Цепи алых песков (СИ) - Емельянов

Собеседник засмеётся, называя его шутником, но проблески страха отразятся в чужих глазах, заставив его вздрогнуть. Аль-Хайтам не собирается отступать, склоняя голову на бок. Спрашивает тихо и вкрадчиво, знают ли они об этом, не боится ли что всё вскроется, что годы верной службы ветру окажутся бессмысленными и…

— Что вы хотите? — холодно спросит капитан, зло прищуривая единственный глаз, осматривая учёного, словно выискивая в нём, хоть какой-то намёк на порочные связи, от которых ему никогда не избавиться.

Внутреннее ликование прерывается раздражённым вздохом гостя. Интересно, все рыцари так выдрессированы, или он особенный от того, что постоянно скрывает от лишних глаз то, что для них не предназначено.

Предложение обсудить это нечто у него дома выходит совершенно легко, не смотря на некоторое сомнение в том, что в ему стоит вести этого человека в дом, а не напроситься в номер, но после ещё раз оглядывает потенциального спутника, решаясь что это идеальное решение.

Так он точно сумеет оставить маячок, и быть может… Разглядит то, с чем ему предстоит иметь дело. Крепкий чай и усталость сделают своё дело, быть может не позволив ему получить всё и сразу, хотя… Он бы не стал оттягивать неизбежное, ведь если ему нужна тьма чужого сердца, то без этого ему не обойтись от слова совсем. И закусывая губы, он не спеша ведёт спутника к дому. Жарко, чужое одеяние наверняка совершенно не предназначено для их тёплых краёв, а потому…

Собеседник молча заходит в жилище, следуя за хозяином. Оглядывается по сторонам, а потом всё же осторожно, словно прощупывая почву, спрашивает о том, что именно он от него хочет. Учёный улыбнётся, кивая на стол, а после зажигает небольшую лампу. Её тусклый свет сделает атмосферу чуть более уютной и спокойной. Растерев лепестки випариса, прекрасного афродизиака, сбросив его в чашки и размешав, Аль-Хайтам ставит одну из них перед Кэйей, а после садится напротив, несколько мгновений откровенно разглядывая чужой глаз, а после, позволяя себе полноценно улыбнуться, явит свой горящий в темноте зрак, свои глаза бога, те, по которым его узнавала милая возлюбленная и проклятая богиня мудрости. Альбериху они ничего не скажут, ведь тот и сам… Самую малость старше Нахиды, но наверняка… Нет, свой возраст Кэйа точно знает, но его величия он совершенно точно не застал. Люди падшего королевства жили отдельно от тех, кто был под покровительством небесного престола, а потому…

— Мне нужна тьма твоего сердца, Кэйа… — в лоб отвечает он, протягивая руки к чужому локтю. — Оно знает где находится то, что принадлежит мне по праву.

Собеседник опешит, чуть дёргаясь, но рука божества плавно переместится на его пальцы, не скрытые перчатками. Пара секунд, соприкоснувшись с чужими подушечками пальцев, Кэйа вздрагивает и болезненно шипит, смотря капельку остервенело, и, пользуясь чужим замешательством, учёный стаскивает повязку с глаза, видя лишь чернь и золото обрамлённое шрамом. Кто-то знает ещё? Это его рук дело? Как расточительно так поступать по отношению к человеку, что может одним желанием растерзать каждого до неузнаваемой кучи мяса.

— Проведи меня к моему сердцу, что приняло на себя большую часть проклятия. Позволь мне вернуть то, что должно принадлежать мне, то, что должно биться здесь, а не среди мертвецов и песка… — склоняя голову набок, зная, что едва губы чужие прикоснутся к напитку, по чужому телу разольётся приятная слабость, когда боль немного стихнет, а тот наверняка откинется на спинку стула, чуть прикроет глаза, и не станет сопротивляться, позволяя тому прикоснуться к себе, например зарыться носом в чужие волосы, чтобы окончательно убедиться в том, что более идеальной кандидатуры не существует.

Кэйа фыркает, посмотрев на свои пальцы. А потом переводит взор на него, и выражение его лица такое странное, заставляет его улыбнуться. Кэйа выглядит таким растерянным, словно котеночек, которого принесли в дом с улицы. Он прищуривается, смотря как чужие губы касаются чашки, и кончик языка зачерпывает жидкость, осторожно приближая его к желаемому.

— Вы бредите… — тихо скажет он, сглатывая чай, и устало прикрывая глаза. — Я не знаю как вы это себе представляете. Хотите, чтобы я вырвал для вас своё сердце?

— Вы меня неправильно поняли… — довольно улыбается Аль-Хайтам, поднимаясь на ноги, заходя к гостю за спину и укладывает руки на чужие плечи, подмечает что те идеально ложатся, словно судьба решила дать ему шанс, создав для него идеального проводника к собственному бессмертию и власти. — Я хочу чтобы вы позволили мне остаться, вот здесь… — рука тянется к чужой груди, осторожно проводя по её оголённой части.

— Я… отказываюсь… — шепчет он, а после закидывает голову, чувствуя как руки чужие пробираются под одежду, чуть сжимая соски и хочется наглеца оттолкнуть, схватить за запястья и отстранив от себя спросить, что этот человек, с которым они по сути и не знакомы, себе позволяет, но… — Для вас там нет места, оно занято, другим учёным, и я… — он слышит напряжённое дыхание, чувствует как короткие ногти принимаются расцарапывать кожу вокруг ореолы, тихо вздыхает, и чуть подняв руки, оказывается поднят на ноги.

Рычание учёного оглушает, стул отодвигается куда-то в сторону, а сам капитан оказывается вжат в стену. Бог утыкается носом в чужую шею и жалеет о том, что ещё не время. Кем бы ни был тот человек, он обязательно заплатит за то, что присвоил себе это сердце. И зубы чуть царапают загривок, он сдерживается, заламывая руки чужие за спиной. Не сейчас, но потом обязательно. Он вгрызётся в его шею, а после… Когда сердце окажется в его руках, он не отпустит этого человека. Положит под себя, чувствуя себя куда более сильным, чем кто-либо ещё. Кэйа — не богиня цветов, его можно подчинить силой. У него более нет людей, нет тех, ради кого нужно жертвовать своими чувствами.

Родной элемент связывает чужие руки, он принимается разбираться с чужой одеждой. Такая странная и интересная, что он невольно усмехается, проводя по оголённым участкам тела.

— Прекрати, — шипит он, пытаясь разбить льдом шипы, что образовались от чужих попыток вырваться из его хватки.

Кэйа дёргается, пытается вырваться из захвата, шипит, когда растения забираются в рот, и ухмыляясь, учёный всё-таки стаскивает слои одежды, на пару мгновений застывая в восхищении. Земли ветра взрастили идеальное оружие, но ему предстоит стать лишь ключом, а после…

Дёргающиеся плечи и тихий всхлип кажутся ему желанной наградой, подпитывающей не хуже самого действа. Он сжимает чужие бёдра, сминает их, довольно зажмуривается, оставляя несколько