Частная (честная) жизнь, или Что выросло, то… увы! - Виталий Полищук

И никаких дверей на следующем этаже на этой стороне площадки не было.

Не хочется описывать величину прихожей, ширину лестницы, ведущей на второй этаж, высоту потолков и метраж комнат. Просто в какой-то момент я с грустью вспомнил свою квартиру в Барнауле, двухкомнатную, общим метражом что-то около 40 квадратных метров. Включая площадь лоджии.

Так как глаза у Вани слипались, я взял ребенка на руки и в сопровождении Евгении отнес в его спальню – на втором этаже.

Уложив мальчика, мы вышли и Евгения молча открыла дверь соседней комнаты.

Это была игровая. Видели детские комнаты в голливудских фильмах, ну, те, где полно игрушек, стоят роботы в полный человеческий рост, к потолку подвешены огромные ракеты и самолеты, и все такое прочее?

Тогда я умолкаю – все это было в наличии и здесь.

Да, забыл упомянуть. Перед тем, как заснуть, мальчик достал из-под подушки какую-то фотографию, поцеловал ее и засунул обратно. Кажется, я догадался, кто был изображен на этом фото.

А потом была душевая, завершилось же все чаепитием в столовой.

– Ну, что, Женя, давайте объяснимся, – сказал я, видя, что девушка старательно пытается не смотреть мне в глаза, отводя взор в сторону, – а то ситуация получается какая-то глупая. На фотографии у Вани в спальне – отец мальчика, верно? Мы что, так схожи с ним?

Она кивнула.

– Он, конечно, моложе, но Ване было три года, когда он исчез. Поэтому внешне папа для него – вы, да и я, признаться, когда он закричал первый раз «Папа!» чуть было не приняла вас за Леню.

Я решительно допил чай, со стуком поставил чашку в блюдце, и сказал:

– Вот что, Женя! Давайте все по-порядку.

Испуг из ее глаз так и не прошел, но она все-таки собралась с силами и вскоре я знал все.

Евгения вышла замуж рано – ей было всего девятнадцать, жила она с родителями, только-только поступила в художественное училище, где и влюбилась в одного из преподавателей – художника с претензиями гения, живущего в собственной студии на окраине Москвы и здесь же творящего свои шедевры.

Брак был, как сейчас принято говорить, гражданским, Евгения вышла замуж втайне от родителей и брата – просто однажды собрала вещи и исчезла. Естественно, ее нашли, но к тому времени молодая здоровая девушка уже была беременной, так что что-то отыгрывать обратно было поздно.

Сорокалетнему лавеласу-интеллектуалу ее брат начистил лицо – на том все и кончилось. А через год его сестра родила сына. И с этого начались проблемы.

Муж Леонид против постельных утех не возражал, а вот ребенок ему мешал. Сначала тем, что кричал, потом принялся ползать везде, даже там, где не надо – ну что было взять с Ванечки – дите!

Когда же в трехлетнем возрасте однажды Ваня, наверное, решив пойти по стопам любимого папы (нужно сказать, что Ваня действительно очень любил отца) – а может быть, решив папе помочь – воспользовался красками и кистями и в отсутствие Леонида и Евгении, которые вышли на полчаса в ближайший магазин, взял – и дорисовал начатую папой неделей ранее картину, разъяренный гениальный художник-авангардист просто выбросил мать и ребенка на улицу, крича:

– Это был мой шедевр! Вы – просто насекомые, вас давить надо!

И никогда не пустил обратно.

Здесь, (каюсь!) я почему-то подумал, что коль папа – художник-авангардист, то что там на его картине мог испортить трехлетний ребенок, слегка поводив кистью по начатому холсту?

По моему мнению, Ванечка просто не мог испортить картину авангардистского толка… Не имел физической возможности.

Через неделю брат Евгении Юрий приехал в студию за вещами, которые перевез в эту новую, купленную ранее им для сестры с мужем квартиру.

Сестра так и осталась здесь с Ваней, училище, не закончив обучение, бросила, а Леонид в ее жизни больше никогда не появлялся. А вскоре исчез из училища, из своей студии, да и вообще из Москвы.

Юрий как-то обмолвился при сестре, что навел справки и узнал, что Леонид уехал в США.

Ванечка же с тех пор стал ложиться спать только с фотографией отца под полушкой. Стал дерзить, не слушаться, требовать папу.

Например, наотрез отказался учиться читать – до сих пор он делал вид, что даже не знает букв алфавита. Впрочем, может, и действительно не знал. По крайней мере – всего алфавита.

Через год, в университете, в который она поступила учиться, Евгения познакомилась и вскоре близко сошлась со своим сверстником-студентом. Они стали жить вместе, Ваня, правда, его не признавал, словно чувствовал в дяде Вове некую гнильцу.

И действительно – студент оказался алкоголиком, начинающим наркоманом и вдобавок принялся распускать руки – нет-нет, да и ударит Евгению…

Однажды, придя пьяным, Владимир забыл запереть за собой входную дверь. Сразу, что называется – сходу, он принялся поучать Евгению, потом ударил ее по лицу, не заметив, что сзади стоял брат Евгении Юрий, неслышно вошедший следом. Юрий схваил студента за шиворот, выволок за собой наружу, и вот уже неделю дебошир не появлялся ни у Евгении дома, ни на занятиях в университете.

А вчера… Тут глаза девушки вновь налились ужасом, она сжала ладонями щеки и затрясла головой. Вчера в университете во время учебного спиритического сеанса кто-то шутки ради вызвал дух товарища, и голос Володи сказал, что его убила Евгения с братом…

После этого она побоялась ночевать дома, и вместе с Ванечкой поехала к подруге.

От нее-то они и возвращались сегодня утром… Как говорили раньше, в полном смятении чувств. Поэтому чуть не попали под машину…

Весь этот сумбурный рассказ, честно говоря, не сразу уложился у меня в голове. Ну, уехал муж, бросил сожитель, что-то там произошло на каком-то сеансе – откуда такая резкая реакция, этот страх, этот ужас на лице?

– Вот что! – сказал я. – Идите-ка вы к Ване, ложитесь к нему и постарайтесь заснуть! Дайте мне ключи – я схожу в магазин, на ближайший рынок, куплю продукты и приготовлю еду – я ведь заметил, что у вас в холодильнике шаром покати!

«И нужно зайти к моему братцу, сказать, где я нахожусь…» – подумал я, спускаясь в лифте. Надо же было освоить технику!

Я уже понимал, что крупно вляпался. Об этом мне прямо-таки вопило мое милицейское чутье.

Почему милицейское? Можно и рассказать.

Я узнал у охранника внизу, где ближайший рынок, заодно мы познакомились и я сообщил, что по всей вероятности, какое-то время буду гостить в третьей квартире.

Не спеша вышагивая по чистеньким тротуарам, я принялся вспоминать период жизни, связанный с милицией.

Глава 2-я

Все началось году эдак в 85—86-ом, когда во время очередного отдыха нас, сослуживцев, оказалось в санатории одновременно несколько человек. Молодые мужики, на отдыхе – естественно, мы частенько вечерами после ужина собирались в одном из номеров посидеть за бутылочкой и поболтать о разных разностях.

И как-то зашел среди нас разговор о неизбежно приближающейся пенсии и о том, кто чем будет заниматься после выхода на оную.

Нужно сказать, что кроме привилегии получать большую пенсию и умереть в раннем возрасте, нам предоставлялись нешуточные льготы – в частности, работать на любой работе – лишь бы пройти медкомиссию. Пенсия, естественно, сохранялась при этом полностью.

Вот я возьми – и сболтни, что, наверное, пойду работать в милицию. Ну, а что, отец-то у меня – юрист, прокурор, так что мне сам бог велел…

Ну, меня тут же подняли на смех – мол, работу нужно искать спокойную, не для заработка или там «для души», а только чтоб время занять. Ну, как можно после 35 лет вдруг оказаться дома, на пенсии, без дела…

При этом материально обеспеченным вполне.

Мы уже подвыпили слегка (сильно мы никогда не напивались – у нас ведь вообще-то был особый режим, тем более – в спецсанатории), так что разгорячились. И я пообещал, что пойду работать даже не в милицию, а в КГБ! Вот так вот!

Вообще-то по характеру я всегда был, что называется, мужиком упертым. Если сказал что, если дал слово себе или кому-то – умру, но добьюсь своего!

И в КГБ я бы точно работал! Но оформляя в конце 80-х годов бумаги для поступления на работу в органы госбезопасности (документами для оформления пенсии мы вообще не занимались – за нас это делали чиновники Минсредмаша) я как раз закончил работу над статьей, которую направил в журнал «Коммунист». Начал я работать над ней в свободное время еще до прихода к власти Горбачева, когда задумался – почему в моей стране все идет не так, как надо?

Ну, стал заметки делать для себя, прислушиваться, что люди говорят на улицах… Ведь уже с конца 70-х годов прошлого века несуразности нашей жизни просто резали глаза любому умному человеку. Однако на партсобраниях мы с идиотским упорством продолжали дружно выражать уверенность в неизбежном построении нами коммунистического общества.