:

— Можно вас спросить? — голос его был тих и слаб, он, видно было, очень стеснялся — мы тут заблудились, хотели бы кое-что вспомнить….

Я же, решив что передо мной попрошайка, которому не хватает на выпивку, собрался быть твердым и непреклонным:

— Нет! Простите! Извините — не надо! То есть — спасибо, но…. не надо.

Странный тип тогда еще больше смутился, запереживал, почесал свою жидкую бородёнку и усики, но, все же вновь себя переборов, начал снова:

— Вы же знаете! Вы должны нам помочь! Мы хотели бы вспомнить….

И тут ситуацию спасла Сестра, подбежав ко мне, едва разглядев, обернувшись по сторонам после подъема из подземного перехода. Она, схватив под локоть, отволокла сначала меня в сторону:

— Что с тобой? Ты чего так пьян? — и затем, узнав, куда мне нужно добраться — вовсе увела в переход.

— Жаль, что тебе скоро в метро — сказала она, выслушав мои причитания — я думала мы пройдемся, поговорим…. Нам же надо с тобой поговорить!

Ну, как я мог тогда не передумать тут же не спускаться в метро? Я предложил ей пройтись вдоль по Дмитровке к Камергерскому:

— Ну а потом посмотрим, куда нам дальше!

Идя по Камергерскому я рассказывал Сестре о том, как зарывают людей, и о том, что буду жить вечно:

— Меня! — кричал я — и на меня оборачивались люди, хотя теперь мне уже было наплевать на них — не зароют! Ты…. ты не представляешь себе, как весело зарывают людей! Эти…. работяги при кладбище — с ухмылками, с прибаутками! Какой же у них был трудовой порыв и энтузиазм! Они пахали, вкалывали — но с радостью! Никогда не думал, что махать лопатой можно с огоньком, мне всегда казалось, что это дело — тоска зеленая, или даже нет! Черная, кладбищенская…

Но Сестра отвечала, что однажды мы все умрем:

— И ты умрешь — тихо, и даже как-то ласково, как будто эта мысль доставляла ей какое-то тихое, грустное удовольствие — и дети твои, когда будут.

Я ей резонно ответил:

— И ты! И ты!

Но потом:

— А я — не так! Не как все! Не хочу, не хочу, чтобы меня весело зарыли!

Но это было уже и не важно. Я приобнял Сестру за талию, и она не возражала:

— Там еще были другие похороны. — Продолжал я — Какого-то человека хоронили. Цветы, венки — все как положено, сослуживцы, наверное, бывшие, делающие вид что опечалены. Троекуровское ведь — оно как бы не для всех…. У того покойника была простая могила, мммм…. в земле вырытая, все вокруг прощались с ним. Гроб стоял на столе специальном, а потом — пришла эта бригада рабочих и они весело…. очень весело стали опускать гроб в землю, а после забрасывать землей. Земля была — как в поле, там деревья вокруг, но она была без корней, ни травинки — ни былинки. Как пух, только черная, сухая, даже с блеском каким-то… фиолетовым, как перья у ворон, жирным таким….

Но меня просят не огорчаться:

— Может, и ты со временем и сам будешь хотеть, чтобы это произошло? — пропискивала Сестра иногда хватая себя за нос — Например, в доброй глубокой старости?

— А ты как же? Ты думала об этом?

Сестра на время как будто проснулась, встревожилась как-то, будто получив неожиданно плохие новости:

— Я? Нет! Да нет же! Никогда!

Но после опять успокоилась, став тихой и ласковой:

— Так было — и так будет… У всех!

Я оборачиваюсь, и мне кажется, что в толпе промелькнул тот странный парень, то ли в тоге, то ли в тунике, с которым мы еще недавно повстречались на Пушкинской площади.

Пока я был с Сестрой страх, время от времени охватывавший меня, пока я о нем помнил, куда-то улетучился, и на душе стало тихо и безмятежно — я еще сильнее приобнял Сестру за талию, на мгновение стиснув, прижав к груди — и попытался поцеловать, но ничего не получилось. Боясь быть высмеянным прохожими — уж больно этот «отказ» показным образом выставлялся — я тут же прекратил свои попытки, и, сделав вид, что, дескать, обиделся, даже отпустил Сестру из объятий — и после какое-то время мы шли до метро рядом, ничего не говоря, и даже никак не соприкасаясь.

Уже на станции, когда я все хотел наглядеться на нее, будто запастись памятью, впрок, памятью того, как она выглядит, стоя на платформе у нужного мне поезда, она вдруг, показно так, театрально и фальшиво, будто выдавила это из себя через силу, сказала, что я усложняю ей и без того ее нелегкую жизнь (тут можно немного посмеяться) своими частыми звонками и sms-ками:

— Ладно…. - я мнусь и смотрю в пол, и мне даже кажется (но будьте уверены — это всего лишь кажется!) что на глаза стали наворачиваться слезы.

Я что-то хочу сказать еще и с большим трудом подбираю слова, желая выглядеть лучше, чем я есть, но ничего не получается:

— Просто больше не надо этого, никогда. — Ее взгляд стал похож на взгляд акулы…

Как снег на голову. Получается, это — наша с ней последняя встреча?

Обстановку разряжает телефонный не определившийся звонок. Сначала я думаю, что этот мама беспокоится, где я так поздно пропадаю, но голос в трубке — чужой, мягкий, мужской, с какими-то, как кажется, тревожными нотками, спрашивает:

— Простите, Андрей, я мммммм….

— Погодите, я вас знаю? Кто вам дал мой номер?

Голос в трубке просит, так же как недавно странный паренек на улице — помочь ему разобраться кое в каких вопросах.

Я не понимаю что делать, но вот Сестра, воспользовавшись такой заминкой — резко развернувшись, грубо выпалив мне: «прощай!» направляется в сторону приближающегося с другой стороны платформы поезда, по пути торопливо копошась во внутреннем кармане своего легкого пальто. Вскоре она оттуда достает кошелек, после чего тот падает (потому что я хватаю Сестру за плечо, догнав ее) на пол, раскрывается, и там я вижу фотографию какой-то девушки.

У меня возник вопрос…. но Сестра говорит, что у неё уже нет времени, и ей надо бежать.

— Ладно — говорю я ей тогда — уходи — но Сестра меня уже не слушает, она забрасывает свой кошелек к себе в сумку — и уже в последние доли секунды успевает вбежать в закрывающиеся двери вагона поезда, после чего тот отправляется, а Сестра даже не бросила на меня прощального взгляда.