Энтакриона - Владимир Иванов

– Я слышал об этом.

– А помнишь, что было написано на амулете Тутанхамона?

– Конечно. «Я тот, в ком зов пустыни обратит в бегство каждого осквернителя могил».

– Точно. И все же, как насчет чувства страха или просто самосохранения?

– Моя душа уже и так проклята, так чего же мне еще опасаться. Я не боюсь проклятий. А смерть?… Рано или поздно мы все сядем в лодку к Осирису, который переправит нас в царство мертвых. И потом все эти рассказы и былины о проклятиях фараонов больше похожи на трюки газетчиков, пытающихся из любого маломальского правдоподобного факта раздуть шумиху о якобы сенсационном открытии. Деньги правят миром… А ты? Ты боишься смерти?

– Не знаю. После того, как я чуть не погибла в пустыне, понятие перехода от жизни к смерти потеряли четкие границы у меня в голове. Больше всего я боюсь проклятий, которые могут обрушиться на мою душу, а впрочем… Когда я могу приступить к своей работе?

– Завтра. Караван возвращается в Эль-Гиз, он отвезет тебя в кафе. Там тебя ждут. Но с той минуты, как ты переступишь порог своего кафе, ты должна забыть меня, моих людей и дороги в наши схроны. Связь с нами будешь держать через своего помощника, его зовут Абдулла. Каждый день он ездит на закупку провизии. Он то и будет сообщать нам о твоих делах, и при необходимости предавать распоряжения от меня. Ели будет необходимость срочно связаться со мной, не доверяй никому. Я дам тебе почтовых голубей – это самый надежный вид связи и самое главное, он не может быть прослушан никакой аппаратурой. Ты все поняла?

– Да.

– Хорошо. А теперь отдыхай и набирайся отваги и сил перед завтрашним путешествием.

Когда главарь ушел, Мина застыла в позе глубокой задумчивости. Конечно, выбора у нее не было и естественно очень хотелось выжить любой ценой. То, что предложил «Храмовник», было несомненно лучше, чем стать наложницей главаря, а после и всей банды, но то, чем занимались эти люди, вызывало в ее душе смутную тревогу и беспокойство. Она соврала «Храмовнику», сказав, что ей не страшно. Проклятия прошлого пугали ее не хуже раскаленных песков пустыни. Только одна мысль утешала, что она не будет принимать непосредственного участия в их вылазках. Если бы Мина знала, как глубоко она заблуждается в своих мыслях…

Теплые губы нежно касались ее щек и губ, руки ласково гладили волосы и подобно легкому ветерку опускались на плечи, соскальзывая все ниже и ниже…

Энтакриона не хотела открывать глаза. Хотя давно уже пришла в себя. Она словно опять плыла на лодке по неторопливым водам Великого Нила, отдавшись во власть течению и свежему ветру. Реальность мира перестала существовать для нее. И нет уже Верховной жрицы храма Исиды, а есть обыкновенная земная женщина, которая жаждет, чтобы ее любили, которая со всей страстью и нежностью, имеющейся и нерастраченной в ней, хочет любить и наслаждаться этим чувством. Улыбка озаряет ее лицо, и она смыкает свои руки на шее Лакита, притягивая его тело к своему, желая ощутить его каждой частичкой…

Забыв обо все на свете, они не слышат, как с грохотом открывается дверь, ведущая в покои Энтакрионы, и в спальню входит фараон. Из-за его спины выглядывает фигура Верховного жреца Египта, а в хвосте этой мелькает лицо Митафии. Не надо быть особым провидцем, чтобы догадаться, как она в этот момент злорадствует. Это она, заподозрив свою госпожу, направила сюда фараона со свитой. Глаза Митафии горят алчностью: может теперь, когда она разоблачила бесстыдство Верховной жрицы и Начальника храмовой стражи, судьба вознесет ее на вершину власти, о которой она так долго мечтала.

Несчастных влюбленных стаскивают, с ложа избивая плетьми, кидают под ноги фараона. Приговор вызывает содрогание и ужас у всех находящихся в спальне: замуровать в недостроенной усыпальнице Верховной жрицы обоих заживо. На плиты наложить печати проклятия и забвения. За верность и усердие главную хранительницу храма Митафию, возвести в ранг Верховной жрицы храма Исиды. Вознести хвалу богам и принести обильные жертвоприношения, дабы смыть позор и оскорбления, причиненные им.

Через три часа все было кончено. Энтакриону, приковали тяжелыми цепями к постаменту, на который обычно ставили саркофаг с телам забальзамированных. Предварительно с нее сорвали все дорогие одежды, прикрыв тело грубым куском холста. Лишь золотой медальон в виде солнца с огненным агатом внутри был оставлен ей в качестве платы за перевозку в царство мертвых, когда проклятая душа вновь обретет покой.

Лакита, как цепного пса, приковали за шею, почти возле выхода из усыпальницы. Ему перебили руки и ноги, лишая возможности двигаться.

Вход в усыпальницу завалили огромной плитой, на которую, согласно воле фараона, были нанесены знаки и печати забвения и проклятия.

Любовь, вспыхнувшая ярким пламенем, так и не смогла разгореться, залитая потоками человеческой зависти и алчности.

И долго еще в абсолютной темноте неслось по переходам и нишам последнее:

– Прости любимая, прощай…

– Прости любимый…

Вычитывая сводки происшествий, Джейн напряженно размышляла. Разговор со старым осведомителем дал спасительную ниточку, которая как нить Ариадны могла вывести из лабиринта запутанных событий и преследовавших ее, в последнее время, неудач. До происходящих на данный момент событий, все складывалось как нельзя лучше. Джейн, окончившую полицейскую академию с отличием и как дочь знаменитого археолога, специалиста по древним захоронениям, знатока древней истории пирамид, а также одного из богатейших коллекционеров старины, была назначена в отдел по расследованию преступлений, связанных с расхищением культурных ценностей. Проводя, с детства, с отцом все свободное время на раскопках и других археологических экспедициях, она хорошо разбиралась в письменах Древнего Египта, истории и даже особенностях строительства пирамид и различного рода усыпальниц египетских вельмож. Пытливый ум девочки, а впоследствии девушки, наблюдательность и умение из незначительных фактов и предметов, обнаруженных при раскопках развивать цепь происходивших, когда то событий, вызывали уважение многих ученых и неописуемую гордость отца. Джейн пророчили великолепную карьеру ученого археолога, но трагические события, произошедшие в одной из археологических экспедиций, изменили ее решение стать исследователем древностей.

Это было последнее лето после завершения учебного года в колледже. Впереди еще один год учебы, а там поступление в университет на археологический факультете.

Как всегда, чтобы Джейн не скучала дома, отец предложил ей включиться в работу очередной экспедиции, исследовавшей усыпальницу одного из высокопоставленных вельмож, особо приближенных к фараону. Джейн с радостью согласилась, так как просто обожала часами, с великой осторожностью, миллиметр за миллиметром исследовать очередной кусочек истории. Погружаясь при этом в свои мысли, она, как наяву представляла себе всю картину прошлой и уже давно и безвозвратно ушедшей жизни.

Найденные, в ходе раскопок, артефакты поражали своей красотой, изяществом и богатством: золотые украшения, щедро пересыпанные камнями небывалой величины и огранки; серебряная и золотая посуда; курительницы благовоний и многое-многое другое, что было положено в усыпальницу для того, чтобы умерший ни в чем не нуждался в ином мире. Найденные предметы детально описывались и складывались в тяжелый сейф, специально взятый ее отцом для этих целей. Когда один из рабочих поинтересовался, сколько же все это стоит, хотя бы приблизительно, отец ответил, что нельзя деньгами оценить историю, она бесценна.

Лето было еще самом разгаре, но работа приближалась к концу. Экспедиция начала частичное сворачивание, развернутых объектов. Проделанный труд требовал тщательного осмысления в тиши рабочих кабинетов и лабораторий, анализа извлеченных из усыпальницы предметов и составления подробнейшего отчета.

В один из вечеров, когда Джейн с отцом плотно поужинали, он предложил ей небольшую прогулку по пустыне, в окрестностях развернутого лагеря, чтобы в спокойной обстановке продолжить разговор о том, где Джейн будет учиться: в Америке или все-таки выбор будет остановлен на университетах одной из стран Европы.

Ночная пустыня отдыхала от солнечного безумства прошедшего дня. Жизнь, замершая с восходом солнца, вновь начинала проявляться в шорохах и звуках.

Не спеша, прогуливаясь по вязкому песку и поглядывая на бархатное покрывало ночного неба, Джейн внимательно слушала длинный монолог отца о преимуществах того или иного университета. Ей не хотелось делать какие-либо замечания по этому поводу и вообще прерывать отца. Настроение было умиротворенное, перспектива начинающейся взрослой жизни только маячила на краешке горизонта, и, конечно же, она успеет еще раз подумать куда поехать и где учиться.