Страсти по разрядке - Станислав Меньшиков

Дверь открылась, и в комнате появились дамы.

— Мы скоро закончим, — ответил Гарриман на немой вопрос супруги. — Видишь ли, в Москве интересуются моим мнением. Это дело серьезное. Приведу другой пример. Эксперты утверждают, что египтяне начали прошлую войну с Израилем по договоренности с вами и что вы нас об этом не предупредили. Это было нарушением соглашения о взаимных консультациях во всех важных случаях.

Я знал, что наши отношения с Египтом в последние годы были совсем не такими близкими, как при Насере, и что незадолго до последнего военного конфликта с Израилем Каир потребовал резко сократить число наших военных специалистов в Египте. Но рассказывать об этом Гарриману я не считал нужным.

— Заверяю вас, — сказал я твердо, что Москва не заинтересована в разжигании конфликта на Ближнем Востоке. Наоборот, мы хотим всячески содействовать тамошнему примирению. К тому же вы хорошо знаете, кто там агрессор и кто жертва. Могу добавить, что в ходе последней войны «горячая линия» между Москвой и Вашингтоном приводилась в действие несколько раз, и именно благодаря этому война и закончилась так быстро.

Гарриман, казалось, был удовлетворен моим ответом. Он предложил на прощание осмотреть окрестности, а затем лично проводил нас на железнодорожную станцию. Там он вдруг меня спросил:

— Говорят, что Никсон и Брежнев как-то в России оставались наедине и только в присутствии русского переводчика. У нас в ЦРУ до сих пор гадают, о чем они там разговаривали.

— Неужели у вас так сильно не доверяют собственному президенту? – изумился я.

— Президент – президентом, а Америка – Америкой, – мрачно заметил Гарриман. – Порядок должны соблюдать все.

При этом я вспомнил Генри Форда-второго, который мне признавался, что в свободной Америке от подслушивания не защищен никто, даже самые богатые. Там до конца не доверяли никому. Как у нас при Сталине. Впрочем, не только при нем.

Это была только первая из целой серии моих встреч с этим пожилым, но еще очень влиятельным деятелем во время нашей работы в США.

Дома Марина все еще возмущалась поведением Памелы, которая, как ей казалось, всячески подчеркивала разделявшую нас социальную пропасть – в отличие от Аверелла, который вел себя как истинный джентльмен и политически равный. Этому контрасту не приходилось удивляться.

Происходя из относительно бедной семьи, Памела в возрасте 19 лет сумела женить на себе Рандольфа Черчилля, сына британского премьер-министра. Черчилль подсунул ее Гарриману в качестве любовницы и шпионки, когда тот представлял Рузвельта в Англии. Разойдясь с Рандольфом, Памела Дигби переехала в Париж, где была поочередно любовницей нескольких мультимиллионеров, включая одного из Ротшильдов, греческого магната-судовладельца Ниархоса, владельца «ФИАТа» Аньелли. Переехав в Америку, она вышла замуж за богача продюсера и антрепренера Хейворда, который в конце 1960-х годов оставил ей миллионное состояние. В 1970 году она вернулась к Гарриману как законная жена. Одним словом, это была вполне успешная куртизанка-авантюристка.

Уже после нашей встречи с ними Аверелл стал постепенно вводить Памелу в элиту демократической партии, чему, разумеется, способствовали их денежные субсидии на нужды партии. После смерти Аверелла в 1986 году она даже стала председателем национального комитета демократов и в 1993 году после избрания президентом Билла Клинтона была назначена американским послом в Париже. Говорят, что как политик и дипломат она была вполне на высоте. Умерла она от инсульта, купаясь в бассейне шикарного парижского отеля «Ритц» в возрасте 78 лет. До конца своей жизни с ней судились другие наследники многомиллионного состояния Аверелла, которое, как они утверждали, она пустила по ветру. В долгой жизни Памелы ей многое сходило с рук.

САБОТАЖ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Из встреч с Солсбери и Гарриманом у меня сложилось твердое убеждение, что достигнутая Брежневым и Никсоном разрядка находится под серьезной угрозой. Эти наблюдения подтверждались и моими знакомыми в Вашингтоне, куда мы с Мариной отправились в сентябре. Один из них, Джереми Стоун, был особенно резок и категоричен.

— Разрядка? Ее перспективы? Да вы что, с Луны свалились? Heужели Вы так отстали от событий? Никаких перспектив, кроме угасания, разрядка сейчас не имеет.

Джереми был сын известного вашингтонского публициста леволиберального направления, который в свое время издавал независимый аналитический еженедельник по острым политическим вопросам под названием «И. Ф. Стоун уикли» с тиражом 70 тысяч экземпляров. Он выступал против маккартизма и вьетнамской войны. Джереми придерживался взглядов отца и в прошлом неизменно выступал за прекращение гонки ядерных вооружений, примыкая к группе ученых-физиков, которые солидаризовались с Пагуошским движением. По образованию математик, он занимался в Гудзонском институте проблемой ядерного оружия. Я познакомился с ним во время одной из своих принстонских стажировок, пару раз гостил у него дома. Джереми с его широкими связями помогал устанавливать контакты с интересными сенаторами и конгрессменами, а также их влиятельными помощниками. Сам он одно время работал в Сенате, был официальным помощником влиятельного ceнатopa-либерала и сопровождал его в поездке по Cоветскому Союзу. С 1973 года он стал президентом Федерации американских ученых. В 1999 году вышли его мемуары под названием «Каждый человек должен попробовать»

Острая реакция Джереми на мой общий вопрос показалась мне чересчур эмоциональной, я стал его расспрашивать, стараясь выяснить, что он конкретно имеет в виду. Ведь в Америке всегда было достаточно много голосистых групп, которым бы хотелось испортить отношения с Советским Союзом. Несмотря на это, Никсону все же удалось добиться подписания договора ОСВ-1 и беспрецедентного торгово-экономического соглашения.

Постепенно Стоун успокоился, стал говорить менее эмоционально:

— Послушайте, я каждый день варюсь в соку вашингтонской политики, и мне раньше многих непосвященных становится известно, в какую сторону дует ветер. Вот Вы говорите о торговле. А я Вам дарю на память брошюру, которую только что распространили среди членов Конгресса. Это — брошюра о «большом надувательстве», которое вы, русские, учинили с американским зерном. Да, вы мне скажете, что ваши торговцы покупают наше зерно по мировым цeнам, как все. Все это так. Но рядового американца это не убеждает. Ему плевать на мировые цены. Он хочет знать, почему русским удалось купить зерно по низким ценам – до того, как они были подняты втрое. Американец видит в этом сговор, обман, а он не любит оставаться в дураках.

За обедом Стоуны подняли тему эмиграции евреев из СССР, причем их лица вдруг стали заостренными и злыми. Моя Марина особенно не любила разговаривать с американцами об этом, потому что у нее перед глазами был пример ее матери Эммы Абрамовны, которая была родом из литовского местечка под Каунасом, откуда она уехала в Москву вскоре после революции, получила высшее медицинское образование и стала одним из ведущих педиатров столицы и никогда не стремилась эмигрировать, считая Россию своей единственной родиной. Марину раздражало, когда при ней начинались разговоры о повальном желании советских евреев эмигрировать. Она не любила эту тему, но, когда ее вынуждали, она давала отпор и, как правило, вносила большие сомнения в головы собеседников, питающихся односторонней информацией. Это был ее конек, и я ей не мешал. Дождавшись, когда Марина «расправилась» со Стоунами, я спросил напрямик:

— Чем же кончится эта кампания о советских евреях?

— Этот ветер родит бурю, которая сметет разрядку, — ответил Джереми.

Он оказался прав.

Законопроект о торговле, который, как договорились Брежнев и Никсон, предоставлял Советскому Союзу режим наибольшего благоприятствования, был внесен в конгресс США в 1972 году, однако его прохождение затягивалось. Сильное произраильское лобби, представленное сенаторами Генри Джексоном, Джейкобом Джавитсом, Абрахамом Рибикоффом, а также действовавшими за кулисами помощниками сенаторов Ричардом Перлом, Скоттом Коеном, Мелом Гроссманом и прочими, сумело сплотить широкую двухпартийную коалицию, которая поддержала поправку Джексона — Вэника, ставившую предоставление такого права только странам, допускающим свободную эмиграцию своим гражданам.

Надо отдать должное государственному секретарю Генри Киссинджеру, который был категорически против этой поправки. Ослабевший к концу своего президентства Никсон не сумел нанести поражение этой коалиции. Сменивший его Джеральд Форд выступил против поправки в своем специальном послании «О положении в мире», но и это не помогло.

Я знал Кисинджера еще со времени его первого приезда в Москву в конце 1967 года и встречался с ним дважды в Белом доме в 1970 году, когда он был помощником президента по национальной безопасности. После того, как он стал государственным секретарем, наше личное общение было затруднено. Но он не хотел вовсе прерывать канал связи со мной. Когда весной 1972 года я был в США по научному обмену, он сам выбрал новую форму для наших контактов.